Тайный советник вождя

— Что будем делать с Большим театром? — спросил Иосиф Виссарионович. Ваши соображения, товарищи?

— Большой театр — гордость нашей столицы, — переводя дыхание, ответил Щербаков. — Ремонт будем продолжать. Создали бригаду для реставрационных работ.

— Кто возглавляет?

— Художник Корин.

— Со всей семьей, — подсказал Пронин. — Четверо Кориных да еще трое Чураковых. За позолоту отвечает Пашков, за лепнину — скульптор Мотовилов.

— Фамилии известные, — одобрил Иосиф Виссарионович. — Материалы? Сроки?

— Материалы изыщем, — это опять Щербаков. — Ориентировочный срок — два года.

— Полтора, — укоротил Сталин. — Мы дадим все, что потребуется. Объясните людям, что их работа не менее важна, чем успехи на фронте. Вы хотите спросить, товарищ Пронин?

— Надо отозвать несколько специалистов из армии и с военного завода.

— Отзовите только самых необходимых. Привлекайте для реставрации женщин, у них хорошие руки… Следующий раз обсудим положение в сентябре. У меня все.

После этого разговора работы по восстановлению Большого театра начали нарастать с каждым месяцем. Реставраторы и строители трудились по двенадцать часов в сутки, многие и ночевали прямо там, в театре. К лету сорок третьего года стало ясно, что восстановители укладываются в намеченный срок. Заядлые московские театралы взволнованно обсуждали каждую новость, гадали о дне открытия. В Большом новый сезон, первый военный сезон, это же великолепно! И никто не удивился, когда стало известно: основная труппа готовит к открытию театра оперу "Иван Сусанин", самую подходящую и по времени, и по обстановке.

Оперу дали 26 сентября 1943 года, она стала заметным событием в жизни страны, подняла общий тонус, укрепила веру в победу. Я сейчас не могу точно сказать, был ли на первой постановке Иосиф Виссарионович или другие дела отвлекли его, но он, во всяком случае, собирался присутствовать. Помните, позаботился о том, чтобы по столь торжественному случаю буфет Большого был обеспечен шампанским.

И еще две подробности, связанные у меня с открытием театра. Так получилось, что к этому времени готов был маршальский мундир Иосифа Виссарионовича — это воинское звание он получил после разгрома немцев под Сталинградом. Роскошный наряд со сверкающими погонами, с золотым шитьем, с лампасами на брюках и прочими аксессуарами. Подогнан был хорошо. И новые ботинки, и новая красивая фуражка. Сталин даже несколько оторопел, увидев себя в большом трюмо. Этакий невысокий элегантный маршал с седыми бровями, с серебром на висках. Чувствовалось — понравилось. Иосиф Виссарионович не любил привыкать к обновам, "носил он китель и в пир и в мир, но облачился вдруг в мундир". Словно помолодел, вглядываясь в зеркало заблестевшими глазами. И вроде застеснялся передо мной, или разволновался: непривычно порозовели изжелта-смуглые щеки.

— Не слишком ли броско, Николай Алексеевич? На кого я похож?

— Всей статью шибаете на царского генерала Фицхелаурова, — пошутил я, но Сталин был в таком состоянии, что юмор до него не дошел.

— Очень похож?

— Внешне один к одному!

— Это казачий генерал, которого мы опрокинули под Царицыном, припомнил Иосиф Виссарионович. — Боевой был генерал, однако мы с ним управились… И усомнился: — Хорошо ли, когда такая схожесть?

— Так ведь внешне. Форма — она нивелирует.

— Теперь можно и за мемуары садиться, — прищурился Сталин, явно обретая себя. — Воспоминания под названием "От солдата до маршала".

— Ни в коем случае. Во-первых, это стандартный путь, и заглавие тоже…

— А во-вторых?

— Иосиф Виссарионович, вы же единственный человек в мире, который от досолдатского звания, от ратника, от ополченца, минуя все другие ступени, шагнул сразу в маршалы.

— Чему вы так радуетесь, Николай Алексеевич?

— Тому, что дожили мы до этого славного дня. Тому, что на "Ивана Сусанина" Верховный Главнокомандующий пойдет в мундире, который очень к лицу — это совершенно серьезно.

— Ни в коем случае! — возразил Сталин.

— Почему? Непривычно?

— Для всех непривычно, — теперь уже шутил он. — Куда зрители смотреть будут? Не на сцену, а на мундир смотреть будут. Интересно, как товарищ Сталин вырядился?! Спектакль сорвем. Нет уж, дорогой Николай Алексеевич! Мундир хорош, спору нет. Для торжественных приемов. Для парада. Для официальных встреч — иностранцам в глаза пыль пустить. Так что пока он без надобности. В шкафу повисит.

И облачился опять в привычный свой китель. Однако маршальские погоны по долгу службы носил.

Ну и последнее, что связано у меня с открытием Большого театра. Неожиданные сложности возникли при распределении билетов. Желающих оказалось во много раз больше, чем мог вместить зал. Соскучились, заждались театралы, их стремление было понятно. Однако проявилось еще и то, чего не замечали раньше. Некое соревнование престижей. Особенно среди жен и взрослых детей руководства высокого ранга. Попасть на открытие, на первую постановку означало для них подчеркнуть свое положение в столичной элите, закрепиться в ней — этим были озабочены прежде всего те, кто вернулся из эвакуации и еще не утвердился в изменившейся Москве. Но, увы, сплошные разочарования!

Определяя дату открытия театра, Сталин, Щербаков и Пронин договорились и о распределении билетов. В первую очередь — ремонтникам и реставраторам театра, воинам из госпиталей или прибывшим с фронта за получением наград, деятелям культуры, лучшим рабочим, служащим, подмосковным колхозникам. Броня ЦК партии, броня Наркомата иностранных дел. Для других вроде бы ничего не оставалось, и все же на премьеру попало немало околокремлевских дам: через мужей, через родственников, другими разными путями. Поскребышев, самолично занимавшийся цековской броней, возроптал: "Одни неприятности с этими билетами! Звонят, просят, обижаются! Врагов наживу…" И, тяжело вздохнув, передал мне конверт с приглашениями на три лица без указания фамилий — как я заказывал.

Конечно, и дорогая мне женщина Анна Ивановна, и дочь-десятиклассница с удовольствием побывали бы на спектакле. И сам тоже. Я, правда, не горячий поклонник "Ивана Сусанина", предпочитаю слушать и смотреть "Лебединое озеро", "Евгения Онегина", "Князя Игоря", но дело-то было не в том, что на сцене, а когда и где. Присутствовать на военном возрождении Большого было бы и славно, и памятно. Однако я подумал, что есть много людей, для которых это важнее и нужнее, чем для моей семьи. К тому же не нравился мне ажиотаж нового «света» И «полусвета», кои все явственнее вырисовывались в Москве. Это было еще не очень заметно, но я-то видел. Целой свитой обросла, например, "рыбная дама" Полина Семеновна Карп-Жемчужина-Молотова, ведавшая некоторое время рыбной промышленностью. Рауты для избранных устраивала под прикрытием отца своего Самуила Борисовича Карпа, руководящего работника Госплана. Голда Меир, кстати, первый посол Израиля в СССР, а затем премьер-министр того же Израиля, была самым желанным гостем в салоне Полипы Семеновны, супруги "второго лица" в государстве. Не знаю, сколько дипломатов, скажем, удостоилось чести побывать на открытии театра, но всех своих приближенных Жемчужина-Молотова приглашениями обеспечила. Просочились, вездесущие. Противно, когда к хорошему святому делу на завершающем этапе примазывается дрянь по принципу: вы трудитесь, а мы вместе с вами порадуемся успеху.

Дочь и Анна Ивановна поняли меня, особенно после того, как поделился с ними задумкой, которую вынашивал уже давно. Рассказывая в этой книге о первых месяцах войны, я довольно много внимания уделил славным защитникам московского неба, воинам 193-го зенитного артиллерийского полка (с ноября 1942 года 72-й гвардейский зенитный артиллерийский полк) и его бравому командиру майору Кикнадзе Михаилу Геронтьевичу — мы с ним сошлись на короткой ноге. К этим зенитчикам возил я Александра Сергеевича Щербакова, затем своего давнего знакомца графа и генерал-лейтенанта Игнатьева Алексея Алексеевича, занимавшегося программами военных училищ и разработкой новых уставов. И того, и другого особенно интересовала работа новейшей техники радиолокационной станции. Игнатьев даже «засек» самолет, чем остался очень доволен. А командир батареи и командир полка оказались достаточно тактичными, чтобы не разочаровывать пожилого генерала, «освоившего» сложную аппаратуру. Самолет-то был наш, зенитчиков предупредили заранее.