Мировая холодная война

Серьезный удар по союзу военных лет был нанесен при обсуждении польского вопроса. Польша как проблема продолжала оставаться главным «огорчителем» советско-американских отношений. Сталин пообещал Гопкинсу полностью обсудить польскую проблему. Страсти, как обычно, накалились при переходе к польской проблеме, но и здесь советская сторона не взяла на вооружение полного отрицания американской позиции и американских заинтересованностей. В конце мая 1945 г. наступило очередное обострение межсоюзнических отношений. Война еще продолжалась и, чтобы не расколоть коалицию накануне военного триумфа, «лучший американский друг Сталина» — Гарри Гопкинс, презрев суровую болезнь, направился в Москву.

Сталин слушал все упреки американской стороны внимательно. После нескольких дней обсуждений Сталин и Гопкинс составили список невходящих в люблинский комитет поляков, которые приглашались в Москву для консультаций, на данном этапе тупик был преодолен. Сталин пообещал ему, что центральное польское правительство включит в себя таких деятелей как Миколайчик и Грабский.

Сталин не оставил у своего собеседника никаких сомнений относительно своего высокого уважения к Америке. Он признал превосходство ее силы над Советским Союзом. В одном месте он даже сказал о глобальных интересах Соединенных Штатов. Хотят того американцы или нет, но они являются мировой державой и должны взять на себя ответственность мирового охвата. Лишь американское вторжение позволило победить Германию в Первой мировой войне. «Все события и процессы последних тридцати лет подтвердили это». Соединенные Штаты «имеют больше оснований претендовать на статус мировой державы, чем какое-либо другое государство».Сталин сказал, что «полностью признает право Соединенных Штатов в качестве мировой державы участвовать в решении польского вопроса, и советские интересы в Польше никоим образом не исключают защиты интересов Англии и Соединенных Штатов».

При любой степени критичности трудно не признать миссию Гопкинса успешной. Если она и не восстановила прежней дружбы, то произошедший честный обмен мнениями по ключевым вопросам уменьшил опасную зону противоречий. Гарриман докладывал Трумэну, что Сталин «был в высшей степени обеспокоен негативными процессами последних трех месяцев». Миссия Гопкинса «оказалась более успешной, чем я ожидал… Он создал хорошую атмосферу для вашей встречи со Сталиным». Гарриман видел потенциал расхождений только в польском вопросе: «Я боюсь, что Сталин никогда полностью не поймет наш интерес в свободной Польше как принципе. В своих действиях он реалист и ему трудно понять и оценить нашу веру в абстрактные принципы». Было решено время и место встречи: Потсдам 15 июля 1945 г. Трумэн записал в дневнике примечательные слова: «Русские всегда были нашими друзьями и я не вижу причины, почему они не могут ими оставаться».

Улучшение советско-американских отношений сказалось на американской элите. Президент Трумэн был доволен результатами вояжа и теперь с большей охотой готовился к саммиту. Даже Джозеф Грю написал Стеттиниусу: «Я думаю, что вы были правы и общая картина международных отношений дает основания для надежд». Но ради исторической истины укажем, что улучшение это не было радикальным. Для Трумэна «миссия Гопкинса» была еще одним доказательством того, что Россия, «как и всякое тоталитарное государство» управляется кликами. «Если вы можете сесть рядом со Сталиным и ввести его в суть проблемы, Сталин займет разумную позицию». Но если проблема не дойдет до Сталина, ее решением займется «клика Молотова» или «северная клика». Д. Йергин считает, что Трумэн переносил свои проблемы на Сталина, ибо, как свидетельствует Болен, «президент был поражен противоположными по характеру советами». Он остро чувствовал отсутствие подлинной экспертизы. Вначале от него требовали твердости (и следования рижской аксиоме). Он однако не во всем воспринял Россию как революционное государство. Во многих случаях, говорил Трумэн, «русские сами не знают, чего они хотят». Но Трумэн не увидел толка и в следовании «ялтинской аксиоме». Чаще всего он видел в России своего рода «нарушителя мирового спокойствия», образ которого ему рисовал Гарриман.

Президент Трумэн ожидал встречи со Сталиным в Берлине, но уже достаточно четко определил задачу сократить зону советского влияния. В его руках были экономические рычаги, а ожидался и атомный рычаг. Согласно его метафоре, в его руках было «много карт», и он хотел их использовать как «американские карты». Что его согревало: «Нам незачем ходить к русским, а вот русским нужно за многим ходить к нам».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ПОТСДАМСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

Вовсе не нужно быть апологетом Сталина и его внешней политики, чтобы заметить вполне очевидное: в мае 1945 г. Россия была настолько ослаблена войной, что все ее стратегические мечтания были связаны с восстановлением мирной жизни, созданием такого порядка на границах страны, который исключал бы новый cordon sanitaire, изолирующий страну от внешнего мира. Победоносные армии России остановились там, где их застало окончание войны — и где они должны были быть по согласованию (Тегеран, Ялта, Потсдам) с союзниками.

Неправда то, что Советская армия не начала процесс демобилизации. Неправда то, что Москва бравировала и блефовала своими огромными армиями. Неправда то, что русские генералы мечтали о броске к Атлантике, Средиземноморью, Ла-Маншу. Правда то, что советские подрывники в 1947 г. взорвали мосты, ведущие из Восточной Европы на запад. А ведь питающие наступательные планы страны строят такие мосты.

И, если цитировать американского историка Д. Холловэя, «окончательный выбор — следовать реалистическому, а не революционному или „либеральному“ курсу в международной политике — был сделан Сталиным еще до окончания войны».

Новый государственный секретарь

В конце июня 1945 г. в отеле «Шорхэм» собрались высшие чиновники государственного департамента. Здесь, в номере Джеймса Бирнса они устроили своего рода брифинг хозяину, который вскоре возглавит американскую дипломатическую службу. Это было лишь частично полезное заседание. Мешало смешение взглядов. Один из ближайших помощников Бирнса — Бенджамин Коэн вспоминает: «Существовал значительный конфликт не только между приглашенными людьми, но и внутри каждого индивидуума». Делу не помогал непростой характер Бирнса. Он видел свою миссию в примирении различных взглядов: «Хорошее правление заключается в нахождении самого широкого общего знаменателя». Можно ли было найти общий знаменатель у представителей противоположных точек зрения?

Джеймс Бирнс вышел из ирландской общины Южной Каролины. Это был настоящий селф-мэйд мен, ставший адвокатом и в 1910 г. избранный в палату представителей. При Рузвельте он, католик, южанин и судья Верховного суда, возглавил Оффис военной мобилизации. Он сопровождал президента Рузвельта в Ялту. После смерти Рузвельта он помогал Трумэну освоиться со своей новой должностью. Трумэн предложил Бирнсу пост государственного секретаря; было решено, что тот примет этот пост после конференции в Сан-Франциско. Бирнс с охотой воспринял миссию мирового примирителя.

3 июля Бирнс был приведен к присяге. Тремя днями позже он отплыл на крейсере «Огаста» в Европу вместе с президентом Трумэном на тройственную встречу со Сталиным и Черчиллем.

Дневник Трумэна переполнен выражениями типа: «Как я ненавижу эту встречу!» Целью встречи в Потсдаме, ввиду особого значения, придаваемого советско-американским отношениям, становилась «дуэль» с главой советской делегации. Президент Г. Трумэн тщательно готовился. Прежде всего, он предложил перенести конференцию на июль. Главной причиной этого, как признал впоследствии Г. Трумэн, было ожидание известий из Аламогордо (штат Нью — Мексико), где проводились испытания первой атомной бомбы.