Страница 10 из 12
Все это, несомненно, было проделано и над Соботой Осорьиным. И, заметьте, священники, совершавшие печальный обряд, постарались подобрать ему имя по всем правилам: Собота — Симеон. Ясно: даже они считали имя Собота крестным, православным; им бы и в голову не пришло подгонять «ангельское» имя по мирскому.
Еще убедительнее та история, которая разыгралась в день кончины царя Бориса Годунова. Вспомним мрачную сцену из пушкинской трагедии.
Входит патриарх, святители, за ними все бояре. Царицу ведут под руки, царевна рыдает.
Святой отец и на самом деле — не в драме, а в действительности — приблизился тогда к умирающему. Обряд пострижения был совершен: Бориса переименовали в Бо-голепа. Давая ему новое имя, патриарх, очевидно, был уверен в его законности. Между тем это имя отсутствовало в православных святцах, что и естественно; не могло быть ни грека, ни еврея, ни римлянина с русским именем. В святцах имелось греческое имя Феопрепий, означающее «подобающий, приличествующий богу». Некоторые считают, что его просто перевели уже позднее на русский язык и получили Боголепа. Но это плохое объяснение: ведь имя-то подбирали на ту же букву, что и Борис, и Феопрепий никак не могло подойти. Явно церковники пленились богобоязненным смыслом слова «боголеп» и приняли его за христианское имя. Довольно долго совершенно также по ошибке принимали за утвержденное церковью православное имя Богдан…
«Позвольте! — скажете вы. — Как же „принимали“? Как „довольно долго“? Да ведь всем известен крупнейший государственный деятель Украины, гетман Богдан Хмельницкий!»
Представьте себе, церковь не знает человека с таким именем. При крещении будущему гетману было дано совсем другое имя — Зиновий (то есть «живущий по-божески»), Богданом гетмана звал весь народ, но имя это было в глазах церкви «мирским», «языческим». Для нее гетман навсегда остался Зиновием, и ни в каких «крестовых календарях» вы имени Богдан не найдете.
Умойся грязью
У каждого, кто читал превосходный роман А. Н. Толстого «Петр I», запечатлелся в памяти образ несчастного и до свирепости обозленного крестьянина, которого окружающие звали «Умойся Грязью». Автору дорога эта жутковатая фигура. Умойся Грязью появляется то на каторге воронежских верфей, то на далеком Белозерском севере, то в других местах… С большой силой нарисовал его Толстой.
«На берегу… между мокрыми камнями сидели Андрюшка Голиков и… Умойся Грязью, сутулый человек, бродяга из монастырских крестьян, ломанный и пытанный много..» (Алексей Толстой. Собр. соч., том пятый, «Петр Первый», кн. 2, стр. 423.)
«Умойся Грязью дрался с пятерыми… такой злобы в человеке Андрюшка не видывал сроду…» (Там же, стр. 425.)
«Сутулый солдат… Умойся Грязью мрачно подавал из ковшика на руки… (Там же, стр. 561.)
Что за странная кличка у человека — Умойся Грязью? Имя это, фамилия или прозвище? Или, может быть, оно вообще плод фантазии писателя?
Нет, это не так. Человек с таким странным прозванием на самом деле существовал; правда, жил он не во дни Петра I, а лет на сто раньше, в 1606 году. Грамоты с этой датой поминают про «псковитянина Федора Умойся Грязью». Выходит, что пленившее А. Толстого мрачное сочетание слов было чем-то вроде фамилии?
Дело, однако, не так-то просто. «Умойся Грязью» — не фамилия, не прозвище, в нашем смысле этого слова, и уж, разумеется, не «крестное» имя. Что же тогда? А вот судите сами.
В старой Руси, как мы видели, люди постоянно носили по два имени сразу: «крестное» — для «небесных дел» и мирское» — для земных. Впрочем, так обстояло дело главным образом в кругу людей более или менее состоятельных Двухыменность была чрезмерной роскошью для крестьян, ремесленников и всевозможных «подлых» людишек прошлого. Всюду, где мы с ними сталкиваемся (конечно, они попадаются не в царских жалованных грамотах и велеречивых указах, а в решениях судов, в сыскных делах, в запродажных или кабальных записях), почти всегда каждый из них имел одно-единственное имя. Иногда оно бывает «крестным из числа хорошо знакомых и нам: Ивашко, Гаврилко, Федька, Дунька. Но едва ли не чаще всплывают совсем другие имена, „мирские“, а они так резко отличаются и от крестных и от уже знакомых нам княжих имен тогдашней знати, столь непривычно звучат, что просто не знаешь, как и познакомить с ними читателя, не озадачив его окончательно.
Я беру из одной очень серьезной книги, посвященной русскому «именословию», небольшой перечень:
Кислоквас Износок
Жирнос Несоленой
Кислица Опухлой
Кисель Голохребетник
Как вам кажется, что это за слова? Автор утверждает: перед вами самые обыкновенные мирские имена простых русских людей, живших в XIV, XV, XVI веках. Трудно поверить. Хочется спросить: неужели, если вам пришлось бы избирать имя для кого-нибудь из ваших маленьких родичей, вы остановились бы на одном из этих диких слов? А вы думаете, что это самые ужасные?
Вот еще списочек из того же и еще из другого труда исследователей старины (Приведенные здесь имена взяты из работ А. М. Селищева «Происхождение русских фамилий, личных имен и прозвищ» и Н. Тупикова «Заметки к истории русских имен»):
Неудача Огурец
Нелюб Ончутка (то есть «черт»)
Нехорошей Лубяная Сабля
Болван Поганый Поп
Немыслимо объяснить себе, что думали люди, когда награждали своих детей такими «сладостными дарами»…
Правда, случается встретить и более сносные на наш слух имена. Жили в то же время на Руси люди которых звали много приятнее и объяснимее с нашей точки зрения, скажем:
Милюта Гость
Ждан Богдан
Малинка Любим
Каждый согласится: лучше называться Жданом, чем Нежданом, Любимом, нежели Нелюбом, и Богданом, а не Болваном. Но горе в том, что таких более или менее благожелательных названий дошло до нас в старых бумагах сравнительно немного. Не так уж много, правда, и злых, «поносных» кличек, вроде приведенных выше. А подавляющее большинство имен представляет собой, что называется, ни то ни сё, удивительный подбор таких разнообразных слов, что буквально ума не приложишь, кому пришло в голову сделать их именами… А впрочем, вчитайтесь еще в один список:
Горностай Грязка Пешок Огурец
Звяга Будилко Образец Паук
Сорока Май Соловей Щетина
Пешка Чулок Сахар Иголка
Что это? Перечень товаров какого-нибудь странствующего торговца? Список зверей и птиц? Случайный набор имен существительных из старинной грамматики? Нет, это шестнадцать имен, которые спокойно и без всякого смущения носили наши прапрадеды.
«Позвольте, позвольте! — разволнуется иной читатель. — Да какие же это имена? В лучшем случае — это прозвища».
Он потребует разъяснений и, конечно, будет прав. Но, чтобы дать толковое разъяснение, придется предварительно коснуться целого ряда вопросов.