Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 20 из 33

Пан Сатирус вытянулся во весь свой полутораметровый рост.

— Я не человек, — сказал он.

На тайное судилище легла тишина.

Глава восьмая

Ни один компетентный ученый не думает, что человек произошел от какой-либо из существующих человекообразных обезьян.

Я летел в Нью-Йорк, и на душе было тревожно. Этому Игги Наполи, моему помощнику, пальца в рот не клади. Теперь у него был мой автобус с оборудованием и мой микрофон, и он мог выступить самостоятельно, если бы в мое отсутствие во Флориде случилось какое-нибудь событие. И конечно, все запомнили бы человека с таким именем и фамилией — Игнац Наполи. Я потратил десять лет, чтобы заставить публику помнить Билли Данхэма, но Игги мог сделать это за два интервью, если бы провел их успешно.

Итак, я отправился в правление компании с докладом, а на душе у меня кошки скребли.

Моя передача о шимпонавте нашумела, спору нет, — это была сенсация в старомодном духе, но беседу вел не я — ее вел Пан Сатирус. А в нашем деле так: стоит споткнуться, как кто-нибудь отхватит тебе обе ноги напрочь да еще пришлет букет роз, выражая сожаление по поводу твоего нездоровья.

В аэропорту я взял такси. Не в том я был настроении, чтобы ехать со всякой швалью в рейсовом автобусе. Мы выскочили из туннеля, и я увидел, что Нью-Йорк совсем не изменился все куда-то спешили, никому не было никакого дела до других… Старший лифтер в здании телевизионной компании помнил меня, и я почувствовал себя немного лучше. Эти ребята первыми пронюхивают, когда кому-нибудь дают пинка в зад.

— Поднимите мистера Данхэма наверх, — сказал он, и мой дух поднялся сам, без помощи механических приспособлений. На тридцать второй, мистер Данхэм?

— На тридцать второй, — сказал я и сунул ему пять долларов. Он сказал, что рад моему возвращению.

Пинка сегодня не будет.

Порядок. Маленькая секретарша с красивыми бедрами, что сидит в приемной, показала мне в улыбке все тридцать два зуба и, наклонившись, — ущелье между двумя холмами. Всегда можно определить, как высоко стоят твои акции в компании, по тому, как глубоко тебе дадут заглянуть за корсаж. Ловко у нее это получается — она, должно быть, практикуется все ночи напролет; не знаю уж, когда она спит, зато обычно знаю с кем…

Раз-два, и я уже сижу с двумя вице-президентами и директором компании. Появляется бутылка, и родной дом встречает нашего славного мальчика Билли, который вернулся с войны цел и невредим.

Пинка сегодня не будет. Может быть, завтра или послезавтра, но не сегодня.

Райкер, директор, вел совещание.

— Билл, я полагаю, вы знаете, почему мы вас вызвали, сказал он.

Что уж он там понял из моей улыбки, это его дело. Я поднес стакан ко рту, и льдинка звякнула о мои зубы.

— Этот ваш шимпанзе… как вы его там назвали… шимпонавт — самая большая сенсация со времен Джеки Глисона.

— Большая и жирная, а?

Неостроумно, но это мой обычный ход. Когда они смеются над твоими глупыми шутками, можно просить о прибавке жалованья. Когда они смеются над шутками умными, такой уверенности нет, впрочем, я думаю, эти ребята ничего не делают с бухты-барахты…

Сейчас они смеялись, и я понял, что мои акции и в самом деле котируются высоко.

— Пейте, Билли, дружище, — сказал Райкер.

Я выпил. В поездках я пью виски попроще, но в районе Мэдисон-авеню тебя не будут считать за человека, если ты не пьешь марочных напитков. Да еще с указанием всяких дат на горлышке. К чему эти даты, приятель, они годятся только для надгробных плит.

— Ребята, — сказал я, — чем могу служить?

Номер не прошел. Они вызвали меня в Нью-Йорк будто бы просто для того, чтобы узнать, как мне понравилась Флорида. Но эту волынку долго тянуть нельзя, и наконец Райкер кивнул Маклемору. Маклемор кивнул Хэртсу, а Хэртс уже обратился ко мне:

— Билли, вы когда-нибудь мечтали уйти с репортерской работы?

— Нет.

Держи карман шире!

— Вы когда-нибудь мечтали стать продюсером?

— Нет.

— Продюсером телевизионной постановки? — Маклемор продолжал гнуть свою линию. — Распределять роли между хорошенькими девочками, командовать актерами, давать указания писателям?

— Нет. Я старый репортер и, наверно, умру им.

— Вы будете главным продюсером. У вас будет режиссер и заместитель продюсера.



— Послушайте, Райк, когда я просыпаюсь в одной и той же постели или даже в одном и том же городе три утра подряд, я чувствую себя не в своей тарелке. Я работал репортером в газетах, на радио и телевидении еще тогда, когда интервьюировать Долли Мэдисона[5] было модным делом.

— Когда-нибудь всем нам приходится остепениться, — сказал Райкер, который остепенился лет в одиннадцать, получив от отца наследство в три миллиона долларов. — Вы внесли ценный вклад в работу нашей компании, Билл. Пора пожинать плоды.

Пинка еще не было, но от разговора уже попахивало пинком. И все же тут тебе и бутылка, и старший лифтер, и крошка мисс Глубокий Вырез из приемной.

— Райк, куда вы клоните? — спросил я. — Давайте перестанем ходить вокруг да около. Вы меня знаете: у компании нет вернее человека. Что хочет от меня компания?

— Вот это разговор, Билл, — сказал Райкер. — Вы же нас не бросите на произвол судьбы и нью-йоркского муниципалитета? Все дело в этой обезьяне, Билл, в шимпанзе. В Пане Сатирусе. В шимпонавте.

— А что такое?

Теперь мы все забыли и про бутылку, и про то, какие мы друзья и как мы все любим нашу компанию, наши обязанности и Соединенные Штаты. Теперь мы работали.

— Часовая передача, — сказал Райкер. — Платит один из наших лучших рекламодателей — «Северо-южная страховая компания». С затратами просили не считаться. Но поставили условие — в главной роли должен быть шимпанзе. Точка. Абзац.

— В таком случае купите шимпанзе.

Все они посмотрели на меня так, будто я наплевал на их фамильные библии. И это было неплохо — надо же поддерживать свою репутацию профессионального хулигана.

— Дает жизни Билли, — сказал Хэртс.

— Все шумит, — добавил Маклемор.

Но директор Райкер заправлял всем.

— Личностями не торгуют, — сказал он. — А шимпанзе — самая выдающаяся личность за последние месяцы. После Джона Гленна или Кэролайн Кеннеди.

— Можно сказать, на экранах телевизоров вы оба имели успех, — сказал Хэртс. — Вы говорили так, будто знаете друг друга с пеленок.

— Ему-то всего семь с половиной лет, — сказал я.

— Он прирожденный телевизионный актер, — сказал Маклемор.

— Это то, что надо нашему заказчику, — закончил круг Райкер.

Теперь были поставлены все точки над «i», а в нашем деле так: понял — слушай.

— Провалиться мне в тартарары, как сказал поэт. Но ведь: а) он принадлежит правительству, б) он чертовски вспыльчив, в) вокруг него столько агентов безопасности, словно он русский посол. Эта обезьяна что-то знает, и правительство не может допустить, чтобы она это разболтала.

Райкер кивнул Маклемору, Маклемор кивнул Хэртсу, а Хэртс сказал:

— Только вы, Билл, можете это утрясти.

— Для меня найдется местечко и в Эн-би-си, и в Си-би-эс, — сказал я, — да и Эй-би-си знает меня не первый год.

— Не говорите так, — сказал Райкер. — У компании нет вернее человека.

Тогда я снял трубку с телефона, стоявшего на его столе, и сказал:

— Дайте юридический отдел, кого-нибудь, кто там у них сейчас главный.

— Минуточку, мистер Данхэм, — ответила девушка. Все они в радиокорпорации знают мой голос… пока не последовало пинка. — Вам нужен мистер Россини.

— Ну, передайте ему смычок, детка.

Мистера Россини я не знал. Но его музыкальный голос очень соответствовал его фамилии.

Он осведомился, чем он может быть полезен уважаемому мистеру Данхэму.

5

Американский комик.