Страница 405 из 573
В Ватутине видел Сталин не только военачальника, способного провести операции любой сложности, не только человека, способного выдвинуть интересные и важные соображения, но еще и свой надежный военно-кадровый резерв. Понадобится — Ватутин займет пост начальника Генерального штаба, он же был заместителем не у кого-нибудь, а у самого Шапошникова. Народный комиссар обороны? — тоже вполне созрел. Подумывал Сталин даже о том, чтобы назначить Ватутина наравне с Жуковым заместителем Верховного Главнокомандующего, дабы впоследствии вообще передать Ватутину все бразды военного правления. Справится, это безусловно. А поскольку Ватутин сам никогда не стремился к власти, то никаких политических амбиций от него можно было не ожидать. Но вот Николая Федоровича не стало, и одновременно до крайности истончилась другая важнейшая для Сталина ниточка: резко ухудшилось здоровье Бориса Михайловича Шапошникова, не посоветовавшись с которым Иосиф Виссарионович не принимал ни одного крупного военного решения. Шапошников даже по телефону-то плохо говорил, но его одобрение было для Сталина уже не столько практической необходимостью, сколько привычным благословением, вселявшим уверенность в правильности замысла, обещавшим успех.
На Шапошникова, значит, надежды мало. Ватутин погиб. Остались два военных деятеля, чьими мыслями, чьими интеллектуальными способностями пользовался Верховный Главнокомандующий. Это заместитель начальника Генерального штаба Антонов, с мнением коего Сталин считался, но к нему самому еще не очень привык, и начальник Генштаба Василевский, человек настолько близкий, что Иосиф Виссарионович откровенно делился с ним своими соображениями, сомнениями, чьи предложения подхватывал и развивал. Но неприятность за неприятностью. В середине мая, как только был освобожден Севастополь, Александр Михайлович Василевский решил побывать в городе русской славы. Посмотреть, порадоваться. В районе Мекензиевых гор его машина подорвалась на мине. Передние колеса и двигатель были отброшены взрывом метра на четыре. Водитель и маршал были ранены. Василевский попал в руки медиков, после оказания первой помощи Александра Михайловича самолетом отправили в Москву, где ему учинили строгий постельный режим.
На некоторый срок, до выздоровления Василевского, я вновь оказался единственным доверенным советником вождя по военным проблемам. Хотя оба мы понимали, что я не способен уже, как прежде, охватить неизмеримо возросший круг военных вопросов. Просто постоянная поддержка надежного человека требовалась Иосифу Виссарионовичу. Подзарядка душевных аккумуляторов. Это мне было еще по силам. На протяжении месяца он не отпускал меня от себя, я буквально дневал и ночевал на Ближней даче или в Кремле, проводя много часов в комнате связи, а еще больше в комнате за кабинетом. Именно тогда произошел случай, ввергнувший в заблуждение некоторых поверхностных наблюдателей и послуживший потом поводом для спекуляции тем гражданам, которые ненавидели Сталина, всячески пытались охаять его.
Еще в тридцатых годах у Иосифа Виссарионовича укоренилась привычка в полном смысле слова «уходить» от решения тех дел, которые представлялись ему не совсем ясными, не до конца подготовленными. "С этим пока подождем. Подумаем, посоветуемся", — говорил он и покидал собравшихся руководителей, отправляясь в соседнее помещение, где действительно советовался с кем-либо из доверенных лиц, в том числе и со мной. В случае необходимости я или кто-то другой срочно связывался по телефону с соответствующими специалистами. Механизм срабатывал быстро и четко, обычно к концу совещания или заседания Сталин имел свое обоснованное мнение и предлагал собственный вариант решения. Все чаще Иосиф Виссарионович покидал на некоторый срок собравшихся в его кабинете товарищей во время войны, и особенно после того, как по болезни оставил свой пост маршал Шапошников… Возникла заминка, появились сомнения — Сталин уходил в комнату за кабинетом, звонил Борису Михайловичу. Если требовалось — вызывал на связь Василевского или Антонова, Ватутина или Жукова: вообще того, кто требовался.
С середины мая 1944 года совещания и заседания в Ставке и в Генеральном штабе следовали одно за другим, почти ежедневно. Обсуждался подготовленный Генштабом план крупнейшей Белорусской операции под кодовым названием «Багратион». Одновременно рассматривались и уточнялись планы ударов по противнику, которые готовили Ленинградский и Карельский фронты. На одном из заседаний впервые присутствовал молодой генерал-полковник Иван Данилович Черняховский, зело отличившийся в должности командарма и недавно выдвинутый на должность командующего 3-м Белорусским фронтом. Немало удивлен он был, когда Сталин произнес привычную всем другим фразу: "Подумаем, посоветуемся", — и удалился в комнату за кабинетом… "С кем же он советуется?!" — вырвалось у Ивана Даниловича. Сидевший рядом опекун и покровитель его Василевский, занятый своими мыслями, ответил рассеянно. "С самим собой. С товарищем Сталиным"… По существу Василевский был прав, Сталину требовалось время помозговать, уточнить какие-то детали.
А недоумение Черняховского привлекло внимание присутствующих, вызвало улыбки, легкий смешок.
В тот раз Иосиф Виссарионович позвонил начальнику артиллерии Красной Армии генералу Воронову Николаю Николаевичу (прозванному за свой рост "коломенской верстой") по поводу усиления фронтов артиллерией Резерва Главного Командования — РГК. Уточнил цифры, возвратился в кабинет, заседание продолжалось. Однако небольшая конфузия с Черняховским каким-то образом стала известна Иосифу Виссарионовичу — ему, вероятно, преподнесли ее в виде шутки. На следующий день во время такого же обычного для Сталина заседания ему опять понадобилось выйти в комнату за кабинетом для какой-то консультации. Настроение у него было хорошее, и он не упустил возможности слегка поиронизировать. Сказал:
— Дело не совсем проработанное. Не будем спешить. Подумаем, посоветуемся… — Глянул с веселым лукавством на молодого генерала: Посоветуемся с товарищем Сталиным. Как вы считаете, товарищ Черняховский?
Острый возник момент. Присутствующие замерли. Андреев ладонь к уху приложил, чтобы лучше слышать. Напрягся Жуков, стеснявшийся своей глухоты. Иван Данилович, к вящему удовольствию собравшихся, не дрогнул, не растерялся. Встал, произнес спокойно, с достоинством:
— Посоветоваться с товарищем Сталиным всегда полезно. Хуже не будет.
Вторично вызвал Черняховский легкий смешок, столь редкий на слишком уж засерьезненных совещаниях в Ставке. Этим он тоже остался в памяти тех, кто знал его, а не только своими безусловными воинскими достижениями. Он, кстати, первый и последний раз поработал тогда в Ставке. Заболел, вернулся на передовую, а затем его не стало: командующий 3-м Белорусским фронтом Иван Данилович Черняховский был смертельно ранен на территории Польши в феврале 1945 года, не дожив до сорока лет, не успев поседеть. А Иосиф Виссарионович после того случая, запавшего в память, довольно часто, находясь в хорошем расположении духа, пошучивал: "Отложим пока этот вопрос. Подумаем, посоветуемся… с товарищем Сталиным". В привычку вошло. Постоянными участниками заседаний и совещаний такие слова вождя воспринимались соответственно без какой-то подоплеки. Но они, конечно, поражали тех, кто слышал их в первый и скорее всего в единственный раз и не решался обратиться к кому-либо за разъяснением. Так родились сомнения, загоняемые в самую глубину души, а затем на этих сомнениях сыграли враги Сталина, не упускавшие любой возможности охаять его.
После смерти Иосифа Виссарионовича среди других слухов поползли сплетни о том, что у него имелся, дескать, тайный двойник, который появлялся на людях, когда настоящий Сталин был нездоров или опасался покушений. Настолько хорошо подстроился под него, что даже самые близкие люди не могли распознать — догадаться. Речи за Сталина говорил, стоя на Мавзолее, якобы парад Победы принимал. Нашлось, конечно, и несколько самозванцев, претендовавших на высокую роль сталинского дублера. Один грузинский еврей, другой из Житомира или Одессы, доживавший свой век где-то в Ташкенте и Алма-Ате. Падкие до сенсаций желто-бульварные журналисты охотно писали об этом… До чего же прав был классик, давно уже предупреждавший легковерную публику о том, что "все врут календари"!