Страница 168 из 573
Выслушав меня, Иосиф Виссарионович задал несколько уточняющих вопросов, а затем с довольной улыбкой посоветовал отдохнуть: впереди, дескать, не менее значительные события.
Да, я понимал, что это всего лишь начало. Колесо большой войны уже вращалось, остановить его было невозможно. Сейчас, на первом этапе мы оказались в выигрыше. Граница наша отодвинулась значительно дальше на запад, мы получили простор для маневра, возможность создать сильное, укрепленное предполье. Но теперь между нами и гитлеровцами не было буфера. Вот они — а вот мы. И те, и другие настороже, в полной боеготовности. Это как сухие смолистые дрова: пламя может вспыхнуть от любой искры.
22
Сто дней, с 30 ноября 1939 года по 13 марта 1940 года, продолжалась война с белофиннами, ныне почти забытая, заслоненная кровопролитными битвами гигантских масштабов, но роль ее в развитии советско-германских взаимоотношений столь велика, что не сказать о ней — значит оставить на историческом полотне белое пятно, искажающее картину. И Сталину, и другим руководителям из его окружения эта малая война открыла глаза на многое, заставила пересмотреть сложившиеся взгляды, догмы. Наши враги, как и наши союзники, тоже сделали свои далеко идущие выводы. Не будь этой войны или завершись она нашей быстрой, внушительной победой, наверняка не напал был на нас Гитлер в июне сорок первого.
Впрочем, по порядку.
Обязан сказать, что одним из «поджигателей» этой войны, в числе других так называемых «стариков» из числа военных с дореволюционным стажем, был ваш покорный слуга. Как и начальник Генерального штаба Борис Михайлович Шапошников, я всегда считал границу с финнами на Карельском перешейке несправедливой и опасной. Она была навязана нам в те дни, когда страна переживала большие трудности, когда нашим руководителям, которые старались спасти революцию от врагов, наседавших со всех сторон, было не до перешейка. А Финляндия, получившая самостоятельность и полную поддержку западной буржуазии, обрела при этом еще и важное стратегическое преимущество. Граница проходила настолько близко от нашей северной столицы, что финны могли обстреливать ее из орудий крупных калибров. Один бросок от границы до Ленинграда, до важнейшего экономического и политического центра, до главной базы Балтийского флота. И это — в напряженной обстановке начавшейся уже Второй мировой войны.
Иосиф Виссарионович поступил правильно, предложив финнам отдать нам часть территории на Карельском перешейке. Не за «спасибо» разумеется, а получив соответствующую компенсацию в другом районе. При этом финны ничего не теряли, территориально оставались в большом выигрыше. Но финны не захотели. А точнее — не захотели те, кто стоял у них за спиной, направляя их политику. Понадеялись финны и на свои мощные укрепления, созданные при помощи Англии, Франции и Германии.
Нам оставалось одно — воевать, отодвинуть границу штыками. Тем более, что военному и политическому руководству нашей страны это не представлялось трудным. Ну что такое Финляндия? Недавняя российская провинция, по территории и населению примерно с Архангельскую область. Навалимся — голыми руками возьмем, лишь бы сугробы не помешали. Подобное шапкозакидательское настроение особенно проявилось на Военном совете, который собрал Сталин, чтобы обсудить план войны.
Докладывал Борис Михайлович Шапошников. Оперативный план был заранее подготовлен, я принимал участие в его уточнении и корректировке. Считаю, очень правильный, выверенный был план. В нем учитывалось состояние и дислокация войск противника, значение его укрепленных полос, определялось количеством и техническая оснащенность наших войск, способных решительно и быстро провести кампанию. Мы брали оптимальное соотношение, необходимое в таких случаях: примерно один к трем. Это требовало выдвижения к финской границе значительного количества пехоты с танками и самолетами из глубины страны, снятия дивизий с других направлений. И частичной мобилизации запасников.
— Слишком уж размахнулся Генштаб! — подал реплику нарком Ворошилов.
Неторопливый и обстоятельный Шапошников не успел даже ответить, как прозвучал шутливый вопрос Сталина:
— Борис Михайлович, а вы тот ли план взяли с собой? Может, вы докладываете нам оперативный план войны с Германией?
— В доверенной мне работе я стараюсь не допускать ошибок, — сухо ответил Шапошников. А Сталин, с глубочайшим уважением относившийся к нему, во всех случаях обращавшийся к Шапошникову, как и ко мне, только но имени-отчеству, поторопился объяснить:
— Не обижайтесь на мое замечание и на слова товарища Ворошилова. С политической точки зрения наш пограничный конфликт с Финляндией должен оставаться не более чем местным недоразумением. Не надо превращать его в событие большой международной важности, привлекать излишнее внимание наших неприятелей за рубежом.
— Тем более важно нанести мощный, стремительный удар, решить все в самый короткий срок.
— Это верно. Однако в данном случае пусть воюет не вся наша страна, не вся наша армия, что было бы слишком большой честью для белофиннов, а только Ленинградский военный округ. Хотя бы формально, но так. Товарищ Мерецков, обратился Сталин к командующему округом, — как вы считаете, вам действительно нужна такая большая помощь, чтобы справиться с Финляндией? У вас не хватит сил в своем округе, который мы преобразуем в Ленинградски фронт? Мерецков ответил буквально так:
— Да, помощь нужна, особенно в артиллерии и авиации. Может быть, не в таких размерах, какие были названы, но без усиления нам не обойтись.
— Посчитайте и доложите… Завтра, — уточнил Сталин. — А сейчас ответьте на вопрос: способен ли Ленинградской фронт под вашим командованием в короткий срок разгромить белофиннов?
Лишь несколько секунд боролся Мерецков с волнением и сомнением. Ответить «нет» — значит признать свою несостоятельность, и фронт будет доверен кому-то другому.
— Мы выполним решение партии и правительства.
— Ну вот, хорошо, — ответил Иосиф Виссарионович. — А мы, со своей стороны, окажем фронту большое содействие. Наркомат обороны будет помогать вам, — уточнил Сталин. — А Генеральный штаб не будет больше заниматься этими операциями местного масштаба. У Генерального штаба есть другие задачи. Поэтому Бориса Михайловича и Николая Алексеевича попрошу задержаться, а все остальные свободны, товарищи.
— Надеюсь, нам не грозит Колыма? — негромко спросил Шапошников, собирая бумаги.
— Нет, но белофинны могут радоваться, вы теперь выведены из игры. Как, возможно, и я.
Простившись с участниками заседания, Иосиф Виссарионович пригласил нас в «бытовую» комнату, куда расторопный Поскребышев тотчас принес крепко заваренный чай и лимоны. Когда остались втроем, Сталин сказал:
— Вы люди чисто военные и с военной точки зрения представленный вами оперативный план заслуживает самого большого внимания. Но вы не учитываете того, что я и товарищ Ворошилов считаем сейчас особенно важным, не учитываете политических аспектов событий. Пограничный конфликт с Финляндией — это одно. Большая война на государственном уровне — это совсем другое. Такая война вызовет самую неблагоприятную реакцию за рубежом. В конце концов это просто нехорошо: Гулливер схватился с лилипутом. У лилипута сразу найдутся сочувстсвующие защитники. Крупная концентрация войск, мобилизация — нас будут разносить на все корки еще до начала событий. Мы поссоримся и с немцами, и с французами, и с англичанами.
— Концентрацию, мобилизацию можно провести энергично, в короткий срок, — возразил Шапошников.
— Нет, Борис Михайлович, и вы и, как вижу, Николай Алексеевич, не поняли меня. Воевать, повторяю, будет не страна, а лишь Ленинградский фронт. Пусть эту операцию местного значения проведут молодые военачальники. А вам лучше пока отдохнуть.
— Подать в отставку? — уточнил Шапошников.
— Ну зачем же в отставку, дорогой Борис Михайлович, — улыбнулся Сталин. — Я знаю, что вам, как и мне, нравится черноморское побережье Кавказа. Там еще зелено. Поезжайте в Сочи, набирайтесь здоровья, А те товарищи по Генштабу, которые вместе с вами разрабатывали оперативный план и являются его сторонниками, пусть пока едут в Прибалтику, для уточнения границ. А вот Николай Алексеевич…