Страница 361 из 573
Читаю я вот теперь книги о войне, даже исторические исследования, и встречаю в них слово «офицер». Смотрю фильмы о первом периоде войны и вижу наших воинов с погонами на плечах. Не во всех, конечно, книгах в фильмах, но часто. А ведь это неверно. До 1943 года не было в нашей армии погонов, не было такого понятия — «офицер». Даже зловредным считалось оно по памяти о гражданской войне, о междоусобном братоубийстве. Потребовалась решительность Сталина, чтобы сломать все наносные представления о золотопогонниках, о многовековой атрибутике. "Будут офицеры, будут традиции, будет Великая Русская держава" — так думал и повторял вслух Иосиф Виссарионович. И погоны он согласился ввести: не только для сохранения традиций, но и для укрепления дисциплины, для определения меры ответственности, для удобства различия. А то ведь путаница была невероятная. Даже теперь, после войны, по упрощенной системе, молодой солдат не сразу запоминает все воинские звания. Каково же было до введения погонов со всеми этими треугольниками, кубиками, шпалами на петлицах, как было при тех же кубиках отличить лейтенанта от политрука, военфельдшера от воентехника или интенданта?! А при шпалах — подполковника от комиссара, военврача от военюриста?! Тем более в военное время, когда не до нашивок на рукавах, не до особых символов на петлицах. Положение об офицерах сразу снимало путаницу, устанавливало единую строгую прямую подчиненности.
И вся эта огромная, многообразная работа была проведена нами в очень короткий срок, за осень сорок второго года. Это не какие-то теоретические изыски, нет — этого требовали наши окрепшие, набравшиеся опыта Вооруженные Силы. В приказе Верховного Главнокомандующего от 23 февраля 1943 года прозвучали слова, точно определившие новое положение дел. Вот они:
"Гитлеровская армия вступила в войну против Советского Союза, имея почти 2-летний опыт ведения крупных военных операций в Европе с применением новейших средств войны, Красная Армия в первый период войны, естественно, не имела еще и не могла иметь такого военного опыта. В этом состояло преимущество немецко-фашистской армии. За двадцать месяцев положение, однако, изменилось и в этой области. В ходе войны Красная Армия стала кадровой армией. Она научилась бить врага наверняка с учетом его слабых и сильных сторон, как этого требует современная военная наука".
Да, действительно, наша армия стала кадровой, достигшей высокого уровня — Иосиф Виссарионович определил это своевременно и точно. В мире тогда было только две таких армии, наша и немецкая. И где-то ни полпути к кадровой — японская. Все остальные армии представляли собой лишь воинские формирования разной степени подготовленности. Мировая война свелась к борьбе между двумя могучими опытными гигантами. А поддержкой им в этой непримиримой борьбе были не столько союзники, сколько идеология. У одних нацеленная на уничтожение и разрушение, на установление мирового господства. У других — на спасение себя и всего человечества.
25
В начале войны один из наших генералов старой закалки, наблюдая за ходом боя, воскликнул с горечью: "Это не атака, это набег легковооруженных половцев на доменную печь! Шума много, а что делать — никто не знает!.." Да, случалось такое. Но наши солдаты и командиры довольно быстро освоили науку воевать и науку побеждать. Во всех подразделениях и частях, даже во вновь созданных, имелись теперь люди с фронтовой закалкой. Однако кадровая армия — это не только полки и дивизии, способные умело действовать в любых условиях, это еще и профессиональное руководство на всех уровнях, в том числе на уровне оперативном, требующем сочетать теорию и практику, то есть вынашивать правильные замыслы и самому решительно осуществлять их. Соитие призвания и опыта, ума и энергии.
Блестяще задумана, подготовлена и проведена была операция по окружению и уничтожению сталинградской группировки противника. Результат коллективного творчества, коллективного действия, в которых принимали участие и Генеральный штаб, и Ставка с ее представителями на местах Жуковым, Василевским, и командующие фронтами, чьи фамилии я уже называл. Ни в коей мере не умаляя их заслуги, хочу все же сказать: первым, кто оценил и использовал возможности достигнутого успеха, оказался Николай Федорович Ватутин, возглавлявший в ту пору Воронежский, а затем Юго-Западный фронт. Не дал Ватутин угаснуть пламени сталинградского костра, добавил такое горючее и раздул такой огонь, в котором сгорело вражеских войск не меньше, чем непосредственно у стен волжской твердыни. Не имел Николай Федорович преимущества над противником ни в количестве людей, ни в технике, но действовал так умело, так дерзко и осмотрительно, что значительно расширил масштабы зимнего сражения и во многом предопределил его удачный исход. Пока наши войска добивали в Сталинграде 22 окруженные дивизии, генерал Ватутин провел западнее Воронежа две изумительных с точки зрения военного искусства операции, Воронежско-Касторненскую и Острогожско-Россошанскую, разгромив и уничтожив 26 немецких, итальянских и венгерских дивизий, освободив большую территорию. К сожалению, ослепительное сияние Сталинграда оставило в тени те славные операции, не оказалось литераторов и историков, способных достойно поведать о них.
В нескольких местах войска Ватутина раздробили, раскромсали немецкие боевые порядки, образовались такие дыры, которые врагу нечем было заткнуть. В эти разрывы входили наши подвижные части, отсекали, окружали противника, гнали уцелевших дальше на запад. И у нас, конечно, были потери, и мы ослабли, но тут с особой силой проявился военный талант Николая Федоровича, его стремление и умение действовать во имя общих стратегических целей, создавать обстановку для общих успехов. От Воронежа до Харькова дошли за пару месяцев войска Ватутина. Виктория впечатляющая, казалось, можно бы остановиться, отдохнуть, переформироваться, получить пополнение, подтянуть тылы… Но ведь это — потеря времени и темпа, упущенные возможности. И Николай Федорович принял решение совершенно неожиданное не только для немцев, но и для нашего высшего командования. Решение, вызвавшее недоумение Жукова ("ну и размахнулся генерал-романтик!"), зато поддержанное Василевским и Шапошниковым, что заставило Сталина занять выжидательную позицию и Ватутину не мешать.
Суть в том, что Николай Федорович не пошел дальше на запад, преследуя разбитого врага, а повернул основные силы своего фронта на юг, бросил в сторону Запорожья все оставшиеся у него подвижные части. Не близок путь от Харькова до Запорожья и далее до Мелитополя, до Азовского моря, но если бы этот маневр удался, были бы отрезаны все вражеские войска на огромной территории восточнее излучины Днепра: в Донбассе, в районе Ростова, на Северном Кавказе и на Кубани. Рухнула бы треть гитлеровскою фронта в нашей стране, от такой катастрофы немцы вряд ли могли бы оправиться.
Понимал ли Николай Федорович, что у него не хватит сил осуществить полностью столь грандиозный замысел и что Ставка в данное время не имеет возможности помочь ему? Конечно, понимал. Он и не рассчитывал дойти до Мелитополя, отрубив все вражеские коммуникации. Но угрозу-то он создавал, увеличивая нервозность и хаос, царившие у противника после Сталинграда, способствуя успеху других наших наступавших фронтов. Немцы запаниковали, боясь за свой тыл, вражеское командование заботилось уже не столько об удержании позиций, сколько о том, как бы вывести свои армии из угрожаемых районов. Проскочить бы через узкое горлышко возле Ростова-на-Дону и создать новые оборонительные линии западнее его. А наша Ставка, используя благоприятный момент, сосредоточила внимание на том, чтобы закупорить проход на нижнем Дону, не выпустить из «мешка» остатки отборных немецких войск, еще недавно маршировавших в сторону Сталинграда и Баку, любовавшихся гитлеровским флагом, развевавшимся над Эльбрусом. Теперь же немцы пытались оттянуть назад, спасти хотя бы самые боеспособные танковые дивизии.
Рассуждаем мы сейчас об особенностях кадровой армии, о том, что в это понятие входят не только хорошо обученные войска, владеющие различными формами ведения боя, но и генералы, способные умело готовить и осуществлять операции. Однако есть и еще важный фактор, без которого мастерство войск и полководцев не дадут желаемого результата одержания победы с наименьшими утратами для себя. Это способности высшего военного руководства страны, в первую очередь человека, облеченного полномочиями Верховного Главнокомандующего. В нашем случае — Иосифа Виссарионовича Сталина. Говорили мы о том, что в начальный период войны допустил он несколько стратегических ошибок, две из которых (сражение за Киев и план летней кампании сорок второго года) привели к очень тяжелым последствиям. Но Иосиф Виссарионович был достаточно умен и самокритичен, чтобы сделать правильные выводы из своих срывов. Он учился многому, в том числе — терпеливо выслушивать военных специалистов, считаться с их мнением. С лета сорок второго года и до конца войны Сталин существенных ошибок больше не допускал, мастерство его, как военного руководителя, быстро и заметно росло буквально из месяца в месяц. Обретенные знания и навыки применял творчески, сообразуясь с обстановкой, того же требуя от маршалов и генералов. Хотя бы такой пример. Приказывал не вытеснять противника, что не приносит врагу крупных потерь, а при первой возможности окружать неприятеля, устраивая большие и малые «котлы», пленяя или уничтожая врага. Сталинград был только началом. Чем дальше, тем чаще попадал противник в окружение, безвозвратно теряя личный состав и технику.