Банкир

Палмер покачал головой.

— Мы гораздо лучше сработаемся, если не будем друг другу лгать. Мне с тобой трудно, потому что я не верю тебе. А тебе трудно со мной, потому что ты не любишь людей, способных перехитрить тебя, хотя бы раз.

— Нет, не так. Я ненавижу проигравших, старина. И я охотнее всего работаю на победителей.

— Это, по-моему, похоже на правду. — Палмер принялся за следующий шарик жареного рубленого мяса. — До этих пор я могу верить тебе… и разрешить занять сторону победителя.

Улыбка Бернса вышла кривой.

— О какой битве мы говорим? Билль об отделениях в Олбани, или же борьба за контроль над ЮБТК?

— Разве она еще продолжается? — спросил Палмер с насмешливой наивностью.

— О ней вообще никто еще не объявлял.

— Мне кажется, — задумчиво сказал Палмер, — что у Лумиса к завтрашнему дню руки будут связаны своими собственными недовольными акционерами. Как только Вашингтон начнет задавать вопросы, какой-нибудь комитетик постарается выпихнуть Лумиса из Джет-Тех.

Бернс кивнул:

— Об этом я тоже думал.

— И в этом причина нашего праздника любви.

Бернс повернул руки ладонями вверх.

— Если ты столько знаешь о том, как работает мой мозг, почему же ты все еще не можешь мне доверять?

— Потому что я человек, Мак. В одно прекрасное время я могу поскользнуться. И тогда ты предашь меня. Снова. — Желтовато-карие глаза Бернса широко открылись.

— Чудесный друг. Как я узнаю, что ты не предал меня?

— Ты не предавай.

Бернс подумал, потом поднялся и пошел в гостиную. Вскоре он возвратился с пятью плоскими коробочками магнитофонной ленты.

— Здесь все, — сказал он. — Я хочу сказать, что это — оригинальная лента, а не переписанная. У меня больше не осталось ни одного сантиметра записей. Ты веришь мне?

Палмер взял коробку и подержал, как бы взвешивая их.

— Очень трогательный жест, Мак.

— Я так и рассчитал. Теперь ты веришь мне?

— Считая, что Вирджиния Клэри переходит на другую сторону и эти ленты в конечном счете не стоят ломаного гроша, — сказал Палмер, — то да, верю.

Бернс медленно опустился на стул и уставился на Палмера:

— Это уж слишком, детка. Когда она сказала тебе об этом? Сегодня вечером?

— Да.

— И обесценила мой широкий жест.

— Очень грустно. — Палмер принялся за драчену. — Таким образом, Мак, теперь мы оба знаем степень нашего обоюдного доверия. Это холодный нью-йоркский стиль. Если хочешь на этом остановиться, давай работать.