Страница 23 из 198
Серая кобылка бежала бодро, не в тягость была ей, застоявшейся в конюшне, легкая повозка.
– Игорь! – Девушка склонилась к его уху.
– Ну?
– А ведь мы едем! – оказала, будто только узнала. – В институт едем! Вместе! – засмеялась она.
Булгаков молча пожал плечами.
На косогор лошадь поднималась шагом. Медленно уползали под колеса тележки рубчатые следы шин, глубоко отпечатавшиеся в серой пыли. Слева тянулось сжатое поле с желтыми скирдами на нем. С другой стороны дороги – лазурный посев льна-долгунца.
Когда кончился подъем, кучер остановил лошадь возле дерева, одиноко торчавшего на взгорье. Достал из кармана кисет, обернулся.
– Ну, ребяты, смотрите на город. Последний раз.
Тут наши одуевские всегда прощаются, ежели уезжают куда.
Игорь и Настя спрыгнули с тележки. Видна была только верхняя, ближняя к ним часть города. В разливе садов выступали красные пятна крыш. Высоко в небо врезалась тонкая колокольня Георгиевской церкви.
Милый маленький городок, с немощеными улицами, с кривыми переулками и деревянными домами! Сколько связано с тобой! Вон с той горы в детстве катался на санках. Десять лет, сперва с сумкой, а потом со старым маминым портфелем ходил в школу, белая стена которой едва замени а сейчас издалека. И уже не различишь тот сад, где встречался с любимой девушкой, не разыщешь глазами свой дом. Там, в городе, остались родные, остались друзья.
Еще утром все это было настоящее. А теперь это прошлое, отодвинувшееся назад. И возврата к прошлому не будет. Если и приедешь сюда, то уже совсем другим человеком…
– Ну, хватит, ребяты, ехать пора, – позвал кучер. – Поезд не лошадь, ждать не будет.
Игорь словно очнулся, сбросил задумчивое оцепенение и с удивлением заметил, что держит в своей руке руку Насти. И отпускать ее руку ему не хотелось.
– Поезжайте, мы пройдем немного! – крикнул он.
Пошли по обочине, по пропыленному, прижавшемуся к земле подорожнику. Начался спуск. Вершина косогора обрезала горизонт позади, будто стеной отделила их от городка. Зато впереди далеко-далеко видна была дорога. Она бежала серой лентой среди полей, петляла, сворачивала то вправо, то влево, скрывалась в оврагах и вновь выбегала из них.
Старая, тысячелетняя дорога, исхоженная неисчислимыми ногами, истоптанная неисчислимыми копытами, убегала вперед и скрывалась в голубоватой туманной дымке. Многие, многие люди прошли по ней, узнали, куда уводит она. Но каждый когда-то выходил на нее первый раз, и каждому представлялась она новой и бесконечной, манила и пугала неизвестностью, звала узнать, что есть там, за далекой чертой горизонта.
Часть вторая
На станцию выгрузки эшелон прибыл холодным и хмурым октябрьским утром. Паровоз, загнавший в тупик красные теплушки, выпустил из-под колес струю пара, вздохнул облегченно и медленно отошел, исчез в предрассветной мгле. На насыпи стояли люди в серых шинелях. Раздавались резкие, повелительные крики.
– Выходи строиться!
– Живей!
– Поторапливайтесь!
Новобранцы вылезали неохотно, жаль было расставаться с обжитыми местами на нарах. Вагоны – последние, что соединяло с домом. Садились в эти вагоны в родных краях, возле «них прощались с девушками и с матерями.
Полусонные ребята дрожали от холода, запахивали плотней старенькие пиджаки, драные ватники. Обувь у всех изношенная, дырявая. Уезжая из дому, знали – придется бросать, когда дадут форму.
В седьмом вагоне хорошо одеты только трое. Виктор Дьяконский в сером демисезонном пальто, в крепких ботинках – шел на призыв, как на праздник. Сашка Фокин поддержал компанию – надел полушубок, новые брюки. Втайне рассчитывал переслать после переобмундирования вещи домой – пригодятся младшим братишкам.
Лешку Карасева привезли на сборный пункт друзья-трактористы. Лихо подкатили на тройке с бубенцами, кучей вывалились из тарантаса. Лешка сразу рванул гармонь, подвыпившие парни пошли в пляс. Директор МТС, тоже приехавший проводить лучшего тракториста, хотел отвезти Карасева на станцию в своей «эмке», но военком не разрешил. Лешка как был в новехоньких щегольских сапожках, в костюме, в галстуке и с цветком в петлице, так и стал в строй. Закинул за спину гармонь, сдвинул на затылок фуражку, подмигнул Фокину и крикнул: «Пошли, что ли!»
Карасев и Дьяконский попали в один вагон, но всю дорогу не разговаривали, будто и не замечали друг друга.
Утренние сумерки редели, отодвигалась туманная мгла. Четче обозначались голые деревья, домики с островерхими крышами.
Дьяконский стоял на правом фланге, терпеливо ожидая конца построения, пытался понять, куда приехали. Сашка прятал за его спиной от ветра посиневшее лицо, похлопывал руками по бедрам, ворчал:
– Охота им было в такую рань… Самый сон теперь. Эх, жизнь!
Лешка Карасев окликнул стоявшего в стороне сержанта.
– Эй, начальник, что за город?
– Отставить разговоры! – оборвал тот.
– Тайна, что ли? Все равно узнаем.
– Пр-рекратить!
– Вот пес! – обозлился Лешка.
– Замолчи, рыжий! – шикнули на него.
– Равняйсь! – крикнул сержант, натягивая на левую руку перчатку. Ребята подтянулись, подняли с земли фанерные чемоданчики, вещевые мешки. – Смирно! Нале-е-во! Шагом марш!
Новобранцы недружно затопали по подмерзшей земле. Миновав какие-то склады, колонна свернула на широкую улицу. Ребята с интересом смотрели под ноги: больно уж чудная была тут мостовая. Строгими рядами, притертые одна к другой, лежали плитки из черных плоских камней, скрепленных бетоном в одинаковые шестигранники. Отшлифованные временем камни тускло и влажно блестели, идти по ним было скользко. На тротуарах валялась кожура каштанов. Ветер гнал желтые листья.
У подъезда старинного двухэтажного здания – рессорная пролетка с черным верхом. На высоких козлах, спрятав в воротник пальто седую бороду, надвинув на уши шляпу-цилиндр, дремал извозчик. Под мышкой у него торчал кнут. Когда колонна поравнялась с пролеткой, извозчик встрепенулся, стащил с головы цилиндр, спросил, поклонившись:
– Пан офицер, не желаете?..
Капитан, шагавший по тротуару, махнул рукой и отвернулся, прикуривая.
– Гляди, чудо какое! – дивились новобранцы.
– Фаэтон-то еще при царе Горохе сработан.
– Ну и завезли нас!
Поравнявшись с извозчиком, Виктор спросил негромко:
– Что за город, товарищ? Извозчик свесился с козел.
– Це Брест. Брест-Литовский.
– Ого! – удивился Виктор.
Сашка толкнул его в бок.
– Где это?
– Самая граница. За Бугом – немцы.
Колонна растянулась, сержанты покрикивали, подгоняли людей. Уже совсем рассвело, и на улицах появились прохожие.
– Ты гляди, гляди, Витька, – вертел головой Фокин. – У нас на весь район один директор сушзавода шляпу носит, а тут все мужики в шляпах. Где рабочий, где начальство – не разберешь.
– Ну, мода такая.
– Странная мода-то.
Миновав полосатый шлагбаум, колонна вышла на берег неширокой речки. Оправа высились насыпанные холмы земляных укреплений. Впереди показалось длинное здание из красного кирпича. Это стояло на самом берегу и все целиком, сверху донизу, отражалось в тихой, сонной воде.
– Стой! – раздалась команда. – Можно сидеть, курить. С мест не сходить!
– А как насчет малой нужды? – сунулся вперед Лешка Карасев.
– Чего? – не разобрал сержант.
– До ветру бы…
– Ждать!
– Вот она, солдатская служба, – крякнул Лешка. – Начинаются дни золотые…
– А ты в карман, – посоветовал кто-то.
Кругом засмеялись.
Перевоплощение новобранцев началось в предбаннике, где орудовали машинками и ножницами десятка два красноармейцев-парикмахеров в белых халатах поверх гимнастерок. Они молниеносно, деловито стригли под «ноль» притихших парней. В одну минуту ловкач-парикмахер равнодушно снял роскошный рыжий чуб Карасева. Лешка сразу как-то потускнел, насупился, молча побрел в раздевалку.
В бане – густое, сизое облако пара. Ноги скользят по деревянному решетчатому настилу. Гомон голосов, крики, стук жестяных тазиков. Кому-то мыло попало в глаза, он топчется возле крана, плещет в лицо ледяной водой, от холодных брызг с руганью шарахаются ребята.