Страница 31 из 33
Пан Сатирус наконец заговорил. Он вытягивал руки, пока они не коснулись пола, а затем, опершись на них, как на костыли, качнулся вперед.
— Обезьяна — это обезьяна, а не филантроп. Я любил свою мать. Мне нравилось играть с маленьким гориллой, когда позволял куратор. И я любил общаться с другими шимпанзе, но… Только человек покупает благодарность, славу, счастье. К тому же мои телевизионные выступления, вероятно, сорвались, когда я сорвал платье с актрисы.
Доктор Бедоян подошел к Счастливчику и приложился к бутылке, которая была у радиста. Потом повернулся лицом к Пану.
— Да, — сказал он, — выступления сорвались. Пока ты был в обезьяннике, мы с куратором поговорили с представителями телевидения. Ветеринар зоопарка тоже присутствовал. Все мы трое пришли к выводу, что ты достиг возраста, когда становишься небезопасен.
— И вы надумали застрелить меня, доктор? Надумали сделать мне незаметно смертельную инъекцию, мой друг Арам?
— Ты же понимаешь, что это не так.
Черные глаза врача — почти такие же черные, как у Пана, но менее крупные и с белыми белками, настороженно следили за шимпанзе.
Пан презрительно махнул рукой.
— Да, конечно, я понимаю. Вы собираетесь упрятать меня в очень прочную клетку с задней комнатой, которая запирается издалека, с помощью специального механизма. И когда вам понадобится почистить переднюю клетку, вы будете направлять на меня струю из пожарной кишки, чтобы я убрался в заднюю комнату. А когда вам понадобится почистить заднюю комнату, вы будете выгонять меня пожарной кишкой в переднюю клетку. И перед моей клеткой поставят раму со стеклом, чтобы я, в свою очередь, не мог пустить струю в посетителей. Верно?
— Пан, — сказал Горилла.
Шимпанзе обернулся к нему, и на лице его появилось подобие улыбки.
— Да, Горилла?
— Я говорил тебе, еще когда ты попал на борт «Кука»: что захотят мичмана, то командир и сделает. Я прослужил много лет и имею высокое звание. Тебя все будут уважать, даже если выше звания талисмана ты не шагнешь.
— Вот кто, черт побери, может установить антенну в шторм, — сказал Счастливчик.
— Нет, — возразил доктор Бедоян. — Ни я, ни кто-либо другой, с кем будет советоваться командир, не даст гарантии, что это безопасно.
Счастливчик встал, одернул форменку.
— На чьей вы стороне, док?
— На стороне Пана. Насколько мне известно, если он будет развиваться, как любой самец шимпанзе, он очень скоро станет нетерпим к человеку, и все будет приводить его в бешенство.
— Он не шимпанзе, — сказал Горилла. — Он деградировал.
— Регрессировал, — поправил доктор Бедоян. — Согласно его собственной версии. Но спросите его, кем он себя чувствует шимпанзе или человеком?
— Доктор прав, Горилла, — сказал Пан. — Это будет небезопасно.
Моргая, он заковылял по комнате. Но ни один шимпанзе еще никогда не проливал слез. Он поднял трубку.
— Комнату мистера Макмагона, пожалуйста.
Он неуклюже держал трубку рукой с коротким большим пальцем, а все смотрели на него.
— Это Пан Сатирус, мистер Макмагон. Шимпанзе. Я готов продемонстрировать сверхсветовой полет, сэр… Нет, боюсь, что мне не хватит слов объяснить все вашим специалистам, а мои пальцы не привыкли к карандашу, и я не могу вычертить схему. Я принужден продемонстрировать это на настоящем космическом корабле. Не могли бы мы утром отправиться на Канаверал? Нет, не сегодня. Я даю прощальный ужин своим друзьям. А тот официальный банкет вам придется отменить.
Он положил трубку, проковылял к Счастливчику и выпил виски, что оставалось в бутылке у мичмана.
Затем он вернулся к телефону и снова попросил мистера Макмагона.
— Пришлите сюда с кем-нибудь из ваших ребят тысячу долларов, — сказал он. И резко добавил: — Делайте, что вам говорят!
Счастливчик вытащил из-под форменки еще одну бутылку. Пан взял ее и выпил добрую половину.
— Свистать всех наверх, Счастливчик, — сказал он, подражая рявканью Гориллы.
Глава семнадцатая
CANAVERAL. m. Sitio poblado de ca nas. Plantio de cana dea arucar.[6]
Утро было безоблачным; сойдя с самолета, Пан прикрыл голову длинными пальцами. Счастливчик снял свою белую шапочку и подал ему.
— Спасибо, — сказал Пан. В голосе его звучал надрыв. — С похмелья это солнце… Голова как пивной котел.
Счастливчик невесело рассмеялся.
— Прожарь хорошенько свои мозги и, может, деэволюционируешь совсем и станешь настоящим моряком.
— Регрессирую, — поправил Пан. — Нет, боюсь, что это не поможет.
Их ждали машины, которые тут же двинулись к длинному низкому зданию рядом со стартовой площадкой. Мистер Макмагон выпрыгнул из машины первый и распахнул дверь перед доктором Бедояном и Паном. Следом вошли Счастливчик и Горилла. Моряки посмотрели на генерала Магуайра, который при двух звездах сидел за письменным столом, и стали по обе стороны двери по своей привычной стойке «смирно—вольно».
Генерала окружали штатские. Пан их раньше не встречал. Один из них сказал доктору Бедояну:
— Доброе утро, Арам.
— Доброе утро, доктор, — откликнулся тот.
— Приятно видеть тебя снова, генерал, — сказал Пан Сатирус. — А где же твоя милая супруга?
— В Коннектикуте, — ответил генерал Магуайр. — Итак, он решил взяться за ум, доктор?
— Можешь говорить непосредственно со мной, — сказал Пан. — Все в порядке. Да, да, генерал. После того как я увидел Нью-Йорк во всей его красе и мощи — прошу прощенья за цветистое выражение, — я пришел к выводу: Америку не надуешь.
— Я всегда это говорил, — сказал генерал.
— Я так и думал, — согласился Пан. Он обратился к человеку, стоявшему справа от генерала: — Если у вас сохранился мой старый… безымянный, космический корабль, поставьте его на стартовую площадку. Кажется, я могу показать вам то, что вас интересует.
— Сверхсветовой полет, Мем?
— С вашего разрешения, меня зовут Пан. Или мистер Сатирус. Да, сверхсветовой полет.
— А не могли бы вы дать мне объяснения?
Пан покачал головой. Он пугающе зевнул, потер голову обеими руками. Потом сел на пол и почесал голову ногой.
— Я не видел ни одного шимпанзе, который бы так делал, сказал старший врач.
— Вы правы, сэр, — сказал Пан. — Прошу прощенья. Эта привычка появилась у меня в полтора года: посетители зоопарка находили это забавным. — Он снова зевнул и обратился к серьезному человеку, который задавал ему вопросы: — Я плохо провел прошлую ночь. Нельзя ли покончить со всем этим и дать мне возможность снова стать лабораторным животным?
Некоторое время все молчали.
— Нет, Пан, мы не можем это сделать. Другие шимпанзе знают всякого рода секреты… Вы говорите по-английски, значит, я полагаю, можете говорить и на языке шимпанзе. Очень скоро у вас будет больше секретных опасных сведений, чем это позволено иметь какому-либо человеку.
Пан подогнул колени и стал раскачиваться на руках.
— Значит, остаток жизни я проведу в одиночном заключении? — Он почесал голову и добавил: — На первый раз я готов не придавать значения тому, что вы назвали меня человеком.
— Этого больше не повторится. Нет, вы не будете сидеть в одиночке. Дайте нам сведения, которые нас интересуют, и мы купим вам двух красивых самок шимпанзе. По рукам?
Пан стал раскачиваться более энергично.
— Вы говорите как человек, профессор, если мне позволено так вас называть.
— Да, я профессор.
— Вся беда в том, что я не могу вам сказать. Я обыкновенная обезьяна, и мне не хватит слов, чтобы все объяснить.
Счастливчик кашлянул. Но Горилла Бейтс недаром прослужил на флоте тридцать пять лет — он по-прежнему стоял навытяжку.
— А как насчет схемы? — спросил профессор.
Пан протянул вперед свои руки с короткими большими пальцами — жалостный жест нищего бродяги из какого-то фильма об Индии. Быть может, он видел это по телевизору.
6
Каньявераль (исп.) — поле, засаженное тростником. Плантация сахарного тростника. Малый иллюстр. словарь Ларусс, 1940.