Страница 212 из 573
Четкая фотография. По лужайке прогуливаются трое. Одного немецкого офицера, засунувшего руки в карманы распахнутой шинели, можно не считать, он тут сбоку-припеку. Затем весьма привлекательный немолодой немец в кителе и галифе, с отличной выправкой, без фуражки: светлое лицо и совершенно белые (или седые) волосы. Плечо в плечо с ним черноволосый, темнолицый, в каком-то темном балдахине (может, широкая гимнастерка без ремня) и тоже без головного убора Яков Джугашвили. Жестикулирует, что-то объясняя немцу. Выражение лиц у всех деловое, спокойное: приятели на прогулке, да и только. Именно это поразило меня и сразу же вызвало вспышку гнева у Иосифа Виссарионовича.
— Цис рисхва! Позор несмываемый!
— Может, он попал в плен раненый, без сознания, — предположил я.
— Он не имел права попадать в плен ни при каких обстоятельствах. Он мог бы покончить с собой там, у немцев, а не разгуливать с германскими офицерами! Позор! Он всегда думал только о себе и никогда обо мне, о чести нашей семьи. Для меня он больше не существует, — отрезал Иосиф Виссарионович.
Я всматривался в фотографию, стремясь понять, не фальшивка ли, не фотомонтаж? Нет, не похоже. Тем более что рядом — копия рукописного текста: "Дорогой отец! Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей Германии. Обращение хорошее. Желаю здоровья, привет всем. Яков".
Вот какой он заботливый, даже здоровья папочке пожелал — это было на издевку похоже. А писал он своей рукой, в этом не было никаких сомнений, я знал все особенности его почерка.
Под фотографией текст-призыв: "Немецкие офицеры беседуют с Яковом Джугашвили. Сын Сталина, старший лейтенант, сдался в плен немцам. Если уж такой видный советский офицер и красный командир сдался в плен, то это показывает с очевидностью, что всякое сопротивление германской армии совершенно бесцельно. Поэтому кончайте все войну, пользуйтесь нашими пропусками и переходите к нам".
Да, крепко подыграл Джугашвили фашистам. Удар был силен и с совершенно непредвиденной стороны, по крайней мере, для меня.
У Иосифа Виссарионовича, всегда ожидавшего какого-либо подвоха от Якова, были, возможно, какие-то смутные предчувствия. У меня мороз пробежал по коже, когда стало ясно: 14-я танковая дивизия оказалась в окружении неподалеку от Витебска как раз в тот время, когда я находился там, правда, на другом участке. А ведь послал-то меня туда не кто иной, как Иосиф Виссарионович. Знал ли он, где воюет его сын? Или просто неясная тревога томила, угнетала Сталина? Он почти безошибочно определил место, откуда грозила опасность непосредственно ему, только не осознал, что это за опасность и как ее предотвратить.
Немцы, конечно, без зазрения совести использовали тот факт, что сын Сталина находится у них в плену. Листовки, подобные той, которую переслал нам Жданов, были напечатаны гитлеровцами в огромном количестве и распространялись на разных участках фронта. И оказывали определенное воздействие, особенно на бойцов, попавших в окружение.
Надо было как-то разобраться с Яковом, принять какое-то решение. А поскольку дело касалось прежде всего лично Сталина, его семьи, то обсуждение состоялось не в служебном кабинете Иосифа Виссарионовича, а на Кунцевской даче, за поздним обедом и после него. Присутствовали: Шапошников, Молотов, Берия и я. Сталин сразу поставил Лаврентия Павловича в тупик прямым и суровым вопросом: можно ли установить, где находится Яков, выкрасть его или провести операцию, после которой официально объявить, что старший лейтенант Джугашвили не покорился врагу и погиб от рук гитлеровских палачей. Молотов поддержал: как ни прискорбно, а принять все меры, даже самые крайние, необходимо. Фашистская пропаганда использует факт пребывания Джугашвили в плену как козырную, беспроигрышную карту во всемирном масштабе. Прогерманская пресса во многих странах затевает вредную для нас шумиху.
Берия без обычной для него самоуверенности начал пространно рассуждать о том, что немцы, конечно, будут охранять Якова особенно тщательно, переводя его с одного места на другое. Но мы, дескать, попытаемся выявить, где он… Борис Михайлович Шапошников мягко, но достаточно веско изложил свое мнение, сводившееся вот к чему. Будучи начальником штаба Западного фронта, он убедился, что наша военная контрразведка, органы НКВД растерялись в сложных условиях отступления, они дезорганизованы и если бьют, то чаще своих, а не противника. Немецких диверсантов, шпионов, если таковых обнаруживают, расстреливают на месте. Это величайшая глупость. Вражеских агентов, наоборот, надо беречь, долго и тщательно допрашивать, сопоставляя сведения, стараться перевербовывать их, вести радиоигры с противником. Ничего этого нет, как и нет в данный момент действенной разведки и контрразведки. Отсюда вывод: найти и нейтрализовать Якова Джугашвили нам сейчас не удастся. Не надо даже затевать никаких акций, не надо проявлять интереса к пленному. Это только возвысит его авторитет в глазах неприятеля.
— Но мы должны что-то ответить немецкой пропаганде, мы должны что-то противопоставить врагу! — произнес Сталин.
— Никакой реакции — вот самый лучший ответ. Пошумят и перестанут. Никаких официальных подтверждений или опровержений. Кто-то у нас поверит немцам, кто-то посчитает листовки очередной гитлеровской фальшивкой.
Я поддержал Шапошникова: во время войны рождается много слухов, почти все они исчезают с такой же быстротой, как и появляются на свет.
— Пусть будет так, — согласился Иосиф Виссарионович и, не сдержавшись, стукнул кулаком по столу. — Но каков мерзавец! Мы самыми строгими мерами боремся против сдачи в плен, а он там беседует, видите ли, с немецкими офицерами…
— Указ о ссылке родственников? — осторожно спросил Берия.
— Безусловно. Почему мы должны делать исключение для Якова Джугашвили? Законы пишутся для всех.
— А дочь?
Иосиф Виссарионович несколько секунд колебался, решая участь своей внучки Гали, которую, впрочем, никогда не видел, а ей было уже года два или три. Вспомнил свою четкую формулу:
— Дети за отцов не отвечают. Отвезите ее к старикам на Дальнюю дачу. А эту одесскую еврейку (он никогда не называл Юлию Мельцер по имени) — в Красноярский край. Пусть погреется под сибирским солнцем.
— Не надо бы, Иосиф Виссарионович, — возразил я. — Она будет среди людей, она не сможет все время молчать. Слухи о Якове получат подтверждение. Пусть побудет в тюрьме, в одиночной камере, в хороших условиях, но ни с кем не общаясь…
Молотов кивнул, соглашаясь со мной. Шапошников промолчал. Сталин посмотрел на Берию:
— Как ты?
— Тюрьма надежней. Когда брать, сегодня?
— Подождем подтверждений, чтобы не было никакой ошибки, — сказал Иосиф Виссарионович.
Судьба Юлии Мельцер была решена. В одиночной камере она проведет два года. Мне доводилось слышать, что в этот период Иосиф Виссарионович часто виделся со своей внучкой Галей, уделял ей особое внимание. Это неправда. В те тяжелые годы Сталин, полностью поглощенный делами военными, государственными, почти забыл о семье, Светлану не видел месяцами. С Василием встречался чуть чаще. А с маленькой Галей общался раза два или три, не проявляя никаких эмоций. А когда Юлия Мельцер оказалась на свободе и взяла Галю к себе, он вообще словно бы забыл о существовании той и другой. Чужими были они для него.
То, что произошло с Яковом Джугашвили, сразу же и в значительной степени отразилось на судьбе его сводного брата Василия Сталина. Позаботился о нем Берия.
У Лаврентия Павловича скулы сводило, когда вспоминал о пленении Якова. Вину за это Иосиф Виссарионович мог полностью возложить на него. "Почему недосмотрел со своими органами? У тебя что, людей мало? Чем занимаются твои дармоеды?" Берия своему покровителю сатане кланялся за то, что пронесло, что не испепелила его молния сталинского гнева… Другие дела больше беспокоили тогда Иосифа Виссарионовича, да и всегда настороженно относился он к Якову, ожидая от него какой-нибудь очередной пакости. Ну и дождался, и не очень-то был удивлен, не раскалился до крайности. Но если бы нечто подобное произошло еще и с Василием — тогда уж точно не сносить бы Лаврентию Павловичу головы. И Берия сделал все, чтобы остепенить своевольного, самолюбивого, склонного к поспешным, необдуманным поступкам Василия.