Страница 110 из 198
– Какие уж тут песни… Лучше я вас разговорами отвлекать буду. И толкать через каждые пять минут.
– Ну, толкай. Только осторожно, с седла не сшиби.
Вокруг них расстилалось темное поле. Ни единого огонька не было окрест. Навстречу короткими порывами дул ветер. Они ехали на запад, и Юрию сейчас, ночью, казалось, что до границы не очень и далеко, что можно доехать до нее, не поворачивая назад. Мысли путались, дремота обволакивала сознание. Казалось, что Полина смотрит на него откуда-то сверху, видит их обоих в пустынном поле. В ушах звучал ее голос. Она звала его: «Юра, сюда!»… Потом сказала, чтобы он снял шлем и латы, в них ему тяжело. «Почему латы?» – думал Юрий и никак не мог понять этого. Он начал объяснять Полине, что теперь носят совсем другую форму. А она не слушала его, махала призывно рукой и повторяла: «Сюда! Сюда!» Кони, чувствуя, что ослабли поводья, шли медленно. Мягко, будто ладонями по подушкам, шлепали по пыльной дороге копыта.
Бесстужеву отвели на берегу Прони трехкилометровый участок. Для батальона такой участок велик, к тому же у Бесстужева был не батальон, а одна беда: сто человек из тех, кто отступал от границы, и около трехсот местных колхозников. Их остригли наголо ножницами, приказали помыться в реке и кое-как обмундировали. Не хватило гимнастерок и совсем не оказалось пилоток. Смешно и горько было смотреть на этих новоявленных красноармейцев в кепках, фуражках, соломенных капелюхах.
Командирами отделений Бесстужев назначил бойцов-кадровиков. Ефрейторов Носова и Айрапетяна – командирами взводов. А сержанту Мухову пришлось доверить целую роту. На Мухова Бесстужев надеялся: сержант служил третий год, был человеком сообразительным.
Майор Захаров специальным приказом присвоил всем новым командирам отделений звание младших сержантов, командирам взводов – старших сержантов, а Мухову – звание старшины. За неимением форменных треугольников ребята нашили на петлички матерчатые, пустив в ход чью-то старую гимнастерку.
На участке Бесстужева спокойная Проня текла прямо. Деревья и кустарник затеняли ее. На темной воде – резные листья кувшинок. В некоторых местах они покрывали всю речку от берега до берега. Это верная примета – тут мелко. Как раз посередине участок был перерезан проселком, бегущим с востока на запад через старый деревянный мост. Бесстужеву было ясно, что если немцы появятся, то именно тут, перед мостом; тут он сосредоточил свои главные силы, оставив на флангах легкие заслоны.
Из-за этого ему пришлось крепко поспорить с Горицветом. Приехал старший политрук вместе с Захаровым после полудня. Оставив коней на КП, пошли осматривать рубеж. Красноармейцы, закончив рыть окопы, сооружали теперь вдоль берега контрэскарп.
– На той стороне местность открытая, а у меня все три километра – лес и кусты, – объяснял майору Бесстужев. – Я решил закрыть проселок. А в других местах – только охранение. С таким расчетом, чтобы сектор обстрела одного перекрывал сектор обстрела соседа. При себе держу резерв: два взвода с пятью пулеметами. Определится опасность – резерв туда.
Захаров молчал. А Горицвет, выслушав лейтенанта, сказал с ехидцей:
– По уставу, товарищ комбат, положено вырыть на всем участке окопы полного профиля со стрелковыми ячейками и пулеметными гнездами. А то что же получается – вы ждете немцев на дороге, а они возьмут и ударят в другом месте.
– Не ударят. Берег на той стороне болотистый. А на крайний случай – резерв у меня. Мне маневрировать в лесу легко, не увидит немец.
– Не маневрировать нас сюда послали, а воевать, – сказал Горицвет. – Зарылись в землю – и стойте. Маневрируют те, которые на одном месте держаться не могут.
– А вы что предлагаете? – горячо сказал Бесстужев. – Растянуть людей поровну и на опасных и на неопасных участках? Посадить их в ячейки в двадцати метрах друг от друга? Так эту цепочку немцы сразу прорвут. Они так и рвали в других местах. Уж пора бы эту ошибку всем не допускать, не только нам.
– А вы без обобщений, без обобщений, – торопливо произнес Горицвет. – Вы за себя соображайте. Я советую вам не мудрствовать, а действовать по уставу. Иначе вся ответственность ляжет на вас. И на нас, – говорил он, ища взглядом поддержки Захарова, но майор будто не слышал их разговора; сонно щурился, глядя на воду, подернутую блестящей чешуей ряби.
– По уставу, товарищ старший политрук, мой участок должен занимать стрелковый полк с соответствующим количеством артиллерии, минометов, приданных танков и тому подобное, – рубил Бесстужев. – А у меня четыреста штыков. Из них сто – красноармейцы, а триста, извините за выражение, на подхвате работают. Их сейчас командиры отделений учат, с какой стороны патрон в ствол вгонять. И еще, к вашему сведению, эти люди даже присягу не принимали. Они вот встанут, разойдутся, и ничего с ними не сделаешь. Они, юридически, свободные граждане. Их только совесть тут держит.
– Верно – не принимали? – спросил, оживившись, Захаров, обращаясь сразу к обоим.
– Точно, – сказал Бесстужев.
– Товарищ политрук, ваше упущение. Организуйте немедленно.
«И не суйте нос не в свое дело», – мысленно докончил Юрий.
– А вы, – Захаров повернулся к Бесстужеву, – поступайте так, как считаете нужным. Ваша задача – не пропустить на своем участке немцев. Как вы это сумеете – забота ваша… – Подумал и добавил: – Если подойдут немцы, взорви мост. Не прозевай.
– Взрывчатки нету. И мин тоже, – пожаловался Бесстужев. – Пришлось из снарядов фугас закладывать. Отделение с сержантом у меня постоянно на мосту дежурит.
– Ясно, – сказал Захаров и чуть заметно подмигнул. Юрий понял: все у «его правильно, просто майор не хочет вслух высказывать свое одобрение, оберегая авторитет Горицвета.
В этот день основные работы на рубеже были закончены. Бесстужев выставил на дороге боевое охранение – взвод старшего сержанта Айрапетяна. Решил, наконец, отдохнуть, отоспаться как следует. Сходил к реке, постирал портянки. Оттуда вернулся босой, неся в руках сапоги.
Командный пункт его батальона помещался в полуразвалившейся лесной сторожке. Красноармейцы-связисты натащили сюда свежей травы, достали где-то несколько одеял. Бесстужев поужинал хлебом с молоком и только примерился лечь, как дневальный крикнул;
– Товарищ лейтенант, вас спрашивают. – Кто там? Пропусти, – неохотно сказал Бесстужев.
– Разрешите? – услышал он знакомый голос.
Глянул и обомлел: в двери, касаясь головой притолоки, стоял Виктор Дьяконский, всматривался, улыбаясь, в темноту избушки.
– Витя? Дорогой! Неужели ты? – прыгнул к нему Бесстужев. – Живой? Чертушка, я же тебя каждый день вспоминаю! – кричал он, тиская плечи Виктора.
А Дьяконский не мог говорить от волнения, не мог унять бившую его дрожь. Он давно готовился к этой встрече и нарочно сегодня затянул время, чтобы увидеться в сумерках. Не радость, а горе принес он своему другу. И как поведать ему обо всем случившемся?
– Выйдем на минутку, – сказал он некоторое время спустя. – Пойдем, Юра, – тянул он Бесстужева за рукав.
– Куда еще? Садись! Есть хочешь?
– Потом. Сначала с делом покончим.
Они прошли на поляну, где двумя шеренгами стояли красноармейцы, все в новом обмундировании, хорошо вооруженные. У многих, кроме винтовок и ручных пулеметов, были еще немецкие автоматы.
– Смирно! – скомандовал Дьяконский. – Равнение на середину… Товарищ лейтенант, отряд в количестве пятидесяти трех человек прибыл в ваше распоряжение!
– Вольно, вольно! – махнул рукой Бесстужев. – Разойдись! – крикнул он и повернулся к Дьяконскому. – Это что, подкрепление? Майор прислал?
– Эти люди вместе со мной вышли из окружения.
– Ты? Из окружения? – изумился Бесстужев. – Ты, значит, воевал уже?
– Еще как! – хрипло засмеялся Дьяконский. Но в смехе его не было радости. – Вот видишь, всех к себе привез, нашли вас. А командиров и сержантов в Гомеле на формировочном пункте задержали. Одни рядовые со мной.
– Кадровики?
– Да. И не подведут, можешь быть спокоен. Пороху, как говорится, понюхали. До тошноты.