Страница 17 из 198
Вдали запел горн, его приглушенные звуки мягко плыли в теплом воздухе, Настя вскочила, одернула сарафан.
– Ой, Игорек, мне пора. Это ужин. Может, ты подождешь? Или нет, иди лучше. А то заблудишься ночью… Ежа когда принесешь?
– Как поймаю.
– Буду ждать.
– Ты в город не собираешься?
– А что? – насторожилась она.
– Письмо передать нужно.
– Можно послать с шофером, Иваныч через день ездит.
– Вот с ним и пошли, ладно? – обрадовался Игорь. – Пусть Витьке Дьяконскому передаст. Мимо дома поедет…
Взглянув на Настю, осекся. Девушка нервно покусывала травинку, а глаза у нее были грустные-грустные.
– Ты… Ты для этого и пришел?
– Нет… То есть, да, – растерялся Игорь, – Проведать и письмо заодно.
– Скорее наоборот.
– Нет же, Настя, нет! Ну и глупая ты. Ведь письмо и по почте можно было отправить. Заодно я. – Игорь говорил горячо, он уже сам верил, что пришел не ради письма. Было жаль Настю. И черт его дернул! Отправил бы, действительно, почтой!
– Настенька, извини. Я и не думал, что ты обидишься…
– Что уж там… Давай конверт.
Она пошла по лесу, наклонив голову. Игорю было больно смотреть на нее. Знал, что и сам будет теперь мучиться, переживать. Но что сделать? Окликнуть, сказать хорошее слово? Какое, где его взять?
Возле старой березы Настя замедлила шаг, обернулась.
– Игорь, ты поскорей приходи, ладно?
– Завтра, – обрадовался он. – Сразу после обеда, На это же место.
– Хорошо. Жду тебя.
Она скрылась за деревьями. Красный сарафан мелькнул между стволами еще несколько раз и исчез среди кустов на опушке.
Шесть километров от лагеря до Стоялова Игорь пробежал за полчаса. В шалаше дяди Ивана вытащил из-под кучи вялой травы книги. Сел по-турецки, скрестив ноги, послюнявил палец и отсчитал десять страниц в учебнике истории, двенадцать в учебнике по литературе. Переложил закладки.
Сунув книги под мышку, степенно зашагал в деревню. По просьбе отца, дядя Иван каждый вечер проверял, сколько выучено. Если мало, ругал. Но Игорь нашел выход. Судя по закладкам, дело продвигалось успешно, и заниматься ему оставалось совсем немного. А по-настоящему – обе книги не прочитаны и до половины, а за русский язык совсем не брался. «Время еще есть. С завтрашнего дня нажму», – успокаивал себя Игорь.
Дома было пусто. Дядя Иван не вернулся с поля, ребята убежали на реку. В избе прохладно. Тетя Лена помыла полы, с песком потерла доски. Они стали желтые, будто восковые. Ветер влетал в окно, шевелил ситцевую занавеску над полатями около печки. Из хлева слышался голос:
– Не балуй, не балуй… Вот я тебя, проклятая!
«Шик-шик, шик-шик», – били в ведро тугие струйки молока.
Минут через пять тетя Лена вышла во двор. Тыльной стороной ладони откинула волосы со лба.
– Ты здесь, бродяжка? Давно?
– Только-только.
– Умывайся, есть будем.
– Спасибо, не хочу. Вы не знаете, где мне ежа достать?
– Это еще зачем? – удивилась тетя Лена.
– Друг у меня натуралист. Всяких ужей, голубей разводит…
– На пасеку сбегай. Надысь Герасим Светлов жаловался – замучили, говорит, ежики. Только смотри, непоседа, завтра на коровьем реву разбужу, не выспишься.
– Ничего, я свое наверстаю, – крикнул Игорь уже со двора.
Пасека колхоза – полсотни ульев – на краю деревни, среди молодых лип. Герасима Игорь застал в маленькой избушке с низким потолком. Сильно, приторно пахло медом. На столе горкой лежали пористые соты в рамках. Пасечник, худой, с темным суровым лицом, мастерил крышку улья. Игоря выслушал молча, пощипывая узкую, клином, татарскую бородавку.
– Пойдем, – и первым направился к двери. На нем была старая, латаная-перелатанная синяя рубаха, широкие полотняные штаны с заплатами на коленях. Он заметно припадал на левую ногу.
«Трудно, наверно, с отцом таким», – подумал о Василисе Игорь. Ему было неловко идти рядом с хмурым пасечником. Хотел заговорить, да не знал о чем.
Пчелы кончили рабочий день, кучками копошились на летках. Лишь изредка появлялась запоздалая труженица, натруженная нектаром, тяжело уползала в улей. Одна с разгону ткнулась в рукав Игоря, упала на землю. Жужжала, пытаясь подняться, но не могла. Герасим поддел ее прутиком, подбросил в воздух.
– Трава оросела, крылья мочит, – коротко пояснил он.
Игорь, опасливо косясь на ульи, пробрался в середину пасеки, остановился возле старой яблони.
– Лезь.
Игорь вскарабкался на развилок, где отходили от ствола толстые сучья.
– Сиди и смотри. Увидишь – прыгай.
– А они часто приходят?
– Отбоя нет. Бегут на медовый дух.
Пасечник ушел. Устроившись поудобней, Игорь начал рассматривать ближние ульи. Деревянные аккуратные домики с покатыми крышами стояли на чурбачках, врытых в землю. Пчел на летках становилось все меньше, уползли внутрь, отдыхать.
Теплый сыроватый воздух казался тягучим от запаха свежего меда. Солнце село, густели сумерки. Свернулись цветы одуванчиков. Темный лес придвинулся ближе.
Скоро Игорю надоело сидеть на яблоне. Закралась мысль: а не посмеялся ли над ним пасечник, посадив на дерево вместо чучела? Потом будет рассказывать, какие недотепы эти ребята из города.
Взявшись рукой за сук, Игорь свесил ногу, намереваясь спрыгнуть, и замер в этой неудобной позе. Перед ульем зашевелилась трава, выкатился серый комочек. Повертев острой мордочкой, ежик привстал на задних лапках. Раздалось легкое фуканье – еж дунул в леток. Оттуда, потревоженные ветрам и ненавистным запахом, стремительно, со злым гуденьем, вылетели пчелы. Их появлялось все больше. Кучкой кружились они над землей, набросились на незваного гостя, облепили его. Еж свернулся в клубок, спрятал мордочку и вдруг резко встряхнулся. Пчелы посылались в сырую траву, забились в ней с тонким, звенящим звуком. Ежик подбирал их языком, то и дело отряхиваясь, сбрасывая на землю все новых и новых.
Игорь с удивлением и любопытством смотрел на маленького разбойника. А еж, насытившись, принялся кататься по земле, накалывая пчел на иглы, чтобы унести с собой. Как только Игорь прыгнул с дерева, зверек притаился, не двигаясь. Брать его сразу было опасно – слишком много пчел летало вокруг.
Прошло несколько минут. Ежик, успокоившись, пошевелился, высунул мордочку, сделал несколько шажков. Но стоило топнуть ногой, и он снова замер.
Когда скрылись в летке последние пчелы. Игорь снял рубаху, накинул на ежа и понес его к избе пасечника. Герасим, покуривая, сидел на бревне. В сумерках его лицо казалось совсем черным.
– Поймал! – сказал Игорь.
– Видел, что творят? Каждый вечер по два, по три являются. Беда! А как перевести – не знаю.
– Убиваете их?
Герасим помолчал, пожевал самокружу, потом спросил:
– А ты убьешь?
– Нет. Жалко.
– Вот и я… Ребятишкам отдаю или отношу в сад, на тот конец деревни. А они обратно бегут. – Герасим поднялся. – Погляжу, нет ли еще там…
На другой день еж был доставлен в пионерский лагерь. А вечером Игорь снова переложил на десять страниц вперед закладки в нечитаных учебниках.
Решение поступить на исторический факультет возникло у Игоря не случайно. Он любил историю, но не тот набор фактов и дат с обязательными выводами, которые преподносятся школьной программой. Учебник он раскрывал неохотно. Он любил историю человека, жившего на земле десятки тысяч лет, историю живую, наполненную борьбой и страданиями.
Узнав от стариков, что в подземном ходу от соборной горы к реке находили когда-то шлемы и кольчуги, Игорь организовал экспедицию. Было это прошлой весной. Пошли вчетвером, захватив лопаты и фонари. По провалам в почве разыскали ход. Рыли до позднего вечера, но ничего не попалось. Зато на следующий день нашли пожелтевший череп. Игорь решил, что это останки одного из защитников Одуева, павшего в бою с войском Ягайлы. Но сторож соборного кладбища обругал ребят, назвал их святотатцами за то, что они подрыли снизу могилу купца Шафранова и осквернили прах в бозе почившего гражданина. Престарелая дочь Шафранова заявила в милицию. Дома Игорю основательно влетело.