Слово

На могилах семейных, и меч меж ними;

И ждали двое, что меч разделит все.

И в этой беспросветной темноте Ренделл понял, что и они с Барбарой лежат в такой же могиле. Эта мысль овладела его сознанием, пока не пришел сон — супружеская жизнь превратилась в ничто, их пребывание вместе невозможно. Этой ночью ему стало предельно ясно, что у них нет будущего. И он сам уже не мог, оставаясь честным, войти в это лежащее рядом тело и любить его. Возможно, что он мог притворяться. Может быть, он и способен бы был имитировать любовь. Но вот любить спонтанно, безудержно он уже не мог; Ренделл не желал даже тела Барбары. Будущее их отношений было безнадежно. И Барбара тоже должна была знать об этом. Этой ночью, прежде чем пришел сон, Ренделл понял, что вскоре все это обязано закончиться — падет тот меч, что разделяет, разрубывает все — и он молил, чтобы сама Барбара закончила с подобной ситуацией. Через несколько месяцев она выехала из их квартиры в Нью Йорке и, забрав Джуди с собой, отправилась в Сан Франциско.

Затуманенными алкоголем глазами Ренделл следил за Барбарой — как она ходит по комнате и курит, избегая встречаться с ним взглядом. Он же глядел на очертания ее груди под платьем, мысленно срывал с нее одежду, чтобы открыть знакомое, костлявое тело и пытался представить, как эта потасканная, побывавшая в других руках, никому не нужная плоть может возбуждать страсть у некоего типа по имени Артур, как она может стать источником страстных вздохов и эротического вожделения. Тем не менее, на самом деле все так и было. Странно, очень странно.

Ренделл отклеился от бара и направился к жене. Барбара в очередной раз глянула ему прямо в глаза.

— Стив, в последний раз прошу, — умоляюще сказала она. — Дай мне этот развод. Не надо мне мешать. Ведь меня ты уже не хочешь и уже никогда не изменишь своего отношения ко мне. Так почему бы тебе не отпустить меня на свободу, не ставя никаких преград, как поступают цивилизованные люди? Зачем нам воевать? Ведь это никак не отымет от тебя Джуди. Ты всегда будешь иметь возможность встречаться с ней. Об этом можно будет внести пункт в договор. Так что тебя еще беспокоит? Ведь должно же быть что-то еще? Может это окончательность? Или вся проблема в том, что ты никак не можешь согласиться с тем, что в чем-то проиграл? Что же это?

— Это Джуди. А больше ничего. Так что не будь смешной. Все дело в том, что мне не нужен кто-то чужой, растящий мою собственную дочь. Вот это и есть мое окончательное решение. И так будет до тех пор, пока ей не исполнится, по крайней мере, двадцать один год. Так что — никаких разводов. Пока что. — Ренделл помялся. — Вполне возможно еще, что ты и я мы — а вдруг мы что-нибудь еще придумаем да и сойдемся вместе.

— Нет, Стив, я тебя уже не хочу. Я хочу, чтобы ты дал мне развод.

— Ладно, но ты его не получишь.

Ренделл уже собрался было идти, но Барбара вцепилась ему в руку, заставив поглядеть ей прямо в глаза.

— Ну хорошо тогда, хорошо же, — воскликнула она ломающимся голосом. — Ты сам заставляешь меня делать то, чего мне делать не хотелось. Ты вынуждаешь меня изменить тебе, чтобы получить этот развод.

— Ты и так уже изменяешь мне, так что встретимся в суде, — заявил он. — И ты проиграешь, потому что у меня в руках все козыри: Ты сама ушла от меня. Ты не можешь уследить за нашей дочерью. Ты позволила ей присесть на колеса, позволила, чтобы ее выгнали из школы. Ты спуталась с другим мужчиной, занимаясь с ним сексом, в то время, как в доме находится пятнадцатилетняя девочка. Так что не надо тащить меня в суд, Барбара.

Ренделл ждал, когда же она взорвется. Но, к его изумлению, лицо Барбары оставалось спокойным, уверенным; в ее глазах даже было нечто, похожее на сострадание.

— Стив, — сказала она, — ты проиграешь. Только мне никак не хочется смешивать тебя с грязью. Я не собираюсь заниматься этим. Но во время судебного разбирательства мой адвокат вывернет тебя наизнанку, на людях, на глазах прессы, и судьи увидят правду — то, как ты поступил со мной и с дочерью. Узнают о твоей роли анти-мужа и анти-отца. О твоем поведении сейчас и в прошлом. О твоих беспорядочных связях. О твоем пьянстве. О девчонке, которую ты подцепил и с которой живешь сейчас в Нью Йорке. И ты проиграешь, Стив, может случиться, что тебе даже запретят видеться с Джуди. Надеюсь, что ты еще не настолько потерял голову, и не станешь упираться, чтобы это, не дай Бог, сделалось реальностью. Это будет самое глупое дело с твоей стороны — для всех нас, для Джуди. В конце концов, ты потеряешь ее окончательно, что бы там не постановил суд.

Ренделл презирал и ненавидел Барбару в эту минуту, и не за ее слова, а за ее уверенность, убежденность, а может быть, и за ее правоту.

— Ты шантажируешь меня, — заявил он. — Но когда я докажу на суде, что этот твой любовник, Артур Как-то-там, воспользовался своими отношениями с Джуди как с пациенткой, чтобы вползти в твою жизнь, что он обманул тебя и Джуди, судья не позволит тебе заниматься ее воспитанием.

Как бы извиняясь, Барбара пожала плечами.

— Посмотрим, — сказала она. — Подумай обо всем, Стив, но только на трезвую голову. И дай мне знать, что же ты надумал до того, как мы уедем. Если же ты не передумаешь, если все-таки решишь ставить палки в колеса, тогда я сама обращусь в суд, чтобы начать разводный процесс. Но молю тебя, чтобы до этого не дошло. Сегодня же вечером я буду молиться… — Она неожиданно прервалась. — Пошли уже спать. Завтра у тебя будет такой же тяжелый день.

Барбара направилась к двери, но Ренделл не собирался следовать за ней. Он воинственно спросил:

— Погоди, погоди, чего это ты начала? О чем ты будешь молиться сегодня вечером? Скажи-ка.

Она же открыла выходную дверь и ждала его. Ренделл поставил стакан на стол и подошел к жене.

— Так скажи, — настаивал он.

— Я… Я буду молиться… конечно же, за твоего отца. И за Джуди, как всегда молюсь. Но больше всего, Стив… я молюсь за тебя.

Господи, как он ненавидел эту святошествующую сучку!

— Свои молитвы можешь оставить себе, — дрожащим от ярости голосом заявил Ренделл. — Они тебе еще понадобятся в суде!