Пан Сатирус

— Наверно, дома, в Африке, ты бы прыгал с дерева на дерево, — сказал Счастливчик.

— Не все время, — сказал Пан и потряс своей большой головой. — По крайней мере, так пишут. А сам я этого не знаю. Я всего лишь второсортный человек, а никакой не шимпанзе. За все семь с половиной лет я впервые обхожусь без сторожа.

Он посмотрел на своих друзей.

— Не считайте, что я говорю о вас пренебрежительно, джентльмены. Но вас никогда не учили ухаживать за шимпанзе.

— А я никогда не считал себя гориллой, — сказал мичман Бейтс. — Просто прозвали меня так.

— В общем, влипли, — сказал Счастливчик. — Уже почти ночь, а у нас нет даже спичек, чтобы развести костер. Да если бы и были, зажигать нельзя — агенты ищут нас на вертолетах. Как быть?

— Вон там, в полумиле отсюда, есть шоссе, — сказал Пан. Я видел с дерева, на котором росло вот это. — Он снова взглянул на фрукт, повертел его в длинных пальцах и швырнул прочь. — Я покажу вам дорогу, джентльмены.

— Прости, Пан, — оказал Счастливчик.

— Ты тут ни при чем.

— Да, — сказал Горилла, — зря ты вытащил нас из этой губы. Тебе с нами одна морока.

— Нет, нет. У меня ноги болят, и я не привык к этой пище… Я залезу на дерево и посмотрю, куда идти.

— Держись, Пан, — сказал Счастливчик. — Я понимаю, у тебя колючка в руке. Но ты можешь прожить годы на этой пакости, от которой у нас разболелись животы. Ты можешь согреться, накрывшись, скажем, пальмовыми листьями. Чего ж тебе сдаваться?

— Да мне не очень-то нравится здесь, — сказал Пан.

— Ты мне не заливай! — сердито оборвал его Счастливчик.

— Я второсортный шимпанзе и третьесортный человек, — медленно произнес Пан. — Я подумал, как я буду тут один, и мне стало не по себе. Я этого не выдержу.

— Это потому, что ты регрессировал, деэволюционировал или как там? — спросил Горилла.

— Да.

— Ты получил образование. Пусть из-за чужого плеча, но получил, — сказал Счастливчик. — Как живут шимпанзе? В одиночку?

— Они бродят небольшими группами — от двух до четырех самцов, вдвое больше самок и детеныши, сколько есть.

— Значит, ты не переменился, — сказал Счастливчик. — Ты все еще шимпанзе. Тебе нужно только даму. Ты оставайся здесь, Пан, а мы с Гориллой заберемся в какой-нибудь зверинец и умыкнем тебе жену.

— Нет, — сказал Пан. — У вас и без того достаточно неприятностей.

— Вот оно что! Ну, конечно, — сказал Счастливчик. Лицо его выражало печальное торжество. — Ты сожалеешь, что заставил нас нарушить долг. Нам было приказано караулить тебя, а мы не укараулили.

Пан уныло кивнул. Опираясь на руки, он раскачивался на них, как на костылях, и думал.

— Да. Мы ведь об этом уже говорили. Горилла, если захочет, может в любое время жить не работая и получать две трети своего нынешнего жалованья. Прослужив двадцать лет на флоте, ты можешь получать половину. Но вы не бросаете службы, флот чем-то дорог вам, и я, возможно, все вам напортил.

— Мы не дети. А ты не наш папенька, — прорычал Горилла. Тебе только семь с половиной лет. Мне пятьдесят два.

— Ты любишь флот.

— А черт его знает! — Горилла пожал массивными плечами. На гражданке перекинуться словом не с кем. Эти гражданские все пентюхи.

— Все твои друзья служат на флоте.

Горилла поглядел на Счастливчика, который снял свои черные ботинки и белые носки и рассматривал распухшую ступню.

— О чем это Пан толкует?

— О том, что он человек. Что ему нужны друзья, — сказал Счастливчик. — Но говорит он об этом как-то по-шимпанзиному.

— У меня никогда не было ни одного, друга, — сказал Пан. — Только сторожа, врачи да люди, которым я был нужен для экспериментов.

Счастливчик вздохнул и стал натягивать носки.

— Чему быть, Пан, тому не миновать. Это верно — мы с Гориллой в зарослях жить не можем.

— А я не могу жить без друзей, — сказал Пан. Он перестал раскачиваться на руках и сел, скрестив под собой короткие могучие ноги. Затем он стал чиститься. — Я скажу, что украл вас. Как Кинг-Конг в недавней телевизионной передаче. Взял под мышки двух моряков и унес.

— Чудишь, Пан, — сказал Счастливчик, надел носки, и они вместе направились к шоссе.

Пан время от времени влезал на дерево и высматривал дорогу.

Когда они вышли на шоссе, сумерки уже сгущались; бетон жег ноги Пана, и он шел по глубокой канаве, разбрызгивая тинистую грязь. Впереди сверкали огни города.

— Денег у нас нет ни пенни, — сказал Горилла. — Эти агенты все отобрали.

— Я совсем забыл про деньги, — сказал Паи. — У меня их не было ни разу в жизни.

— У Гориллы тоже… через два дня после получки, — заметил Счастливчик.

Горилла рассмеялся.

Форма на нем была уже не так блистательно чиста, как утром, но он каким-то образом умудрялся сохранять опрятный вид; вся заляпанная грязью и мятая форма тем не менее сидела на нем ловко.

— Постойте, — сказал Пан. — Я что-то нашел.

Это «что-то» оказалось длинной цепочкой, грязной и ржавой.

Пан разогнул одно звено своими могучими пальцами, обернул цепь вокруг пояса и закрепил ее, снова согнув звено.

— Теперь я дрессированная обезьяна, — сказал он. — Может, вы поведете меня в какой-нибудь бар и заработаете на мне немного денег?

Было уже совсем темно, но время от времени шоссе освещалось фарами проносившихся мимо машин. Счастливчик разглядел Пана и расхохотался.

— Ну и человек! — сказал он, но тут же поправился. — Ну и Пан. Послушай. Нас ищут по тревоге. Мичмана, радиста и шимпанзе. Может, мне сорвать одну нашивку и притвориться радистом второго класса? Кроме того, я уже не знаю, как мы можем замаскироваться.

— Ошибаешься, Счастливчик, — сказал Горилла. — Пан верно говорит. Кто подумает, что мы будем давать представление в салуне? Пан, если кто меня спросит, я скажу, что ты из этих самых резусов.

— Они у тебя из головы не идут, Горилла, — сказал Счастливчик.

— За тридцать пять лет службы в каких только портах я не побывал, с какими только ребятами и в каких только водах не плавал! А тут под старость услыхал, что есть что-то, чего отродясь не видел. Еще бы мне не думать об этом!

— Вы оба чокнутые, — сказал Счастливчик. — Но все равно пошли.

— Ложь во спасение, — сказал Пан. — Я читал о лжи во спасение. Теперь мы попробуем к ней прибегнуть.

— Из-за чьих только плеч ты не читал! — сказал Горилла.

Глава десятая

Коммуникация, сущ. Средство сообщения (особ. новостей); общение; связь.

Телефон был выкрашен в ослепительно алый цвет. В наши дни заботливая телефонная компания обеспечивает (за дополнительную плату) аппаратами, подходящими к любому настроению, мебели или костюму, но это средство связи совсем не выглядело творением телефонной компании.

Во-первых, аппарат был покрашен, а не сделан из алой пластмассы.

Во-вторых, наборный диск запирался на замок, и пользоваться аппаратом могли только те, кому это было положено.

В-третьих, рядом денно и нощно стояли вооруженные часовые, поглядывая сквозь стекло звуконепроницаемой будки.

Человек в легком шерстяном костюме вошел в будку, отпер наборный диск, достав ключ из кармана, и поднял трубку. Он набрал только одну цифру и ждал, немного потея. Снаружи часовые с каменными лицами стояли навытяжку.

— Разрешите доложить, сэр, — сказал человек.

Послушав, он продолжал:

— Мы не знаем, сэр. Совершенно никаких следов… Да, вертолеты и полк морской пехоты. Я подумал, не привлечь ли бойскаутов… Нет? Слушаюсь… Да, с ним два моряка. Я попросил, чтобы в Вашингтоне проверили их личные дела. Возможно, они его украли. Или шпионы убили моряков и похитили его одного.

Затем он замолчал и слушал. В стеклянной будке было жарко, и, вероятно, поэтому лицо его стало приобретать тот же оттенок, что и аппарат. Или, может быть, наоборот — аппарат с этой целью и покрасили в алый цвет… для соответствия.