Тайный советник вождя

Теперь о штрафных ротах, которые вводились у нас в каждой армии для рядового и сержантского состава и об офицерских штрафных батальонах в масштабе каждого фронта. В этом тоже не было особого новшества, разве что в наименовании. Дисциплинарные батальоны были, есть и будут в вооруженных силах всех крупных государств. Для дезертиров, для лиц, совершивших различные воинские преступления. А штрафные роты и батальоны — это те же дисциплинарные формирования, только в военное время, с более жестким режимом, с возможностью искупить вину кровью в бою. И опять же фашисты опередили нас, бросив в сражение штрафников еще под Москвой. Они вместе с заградительными отрядами приостановили бегство немецких войск. Мы учли этот вражеский опыт и использовали его, когда возникла крайняя необходимость. Жизнь заставила.

Крах надежд, разочарование и уныние принес нам июль сорок второго года. Разгром в Крыму, потеря Керчи и Севастополя. Большое поражение в районе Харькова, обескровившее наши войска на южном крыле, поглотившее значительную часть наших стратегических резервов, особенно танковых. Немцы наносят удар за ударом, фронт раздроблен от Воронежа до Кавказа, вражеская лавина достигла Дона, там уж и до Волги рукой подать. Не обойтись нам без крутых мер. А непосредственным толчком для появления приказа № 227 послужило оставление нескольких крупных городов войсками, которыми командовал генерал Р. Я. Малиновский. И полководец он одаренный, и немцы там не имели подавляющего превосходства, но сказалась общая обстановка, утрата уверенности. Все, дескать, отходят, бегут, и мы не удержимся.

Цитирую документ. "Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором". И это в такое время, когда страна потеряла значительную часть территории с населением более 70 миллионов человек, когда каждый клочок утраченной нами земли усиливал врага и ослаблял нашу оборону. Отступать далее — значит загубить себя и загубить нашу Родину. "Нельзя терпеть дальше, когда командиры… допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу…" "Паникеры и трусы должны истребляться на месте… Ни шагу назад без приказа командования!.. Командиры, отступающие с боевых позиций без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины".

О чем речь-то идет? О верности присяге, об исполнении воинского долга, о строгом соблюдении дисциплины в трудные дни войны, когда судьба страны висела на волоске. Остановить, в крайнем случае, застрелить бегущего с поля боя труса вообще должен любой командир, любой воин, а для заградотрядов это вменялось в обязанность. И не только такое крайнее средство, задачи заградительным отрядам ставились более широкие и значительно отличавшиеся от тех, которые были у немцев. Наши отряды создавались не для устрашения, а для стабилизации положения там, где оно становилось безнадежным, для спасения слабых духом, необстрелянных бойцов. Это ложь, что заградотряды формировались из войск НКВД. По приказу № 227 в отряды направлялись только солдаты и офицеры полевых, стрелковых частей, и не все подряд, а побывавшие в боях, награжденные орденами, медалями или вылечившиеся после ранения. Испытанные огнем, знавшие, почем фунт лиха. Они должны были останавливать отступающие в беспорядке подразделения, собирать рассеянных по степям солдат и офицеров, потерявших свои части, отправлять их на формировочные пункты. А при появлении врага стоять насмерть, не пропускать прорвавшихся немцев в наши тылы. Это было не менее важно, а может, и более важно для заградотрядов, чем все остальное. Немногочисленные, но закаленные воины заградительных отрядов принимали на себя удар наступающих фашистов там, где им некому было противостоять, где бессильны были наши разбитые, деморализованные полки. Но вот об этой роли заградотрядов неутомимые критиканы вообще умалчивают. Воистину: потрясения и беспорядки, а не организованность, законность и дисциплина потребны всегда врагам нашей русской державности!

Конечно, документ такого масштаба, как приказ или директива Наркома обороны, Верховного Главнокомандующего — это обобщенное руководство к действию. Практическое применение такого документа во многом зависит от исполнителей, от их должности, характера, ума, национальности, порядочности. Жуков, к примеру, как и многие другие наши военачальники, расценивал приказ "Ни шагу назад!" с точки зрения усиления боевой стойкости войск. Берия видел другое: необходимость более активно искать виновных, быстрее и жестче карать их, используя прямолинейную, но приносившую видимые результаты тактику: "великий, и мудрый решил — верный слуга первым выполнил и доложил". Причем доложил не вообще, но о конкретных фактах. А поскольку в приказе № 227 назван был Южный фронт, Берия сразу сообразил, кого надо "брать за жабры". Не мелкую рыбешку, а командующего этим фронтом генерала Р. Я. Малиновского и члена Военного Совета дивизионного комиссара И. И. Ларина. Тем более, что и обстановка была самая подходящая: оба уже отстранены от должности и вызваны в Ставку. Не хвалить же их вызвал Сталин, не награды вручать.

До Москвы генерал и комиссар летели в попутной транспортной машине, не приспособленной для перевозки пассажиров. Было очень холодно. Пустой самолет то проваливался в воздушные ямы, то подскакивал вверх. Болтанка была такая, что у богатыря Малиновского, обладавшего железным здоровьем, началась мучительная рвота. А может, от переживаний, от нервного перенапряжения.

Всегда при вызове в Ставку или в ЦК партии высокопоставленных лиц к этому делу автоматически подключалось соответствующее обслуживающее подразделение: встречающие обеспечивали автомашину, гостиницу, питание и вообще все, что полагалось по чину. А в этот раз Малиновского и Ларина никто не встретил на Центральном аэродроме. Была ночь. Продрогшие, они добрались до дежурного. Тот сообщил, что есть устное распоряжение: прибывшим ждать в комнате отдыха. От себя добавил: имеется кипяток и можно подремать в креслах. Но не до сна им было, мучили дурные предчувствия. В эти минуты действительно их судьба решалась в Кремле.

Начальник Генерального штаба Василевский закончил итоговый суточный доклад, который уж раз отметив, что противник быстро продвигается на Северный Кавказ и в большой излучине Дона. Положение там вызывало нарастающую тревогу. В кабинете Сталина находились несколько членов Политбюро. Берия сказал:

— Прилетели Малиновский и Ларин… Судить их, или без суда, по приказу "Ни шагу назад"?

— В любом случае объявить в войсках, — внес предложение Маленков. — В назидание другим. Чтобы знали: приказ распространяется на всех, без должностей и званий.

— Твое мнение? — повернулся Иосиф Виссарионович к Молотову.

— Если наказывать, то каждого своей порцией. В порядке очередности поражений. Тимошенко за Барвенково, Голикова за Брянский фронт. А над ними не капает. И над Мехлисом тоже за его крымские подвиги.

— Мехлис понижен, — возразил Сталин.

— А Малиновский чем хуже? Он, кстати, держал свой участок дольше всех названных, пока немцы на его оперативные тылы не вышли.

— Сила солому ломит, — поглаживая седой клинышек бороды, негромко произнес Калинин.

— Кому нужны соломенные генералы! — это Берия.

— Соломенные? — переспросил Сталин. — Товарищ Василевский, а вы считаете Малиновского соломенным генералом, слабым генералом?

— Нет, не считаю. Положение Южного фронта было чрезвычайно трудным.

— Где Малиновский?

— Он и комиссар на Центральном аэродроме.

Сталин понимающе глянул на Берию, нахмурился.

— Торопишься… Пусть через сорок минут будут здесь.

Когда Малиновский и Ларин предстали перед Верховным, вид у них был не ахти какой, особенно у дивизионного комиссара. Форма помятая, на рукаве кителя маслянистое пятно. Бледен был комиссар, впервые оказавшийся в этом кабинете, и не по приятному случаю. Малиновский держался лучше, спокойнее. Но и его на несколько мгновений ошеломил вопрос Сталина: