Страница 105 из 198
Часов в девять в его комнату вошла Неля, длинная, тонконогая, с мальчишеской прической. И куртка на ней была ребячья, с карманами на боках, и ботинки мужские, этак тридцать восьмого – тридцать девятого размера. Села верхом на стул, спросила:
– Бока не болят?
– Приветствую тебя, небесное созданье. Здороваться, конечно, ты еще не научилась?
– А ты не научился вставать вовремя?
– Я лентяй, – сказал Игорь. – Принципиальный и неисправимый. По моему мнению, горизонтальное положение является для человека наиболее естественным. Вероятно, в далеком прошлом предки мои были ящерами.
– А мои – птицами!
«Страусами», – хотел сказать Игорь, но сдержался, боясь обидеть ее. Он подумывал иногда, что ее мальчишеские манеры – все это напускное. Сознает свою нескладность, некрасивость и бравирует, делает вид, что ей все равно. Может быть, даже бессознательно. И, наверно, со временем это пройдет. Она уже немного похорошела в последнюю весну. Взгляд стал мягче, а глаза – темнее и глубже. Губы вроде бы растянулись вширь и меньше напоминали букву «М». Раньше, была палка-палкой. А теперь пополнела, заметнее проступали груди. Нелька, вероятно, стеснялась этого, сутулилась и выставляла вперед плечи.
– Ты не работаешь нынче? – спросил Игорь.
– Во вторую смену.
– У вас же одна.
– А я теперь на другом месте. На оборонном предприятии, – с гордостью сказала она.
– Что же ты там делаешь? Дырки для пушек?
– Секрет.
– Девчонкам секретов не доверяют.
– Не старайся, не разозлишь, – предупредила Неля. – И вообще береги свой авторитет в моих глазах. Ты теперь наставник и опекун. Отец сказал, что ты теперь вместо него, и велел передать привет.
– Как? Он уже уехал? – Игорь приподнялся.
– В шесть часов. Так что вступай в свои права. Распоряжайся. Только поешь сначала, завтрак готов.
– Не могла разбудить, – проворчал Игорь. – Ну, отвернись, что ли, одеваться буду… Да не уходи, не уходи, вопросы есть. Альфред пишет?
– Вчера получила, – достала она из кармана куртки письмо. – Тебе, конечно, привет.
– Разумеется, старый друг… В армию его еще не взяли?
– Куда ему. Броня. И очкарик к тому же.
– Диссертация как?
– Кто его знает. Вычисляет, одним словом. И чудит, как всегда. Стихи пишет, – осуждающе произнесла Неля.
– Ого! Это интересно! – повеселел Игорь. – Ну-ка, прочти.
– Вот, – пробежала она глазами по строчкам. – Ага, тут. Слушай:
– Гм, крик сердца, – удивился Игорь. – И довольно складно получилось.
– Да ты вникни в смысл! Его, видишь ли, никто не жалел… Как ему только не стыдно! Ну отец еще так-сяк, некогда было. А бабушка с ним до сих пор готова нянчиться, как с младенцем. Это же кумир ее… А он – такие слова. Я и письмо-то бабушке показать боюсь.
– Ничего, это он для рифмы слова подобрал, какие под руку подвернулись, – успокоил Игорь. – Влюбился он, наверно, и без взаимности, —
– Я тоже думаю, что влюбился, – серьезно сказала Неля. – И для него это, должно быть, очень тяжело. Он замкнутый. Для него влюбиться – это просто страшно.
– Всем страшно.
– Для тебя-то не очень, – скептически произнесла она. – А Альфред уже в таком возрасте, когда трудно привычки ломать. Ему стукнуло двадцать пять.
– Жена быстро к рукам приберет, – сказал Игорь. – А про меня ты зря… Тебе все в жизни прямолинейным представляется. А я вот теперь вижу – такие зигзаги порой бывают, что только ахнешь. Человек – он не машина. Ту заправил, она и стучит. А у человека сердце.
– Шальное сердце, – нахмурилась Неля, – Ты не рассуждай, а умывайся быстрей. Скоро Настя придет.
– Коноплева? – вытаращил глаза Игорь. – К тебе?
– Нет, к тебе.
– Это еще почему? Откуда она знает?
– Я ей позвонила, – с вызовом сказала Неля. – Она просила позвонить, если ты приедешь… Вот. Она мне нравится, а ты – нет. Ты сам не знаешь, что делаешь.
– Как это не знаю? – загорячился Игорь, – Как не знаю? Я люблю, у меня ребенок будет.
– Во-первых, не у тебя, а у той… Во-вторых, ребенки у всех бывают, и это еще ничего не значит. А любить ты должен Настю.
– То есть как это – должен?
– Она хорошая.
– Ну и логика.
– А в любви логики не бывает.
– Много ты знаешь, что бывает, а что нет.
– Знаю. Я тоже не маленькая и тоже люблю, вот!
– Кого же?
– Одного человека.
– Подумаешь, поцеловалась небось раза два с пацаном в подворотне…
– Не смей! – крикнула она. – И не с пацаном. И не в подворотне! И не целовалась я с ним. Он большой и военный. И ничего даже не знает!
На глазах у нее навернулись слезы, верхняя губа приподнялась. Игорь испугался: сейчас заплачет. Вот уж не ожидал от нее такого! Но в кого же? Уж не в Порошина ли? Чем черт не шутит! Девчонки – они сумасшедшие. Романтика у них всякая… «Ну и ну», – покачал он головой.
Позвал ласково:
– Нелька!
– Чего тебе?
– Ты это самое… Не расстраивайся. Хорошо, когда любишь. Дышится глубже. Хоть иной раз и больно, будто игла в сердце, а все равно хорошо.
– Может, мне сказать ему? – с надеждой спросила она, не глядя на Игоря.
– Сам понять должен.
– А он на войну уедет. Надолго.
– Ну, ты словами-то не говори. Глазами, улыбкой… А лучше – ничего не надо, это ведь и так всегда видно.
– Тебе видно, а ему нет. Он серьезный.
– А я, значит, так себе! – обиделся Игорь. – Ничего ты не понимаешь! Другой ходит без всяких чувств, а рожа у него от рождения хмурая. Про него говорят: ах, глубокий, ах, переживает! А у меня, может, все нутро изболело, а физиономия вот такая несолидная. Не могу я о подобных вещах вслух рассуждать. Начну говорить – стыдно; в шутку сверну – еще хуже. Ну что сделаешь, раз я такой! И отстань от меня, если я несерьезный.
Хлопнул дверью и ушел в ванну. Умывшись холодной водой, ворчал сердито: «Все хорошие… Один Булгаков никуда не годится. Ну, и беседовала бы со обоими хорошими… А то все ко мне. Несут, как в мусорный ящик. А про себя и сказать некому…»
– Игорь? – прозвучал виноватый голос за дверью.
– Отстань.
– Игорь, ты не сердишься?
Он промолчал. Злость исчезла:
– Игорь, ты извини, ладно?
– Ладно.
В нос ему попала мыльная пена. Он фыркнул.
– Ты что, смеешься? – насторожилась Неля.
– Отвяжись от меня, наконец!
Девушка громко вздохнула и умолкла.
Трудно было понять, к кому пришла Настя. Она сухо поздоровалась с Игорем, посидела с ним несколько минут, разговаривая о пустяках. Вспомнили Соню Соломонову, которой не удастся, вероятно, и в этом году поступить в институт. Мать не отпустит ее из дому в такое время.
Игоря радовало спокойствие Насти. Кажется, она уже все переболела. Хорошо, если так. И ей самой легче, и ему лучше. Только взгляд Настиных черных глаз немного смущал Игоря. Девушка смотрела на него пристально, изучающе, будто запоминая. Он даже спросил грубовато:
– Чего глядишь? Изменился, что ли?
– Я же тебя не видела в форме, – улыбнулась она.
Настя предложила съездить в Измайлово, погулять. Но Игорь отказался. Времени у него немного, а пока поедешь туда и обратно – пролетит незаметно.
– Тогда пойдем в Елоховский сквер, душно ведь в комнате.
– Это можно.
Отправились втроем. В сквере, возле памятника Бауману, были вырыты глубокие узкие щели, чтобы прятаться во время воздушных налетов. Над щелями, поверх бревен и земляной насыпи, уложены куски дерна с порыжевшей, зачахшей травой.
– Ну, наделали овощехранилищ, весь вид испортили, – недовольно произнес Булгаков.
– Тут тебе Москва, а не лес, – съязвила Неля. – Тут бомбить могут.
Игорь не ответил ей. Лень было связываться.