Страница 3 из 64
У «Интертура» я припарковался прямо напротив центрального входа и несколько минут сидел в машине, изучая обстановку. Обстановка не вдохновляла. Огромные стеклянные двери, которые непрерывно вращались, впуская и выпуская из гостиницы толпы людей, не обманули меня своей кажущейся доступностью. Сразу за ними просматривалась тусклая позолота галунов двух, если не трех бдительных швейцаров, Вход по пропускам. Безопасность и еще раз безопасность.
Поразмыслив, я решил, что время щеголять моим редакционным удостоверением еще не настало. Если мне и суждено его кому-нибудь предъявить в этой гостинице, то начинать надо не со швейцара. Это в массе своей люди, привыкшие к простым и суровым методам работы. А благодаря стараниям Дранова название моей газеты может вызвать у них самую непредсказуемую реакцию.
Лобастый «икарус», пыхтя и отдуваясь, принялся сгружать на раскаленный под солнцем асфальт очередную порцию ошалевших от жары интуристов. Я счел момент подходящим, запер машину и ненавязчиво влился в толпу пузатеньких старичков в панамках и старушек с розовыми буклями. Через минуту, отнюдь не обольщаясь легким началом, я стоял посреди прохладного холла и озабоченно оглядывался. Пожалуй, мне нужна вон та дверь с надписью «Только для персонала» аж на четырех языках. Чем я не «персонал», если вдуматься?
За дверью была лестница вниз, два марша которой привели меня к устью широкого коридора, устланного серым жесткошерстным тафтингом, и я пошел по нему, не слыша собственных шагов. Вскоре по бокам стали появляться таблички: «Бухгалтерия», «Начальник службы приема», «Телетайп», что-то еще. И наконец я добрался до той, которую искал: «Отдел кадров». Остановившись перед ней, я вытащил из кармана куртки свой старый бумажник, порылся в боковом отделении, куда обычно складывал чужие визитные карточки, и нашел подходящую. Держа ее в руке, толкнул дверь и оказался в святая святых каждого уважающего себя учреждения. В окружении стеллажей со множеством ящичков, рядом с распахнутой пастью огромного, как пещера Али-Бабы, сейфа сидела миловидная женщина средних лет. С дружелюбной улыбкой я поздоровался и положил перед ней карточку, говоря:
— Кацнельсон Аркадий Натанович, из инюрколлегии.
Не самая лучшая фамилия для беседы с работником отдела кадров, особенно если этот работник старой советской закваски, но другой подходящей визитки под рукой не было. Вопреки опасениям женщина любезно улыбнулась, давая понять, что слушает меня. Быть может, недостатки происхождения отчасти скрашивались солидным местом работы.
— Мы разыскиваем родственников Стива Шиманского, умершего восемь месяцев назад в Аргентине, — начал я. — По поводу наследства. У вас ведь, кажется, работает человек с такой фамилией? Знаете, — наклонился я к ней доверительно, — не всегда стоит заранее обнадеживать. Поэтому хотелось бы предварительно ознакомиться с анкетными данными и...
Я умолк, потому что ясно увидел, что мое красноречие приводит совершенно не к тем результатам. Миловидная дама поднялась зачем-то из-за стола, правой рукой слепо нашарила дверцу сейфа и с грохотом захлопнула ее. Любезная улыбка отскочила в сторону, как будто держалась до этого на резинке, глаза стали стеклянные, губы слиплись в узкую полоску. В мгновение ока дама сделалась похожа на свой сейф. Морда на замке.
— Шиманский здесь больше не работает, — процедила она.
— Давно? — искренне удивился я.
— Со вчерашнего дня. Уволен по собственному желанию.
— Но ведь его «дело» у вас есть. Я бы хотел взглянуть на год и место рождения, затем мне нужен его адрес...
Бронированная дама взглянула на меня так, словно Аркадий Натанович Кацнельсон попросил руки ее единственной дочери.
— Нет, — выдохнула она. — Ничего не дам. Приказ генерального директора. Идите к нему. Налево по коридору и на лифте до двадцать восьмого этажа.
Пожав независимо плечами, я без излишней нарочитости смахнул со стола не оправдавшую себя визитку, повернулся и вышел, размышляя о том, какой, однако, предусмотрительный человек этот генеральный директор. 1:0 в его пользу.
Когда на табло зажглись цифры 28, двери служебного лифта мягко и бесшумно разъехались, я шагнул вперед и оказался в помещении, где в качестве отделочных материалов преобладали мореный дуб и натуральная кожа. Вероятно, это было что-то вроде приемной, если взять во внимание пышнотелые диваны вдоль стен и стол секретаря возле единственной ведущей куда-то дальше двери. За этим столом, оснащенным пятком самых современных телефонов, телефаксом, селектором, компьютером и еще Бог знает чем, сидел молодой плечистый мужчина в ослепительно белом пиджаке. Черные, аккуратно зачесанные на пробор волосы и тонкая ниточка усов дополняли первое впечатление. Язык не поворачивался назвать этого изысканного джентльмена секретарем, и я мысленно поднял его в должности до референта. Увидев меня, он немедленно поднялся из-за стола и с предупредительным видом вышел навстречу. Загородив при этом дверь.
— Мне бы хотелось поговорить с генеральным директором, — сказал я ему.
Белый пиджак в его туалете элегантно сочетался с ослепительно, если можно так выразиться, черными брюками. Такое впечатление, что он только что сошел с трапа собственной прогулочной яхты.
— Простите, по какому вопросу?
Сама любезность. Интересно, что он запоет через полминуты?
Я вздохнул и полез за удостоверением. Ничего хорошего от последствий этого шага я не ждал, но разведка боем есть разведка боем.
Референт принял книжечку из моих рук, внимательно изучил ее, и на лице его не отразилось ничего. Больше того, мне показалось, что тон его сделался еще любезней.
— Боюсь, Владимир Олегович не сможет вас сейчас принять.
— Вот как? А не смогли бы вы узнать, когда он сможет это сделать?
Он медленно покачал головой:
— Мне жаль огорчать вас, но, боюсь, Владимир Олегович не сможет вас принять ни-ког-да.
Физиономия у него была совершенно непроницаемая, но я взглянул ему прямо в глаза, и до меня наконец дошло, что он надо мной издевается. Тогда я тоже улыбнулся и сказал как можно более задушевно:
— Ты, лакей, холуйская морда, а ну пропусти меня.
Это его проняло. Лицо у него стало одного цвета с пиджаком, но ответить он ничего не успел, потому что дверь за его спиной отворилась, и в приемную вышли трое: красивая крашеная блондинка, маленький потный толстяк и высокий с холеным бульдожьим лицом, которое показалось мне знакомым. Именно к последнему круто повернулся на каблуках референт, из чего я сделал вывод, кто здесь главный.
— Что тут происходит? — насупясь, проворчал бульдог, оглядывая меня с головы до ног.
— Вот, Владимир Олегович... — почтительно подавшись вперед, референт протянул ему мое удостоверение.
Едва генеральный директор взглянул на обложку, лицо его разгладилось. Больше того, Владимир Олегович изволили широко удовлетворенно улыбнуться. И ласково спросить:
— Разве мой юрист не был сегодня утром у вас в редакции? — Я молчал. А генеральный директор продолжал еще ласковее: — Разве он не сказал вашему редактору, что я заставлю его по ложечке сожрать все то дерьмо, которым он обмазал меня в своей газетенке?
Я молчал, ибо задаваемые мне вопросы следовало, безусловно, отнести к разряду риторических. А лицо Владимира Олеговича вдруг из ласкового сделалось холодным и высокомерным.
— Следующая встреча — в народном суде, — произнес он. — А сейчас я вас больше не задерживаю.
Мясистые пальцы генерального директора медленно разжались, и мое редакционное удостоверение с легким стуком упало на вощеный паркет.
У меня потемнело в глазах. Первая мысль была: поднять удостоверение, а потом исхитриться и плюнуть генеральному в морду. Вторая: поднять удостоверение, плюнуть в морду и заехать пресс-папье по ихнему компьютеру. Третья мысль состояла в том, что первые две никуда не годятся. Надо взять себя в руки. Надо взять себя в ставшие мгновенно липкими и дрожащими мелкой дрожью руки, потому что при разведке боем потери неизбежны.