Страница 84 из 102
Что ж, весьма возможно, что командиры и правы в оценке воспитательного значения этих боев… Лицом к лицу! С открытым забралом!
Бои шли в крайне тревожной и тяжелой обстановке: враг обладал подавляющим преимуществом в силах. Враг наступал. Его авиация царила в воздухе. Его танки рвались вперед, не встречая на этом участке серьезного танкового сопротивления. Его механизированным, до зубов вооруженным автоматикой частям, пулеметчикам-мотоциклистам, противостояли героические дивизии народного ополчения с трехлинейками в руках да славная артиллерия Кронштадтского крепостного района. И все-таки он был остановлен на ближних рубежах. Он был отброшен. Он застрял на подступах к непреоборимой твердыне…
Радостно после всего этого написать несколько слов о завершающем этапе боевого пути «Балтийца».
В январе 1944 года, с позиций у станции Мартышкино, — после долгой и тщательной многомесячной подготовки, после почти академического изучения будущих целей, позиций врага, его батарей, его дзотов и дотов — «Балтиец» принял участие в разгроме группировки немцев, в великом торжестве снятия блокады Ленинграда. Были подавлены три батареи противника, задание было выполнено полностью. Командовал бронепоездом в этом бою С. А. Пермский; командиром тяжелой батареи его был старший лейтенант Сенопальников.
А затем, когда фронт ушел далеко на юг, когда был взломан и разгромлен и второй, финский, фронт на северном берегу залива, — «Борису Петровичу» пришлось выполнить последнее по счету боевое задание.
Ему было поручено охранять под Выборгом тяжелый «транспортер» — не железнодорожный, а «моторный, предназначенный работать по дорогам и шоссе», вооруженный стотридцатимиллиметровыми пушками. В то время это была техническая новинка.
Могучее чудище это сдавало боевой экзамен: орудия испытывались прямо на позиции, стреляя по врагу. «Балтиец», как старший брат и надежный страж, стоял рядом «на вахте», охраняя товарища.
Вести боевой огонь «Борису Петровичу» не довелось, но побывать под обстрелом и бомбежкой в последний раз ему выпало на долю. Но это были уже не те бомбежки, не те обстрелы. Все выглядело по-иному накануне Победы.
Из-под Выборга бронепоезд вернулся в родное ему Лебяжье. И тут произошло то, что не могло не случиться. Подразделение, рожденное неотложной надобностью первых месяцев войны, сохранявшее жизнеспособность на протяжении трех лет ленинградской блокады, теперь, когда страна получила огромное преимущество над врагом — преимущество и стратегическое, и техническое, и моральное, — это подразделение не могло быть дальше используемым. Что говорить: идти на Берлин? Об этом ветерану сорок первого года и думать не приходилось…
В ноябре 1944 года бронепоезд «Балтиец» был расформирован. К этому времени уже мало кто из его старого экипажа служил на нем. Не было Стукалова, в другую часть был переброшен Аблин. II мне — постоянному певцу и барду «Бориса Петровича» — не пришлось проститься с ним: в те дни я был на далеком «голубом Дунае».
Один только Сергей Пермский присутствовал при этом. Он стоял у орудий «Балтийца» при его сформировании, он же проводил его и на «запасный путь».
Удивляться тут нечему: любой корабль, каждый танк, всякий бронепоезд когда-нибудь стреляет в последний раз. Это — естественно. И все-таки тем, кто в грохоте и дыму войны водил их в бои, видеть это грустно.
И хочется их прошлое сохранить в памяти будущих поколений: это большое и благородное прошлое. О нем нельзя забывать.
Каждый, кто видел «Балтийца» в действии, кто жил одной жизнью с его экипажем — ходил на «усы», присутствовал при боевых стрельбах, слышал разрывы немецких снарядов, часто ложившихся где-то по лесу вокруг, но очень редко достигавших опасного для его техники и людей радиуса, — каждый скажет: было в этом бронепоезде что-то чувствительно отличавшее его от родных и двоюродных братьев. Что-то свое, особенное, «балтийское». Что-то такое, что я определил бы как «лица необщее выражение». Часть, «подразделение» — как и все другие флотские «подразделения», но со своими ярко индивидуальными свойствами и качествами. Волей-неволей хочется поискать ответа на вопрос: «А что же это было? В чем это „нечто“ заключалось?».
Мне кажется (хотя я не моряк, не артиллерист, хотя я лицо по сути своей гражданское и в боевых операциях «Бориса Петровича» принимал участие не как воин, а как наблюдатель, — это далеко не всегда оказывалось самым «спокойным занятием»), у меня есть некоторое право, никому их не навязывая, высказать два-три своих соображения.
В работе «Балтийца», с первых часов знакомства с ним, поражал ее спокойный ритм. Четкость, напоминающая четкость какого-нибудь завода, лаборатории, отлично слаженного передового предприятия.
Бронепоезд идет с базы на позицию. Почему почти никогда противник не обстреливает его по пути? Случайно? Нет, механики так умеют наладить режим топки, что над вершинами лесов не появляется заметного дымового султана: не по чему открывать стрельбу.
Просто умелые машинисты? Не только: и командир, и комиссар — все «внедрились» в тайны кочегарского дела, все добивались (каждый в своей области — добыча топлива, инструктаж, выбор скорости), чтобы такая бездымность стала возможной.
А результат? Почти полная — для фронта, конечно, — безопасность работы: бронепоезд все время был в боевой обстановке, а потерь не имел или имел минимальные. Конечно, не только из-за дыма. Но всей его жизни был свойствен характер спокойной «грамотности», оттенок высокой боевой «интеллигентности».
Я много бывал на бронепоезде «Балтиец» в первые два года войны. Я присутствовал на стрельбах, на испытаниях новых орудий, часами сидел на паровозе, любуясь артистической работой обоих механиков — огромного Смушко и коренастого крепкого Купренюка (чтобы так, на ходу, в бою, то бросать тяжелый состав вперед, то осаживать его на месте, вырывая из-под вражеских бомб, как умели делать они, особенно силач Смушко, надо было быть и мастерами и атлетами); я, забившись в угол «каюты», не издавая ни звука, точно меня нет, следил за всеми предварительными расчетами командиров… Задание уже «поставлено», «работа, слава богу, есть» (они всегда ликовали, когда она появлялась), и вот начинается мельканье логарифмической линейки, аккуратное писание на множестве бумажек, листание справочников и таблиц… Современная артиллерия не похожа ни на какие царь-пушки прошлого, ни на ту «Матвеевну», из которой прямой наводкой бил в бою при Шенграбене толстовский капитан Тушин.
Но зато в чем-то очень были похожи на Тушиных эти артиллеристы. В чем? В простоте, в человечности, в чести, душевности!.. В спокойном, не шумном патриотизме.
…Поправки на температуру воздуха, на силу и направление ветра, чуть ли не на вращение земного шара… Расчет, расчет, расчет; математика, математика… Я ездил с Пермским на армейские наблюдательные пункты у самой передовой; видел, как командиров тамошних полевых батарей поражала великолепная мощь флотской артиллерии. Ну как же: дана с «вороньего гнезда», укрепленного на высоченной сосне над самыми немцами, морская команда «залп»; получен телефонный ответ — «пошел залп»; и все насторожили глаза и уши, а ничего нет! Пять секунд, десять секунд… «Что случилось, товарищи моряки?» А — ничего не случилось… семнадцать километров траектория! Идет снаряд!
И вот — сначала разрыв, и только потом оттуда, издали, с позиции, с «уса», — приглушенный звук далекого громового удара. «Да, вот это — артиллерия! Ай-яй-яй!»
Я присутствовал на торжественных праздниках экипажа, ходил с ним в кино, обсуждал вместе с Аблиным планы ближайших культурно-массовых мероприятий в качестве «внештатного консультанта»… И всюду и всегда меня не покидало ощущение этой самой «повышенной интеллигентности» именно этого боевого целого — «Балтийца». От мала до велика.
Личный состав бронепоезда был великолепным личным составом, как на всех батареях, на всех «транспортерах», — моряки-балтийцы: этим все сказано. А это дополнительное «нечто», этот обертон повышенной духовной квалификации придавала поезду, конечно, работа его «мозгового треста», и главную роль тут играли комиссар и секретарь партийной организации. Они вели всех за собой, честь им и слава за это; отличить моряка с «Балтийца» было нетрудно, по первым же его репликам, по интонациям, по широте горизонтов, по чувству гордости за своего «Бориса Петровича». И это было очень хорошо. Хорошо в бою, хорошо и между боями.