Страница 28 из 41
Он пожал плечами:
– Я надеюсь, конечно. Но сегодня, скажите, так ли уж я виноват, чтобы вытаскивать меня на свет божий со всем грязным бельем? Я понимаю, будь у Саши отец пьяница или алкоголик —тогда да! Бейте в колокола! А сам мальчик, виноват ли он в том, что так сложилась его жизнь? И вот подумайте теперь, поможет ему ваша статья – при его-то ранимом характере? Или наоборот? Может ли она что-нибудь исправить? Ну, хотя бы кого-то другого уберечь от подобной беды?
Ох, не прост артист Латынин! И не глуп. Произошло то, чего я опасался: новых фактов особенно не прибавилось, зато изменилась их интерпретация, и вот я уже в сомнениях.
Что же, однако, я имею в активе? Еще одного отца, не нашедшего общего языка с сыном? Такое случается в семьях министров, дворников и артистов с коллекцией антиквариата. На поверхности слабо маслянится лишь вывод о том, что материальное благосостояние не играет решающей роли.
Сашу Латынина все равно, конечно, надо искать. У меня на этот счет есть обязательства перед Кригером, которые не выполнить я не могу. Но из работы это грозит превратиться, если не явятся новые факты, так сказать, в общественное поручение, на которое я, получается, угрохал пять последних дней. Завражный меня по голове не погладит.
Латынин как будто читал мои мысли.
– Я понимаю, это ваша работа, – говорил он без нажима, как бы советуясь, – но, быть может, вы дадите возможность нам самим решить сейчас наши семейные проблемы. Ведь если вы правы и Саша действительно связался с преступниками, а потом порвал с ними, эта история могла оказать на него немалое влияние. Вдруг он изменился, повзрослел? Мне почему-то кажется, что сейчас может возникнуть ситуация, когда я смогу найти его доверие, помочь ему как-то...
Латынин говорил почти просительно, и я чувствовал, что, по крайней мере, в данный момент у меня не хватает убедительных аргументов для возражения. Что за досада, черт возьми! Оно конечно, не хлебом единым, но ведь и хлебом тоже!.. А пока я зарабатываю его тем, что пишу в газету.
– Только Бога ради не сочтите за обиду, – продолжал он, понизив голос, чуть ли не вкрадчиво, – но я же понимаю... Вы потратили немало усилий... – Тут он остановился, взял меня за руку повыше локтя и заглянул в глаза: – Я готов компенсировать, с лихвой даже...
А вот этого ему говорить не следовало. Видно, что-то отразилось на моем лице, потому что он сразу вскричал:
– Нет, нет, вы не поняли! Это ни в коем случае не... не... – он никак не мог вытолкнуть из себя слово, даже сонное выражение слетело с его лица, – не взятка, нет же! Только разумная компенсация за потраченные силы, за время!
Я разозлился. Ну не так чтоб очень, в конце концов, это был не первый подобный случай в моей практике, и я не институтка, чтобы падать в обморок от безнравственного предложения. Я в своем деле профессионал и потому всегда готов к любому повороту. Латынин допустил ошибку, он перестраховался и сам дал мне в руки аргумент, которого недоставало. Пусть даже аргумент этот был из области эмоций, а не логики.
Одни хотят меня убить, другой хочет меня купить, накручивал я себя, и у каждого есть веские причины, чтобы я перестал искать мальчишку! Так нет же, вот вам шиш! Найду, теперь обязательно найду, всем назло, – а там посмотрим! Кончилось тем, что я разозлился уж совсем неадекватному меня сжались зубы и напряглись желваки на скулах. Но я нарочно распускал себя, не брал в руки, чтобы Латынин мог полюбоваться моей реакцией. Он наблюдал за мной с нескрываемой тревогой.
Несколько секунд я молчал, как бы пытаясь справиться с собой. Впрочем, мне почти не приходилось играть.
– Будем считать, Виктор Васильевич, что вы мне этого предложения не делали, – сказал я наконец сухо. – И давайте договоримся: пока я не получу возможность поговорить с Сашей, решать, будет материал или нет, рано. Вы меня поняли?
Он кивнул.
– Вы ведь знаете, где его искать?.. – добавил я не то вопросительно, не то утвердительно и сам замер в ожидании ответа.
Собственно, ради этого вопроса я, наверное, и лицедействовал. В расчете, что если раньше Латынину могло быть невыгодно сообщать мне о возвращении своего блудного сына, то теперь он должен расценить это как шанс. Но все оказалось напрасным.
– Нет, к сожалению, – покачал он головой. Я внимательно следил за его лицом, стараясь уловить признаки фальши. Но на нем действительно не было написано ничего, кроме сожаления.
– Ну что ж, тогда до свидания. – Я вырвал листок из блокнота и записал на нем свои телефоны, рабочий и к Феликсу. – Если Саша вдруг объявится – звоните.
– Вы тоже, – ответил он
Шагая по направлению к машине, оставленной возле входа в бассейн, я размышлял о том, что ко всем прочим вопросам, на которые мне неизвестны были ответы, прибавился еще один, хоть и не такой значительный, К чему больше относилось сожаление Виктора Васильевича Латынина: к пропаже сына или к моей несговорчивости?
24
– Хватит! – Сухов с силой прихлопнул ладонью громовские фотографии. – Всему есть предел!
В голосе его было не просто недовольство, в нем было возмущение. А я-то шел к нему, тайно гордясь своими необыкновенными достижениями, рассчитывал как минимум на скупую похвалу профессионала, которая, как известно, дороже неуемных восторгов дилетанта. И вот дождался. Восторги при мне, а профессионал костерит меня на чем свет стоит...
– А что я сделал не так? – предпринял я слабую попытку сопротивления.
– Все! – отрезал Сухов.
Я сидел на стуле в его кабинете, а он бегал передо мной, заложив руки в карманы.
– Все! – повторил он. – Ведь я предупреждал тебя, просил тебя: никакой самодеятельности! Уж ты-то, я думал, пишешь про милицию, должен понимать, что мы тут не в бирюльки играем. Эх!..
Он с досадой махнул рукой, остановился напротив меня и произнес чуть не по слогам:
– Здесь у-го-ловный розыск. Здесь работают специально обученные люди. А ты кто такой? Теперь уже я обиделся:
– Интересно знать, а ты бы что делал на моем месте? Между прочим, это не я начал следить за ними, а они за мной! И еще, между прочим, я первым делом попытался дозвониться тебе, но не смог.
Это был мой козырь.
– Не смог... – устало повторил за мной Сухов, вдруг успокоился, сел за стол и принялся перекладывать туда-сюда бумаги. Потом сказал, угрюмо передразнивая меня: – Между прочим, это означает, что я занимался своим делом. А на твоем месте я бы записал номер машины и спокойно поехал в редакцию – заниматься своим делом...
Я не уловил в его интонации чрезмерной убежденности и перешел в наступление:
– Между прочим, когда я нашел Марата, я так и поступил. Сухов посмотрел на меня почему-то иронически:
– Марата он нашел... Нат Пинкертон! В общем так, – продолжал он уже серьезное – про это дело ты забыл. Я тебе звоню, когда мы передаем его в суд. Ясно? Иначе придется мне позвонить твоему главному редактору и сказать, что ты мешаешь следствию.
Тут настал мой черед вскочить со стула:
– Я мешаю?!
– Ну, можешь помешать, – как ни в чем не бывало ответил Сухов.
– Звони, – сказал я решительно. – Редактору нас мужик с головой, я ему кое-что объясню, он поймет. А пока вы будете перезваниваться, я...
– Не понимаешь... – прервал меня Сухов задумчиво и, как мне показалось, с сожалением. – Ни черта ты не понимаешь! Ну ладно, садись за стол.
Я сел, все еще негодуя, а Сухов, гремя ключами, подошел к огромному сейфу, достал оттуда папочку и бросил передо мной:
– Читай!
Я осторожно развязал тесемки.
– Не бойся, не секретное, – насмешливо сказал он, – Секретное тебе не положено. Дело пятнадцатилетней давности... На титульном листе было написано:
“ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
по уголовному делу №….
по обвинению:
Галая Марата Владимировича в преступлениях, предусмотренных ст. 146, ч. 2, п.п. “а”, “б”, “д” и ст. 218, ч. 2 УК РСФСР...”