Страница 23 из 98
К ним в дом частенько приходил тот дядя с пронзительными глазами, который пел с мамой в поезде. Он заигрывал с Катей, расспрашивал ее о друзьях, задаривал конфетами. Однако девочка с ревнивой наблюдательностью подмечала, что на самом деле она его совершенно не интересует, и, если бы матери не было здесь, он бы не заметил ее, как не замечают стул или занавеску. Это лицемерие больно задевало ее, возбуждая чувство опасности.
В присутствии Тарабрина Катя становилась капризной и нервной, назойливо требовала внимания к себе. Она не желала оставаться вдвоем с Кутьковой, цеплялась за мать и требовала брать ее с собой на съемку.
— Боже, ну какая ты… — устало замечала Нина, — невыносимая! Как тебя испортил отец! Когда ты жила с бабушкой в Ленинграде, ты была совершенно другой!
Катя замечала, что и маму тянет к этому неприятному дяде. Порой эти двое вели себя так, как будто никого посторонних возле них не было. Их взгляды были постоянно нацелены друг на друга, а руки все время тянулись друг к другу, желая соединиться.
Нина же разрывалась между дочерью и новой, неожиданно захлестнувшей ее любовью. Катя требовала внимания, Тарабрин тоже, а короткие дни, оставшиеся до окончания съемок, стремительно летели, тая на глазах. И значит, вскоре они должны были разлучиться, она и Иван…
При этом Тарабрина нельзя было оставить одного ни на минуту. Едва он под благовидным предлогом куда-то исчезал, можно было уверенно предсказать, что через полчаса он обнаружится навеселе, с хитро прищуренными, подернутыми алкогольной пленкой глазами.
В любой компании находились доброжелатели, готовые ему налить.
— Ну что же ты? — упрекала его Нина. — Опять?
— Да я только граммульку, для настроения, — виновато опускал взгляд Иван. Однако за первой граммулькой следовала вторая, третья и так далее…
Через несколько часов он уже превращался в пьяное быдло со слюнявыми губами.
С самоуверенностью молодости Нина решила, что только ее любовь сможет вырвать Тарабрина из лап зеленого змия. «Это он с другими пил, — твердила она себе, — а со мной не будет. Не дам!»
Нина отбила телеграмму мужу, чтобы он забрал дочь. Съемки заканчивались, пора было возвращаться в Москву. Честно говоря, она так устала от капризов девочки!
Последний день в Крыму Катя запомнила очень хорошо.
С утра они поехали в Ялту на экскурсию. Они были как настоящая семья: папа, мама и дочка. Тарабрин пребывал в хорошем настроении. Он галантно ухаживал за Ниной и веселил Катю. Он уморительно изображал корову: мычал, рыл ногой землю, вращал глазами. Катя хохотала.
Потом они катались на катере. Ветер с моря дул в лицо, пена шумела за кормой, а Тарабрин стоял возле поручней, обняв маму за плечи. В тот день Катя почему-то совершенно его не ревновала к матери.
Вечером, утомленные жарой и долгой поездкой, они вернулись в Алушту.
Еще на подходе к дому Нина заметила на веранде знакомую долговязую фигуру.
— Папа! — разморенная жарой, устало констатировала Катя.
Увидев своего соперника, Тарабрин внезапно ощетинился, как зверь. Скулы его напряглись, костистые кулаки угрожающе сжались. Нина растерянно застыла между мужчинами и с тревогой посматривала то на одного, то на другого. — Ваня, — наконец нашлась она. — Ты иди… Мне нужно Катьку собрать и вообще…
Тарабрин не уходил.
— Пойдем, Юрий, выпьем, — неожиданно предложил он, — нам нужно поговорить по-мужски.
— Никаких «выпьем»! — Нина повысила голос. — Ты обещал!
— Да погоди ты! — оборвал ее Тарабрин. — Тут такое дело…
Но Юра только взглянул на него с высоты своего роста и произнес, одной фразой прощаясь с огромным куском своей жизни:
— Что мне с тобой жену пропивать? — и добавил, обращаясь к Нине:
— Собирай Катьку, у меня билеты на вечерний поезд.
Окончились съемки. После приветливого солнечного Крыма, где тело и душа, точно лепестки степного мака, раскрывались навстречу солнцу, морю и соленому ветру, опять навалилась слякотная серая Москва. Вернувшись в столицу, Тарабрин внезапно без предупреждения исчез. Ходили слухи, что он уехал на родину, к матери.
Последний раз они разговаривали на перроне после прибытия поезда.
— Как же мы теперь? — мимоходом спросила Нина. Киношники в это время выгружали вещи из вагона.
— Посмотрим, — неохотно отозвался он.
Потом его окликнули, он отвлекся, заговорился и исчез на несколько недель.
Нина не знала, что думать. Неужели то, что было .между ними, — всего лишь мимолетный роман, какие частенько случаются в киноэкспедициях? Но как можно забыть проникновенные разговоры до утра, как забыть объятия в тесной комнатке, как забыть возникшее между ними взаимопонимание? Она вспоминала и его обещание наконец выбраться из алкогольного омута, и свои клятвы помочь ему в этом…
«Поматросил да и бросил», — с горечью думала Нина, находя странное наслаждение в самокопании. Нужна она ему! Вон сколько за ним баб бегает, любая с ним рада…
А она кто? Начинающая артистка, ни кола ни двора, одно ситцевое платье на все случаи жизни да туфли, купленные два года назад в комиссионке. Вон другие, более удачливые ее подруги уже и в десятке фильмов снялись, и романы крутили на всю Москву с летчиками да писателями… А у нее едва наклюнулся один хилый романчик, да тут же заглох, не успев расцвести.
Нина ходила сама не своя. Она забрала вещи из общежития и переехала к подруге, надеясь со временем подыскать себе отдельное жилье. Точно безжалостный голодный зверь, ее ежеминутно глодала мысль о том, что Тарабрин, наверное, сейчас вернулся к своей беременной жене, помирился с ней и лишь изредка вспоминает о приятном летнем приключении.
«Ну и пусть, ну и ладно, — шептала она по ночам, поглубже зарываясь в подушку. — Подумаешь, у меня еще и не такие будут… Алкоголик чертов! Как будто приворожил!»
Вернувшись от матери, Тарабрин действительно сначала отправился к жене.
Он только на минутку заглянул в пивную по дороге. Всего на минутку!
Оля выглядела похудевшей, почерневшей и какой-то очень спокойной. Про крымский роман мужа ей было известно все — сообщили доброжелатели.
— Тебе лучше уйти, — произнесла она, когда загремели знакомые шаги в коридоре и робко приотворилась дверь в комнату.
Тарабрин взглянул на запавшие глаза жены, на ее похудевшее лицо и припал к ее обтянутым коричневым платьем коленям.
— Оля, Оля, — заговорил он с пьяной надрывной слезливостью, — прости меня!
— Уходи, — произнесла она брезгливо. — Лучше уходи!
— Нет, Оля! — Он судорожно целовал ее руки с жалко торчащими костяшками. — Я с тобой останусь. Как же я без тебя, а?
Они прожили еще месяц, но потом Иван все равно ушел, не выдержав тоски существования с нелюбимой женщиной.
А в снятой задешево малогабаритной квартирке, вся расцветая от любви и предвкушения счастья, уже хлопотала Нина. Она обустраивала свое уютное домашнее гнездышко.
И вскоре по городам и весям разлетелась весть о том, что Тарабрин, знаменитый Тарабрин, снявшийся в добром десятке известнейших фильмов, женится на актрисе Колывановой. Помните, на такой хорошенькой простушке из телевизионной многосерийки «Красный рассвет над Днепром»?
Глава 7
Чем больше Катя взрослела, тем труднее с ней было справиться. Она умело манипулировала слабостями взрослых во имя своих куцых детских интересов и во имя утверждения собственного "я".
Весть о новом замужестве матери она восприняла спокойно, потому что на самом деле не понимала, что такое семья. Ей казалось, что люди живут поодиночке в разных городах и называются мужем и женой, только чтобы чем-то отличаться от окружающих. И это естественно, когда мама живет в одном городе, папа в другом, а ребенок вообще у бабушки в деревне. Когда однажды бабушкина знакомая спросила у нее, не собирается ли мать забрать ее к себе, Катя ничего не ответила, но возможность усвоила твердо.
Теперь во время ссор с бабушкой она могла заявить, картинно уставив руки в бок: