Инквизитор. Акт веры

– Ой ли, Мустафа? За все ли ты уплатил? Давай-ка поглядим, что у тебя в этой повозке?

С этими словами ткань, закрывающая одну из стен повозки, приподнялась, и в ней возникла испитая морда начальника портовой стражи. Начальник круглыми красными глазами оглядел сидевших в повозке. Рядом с ним тут же оказался маленький Мустафа. Юный Хуан понял, что это его последний шанс выбраться из рабства, и четким, ровным голосом произнес:

– Господин начальник стражи, я – испанец! Меня хотят незаконно продать в рабство.

Глаза стражника стали еще круглей. Мустафа, которому, по всей видимости, было не привыкать к подобным выходкам своих пленников, сделав страшное лицо в сторону негров, тотчас же зажавших рот Хуану, ловко сунул в руку испанцу два золотых дуката. Тот поглядел сначала на золото, потом на лицо несчастного юноши, затем снова на дукаты. На лице его читалась борьба, которую он вел в душе, видимо еще не окончательно пропитой и проданной. Мустафа, осознавая особенность момента, сунул еще один золотой дукат, который и решил дело.

– Тут сплошные черномазые! – притворно брезгливо воскликнул начальник портовой стражи и захлопнул край ткани. – Проезжай, Мустафа. Если кто остановит, скажи, я уже проверял тебя. А тут что? Вино? Давай два кувшина.

Повозки тронулись дальше. Здоровенный негр, тот самый, что ударил Хуана в грудь, злорадно ухмыльнулся юноше в лицо. Если бы это был удар, маркизу было бы не так обидно. Продажа его собственным же соплеменником ради какого-то паршивого динара и насмешка презренных чернокожих – вот настоящая обида.

Погрузившись без всяких происшествий на корабль, Мустафа со своим товаром в тот же день отбыл из порта Малаги, держа курс к Гибралтарскому проливу. Стремясь как можно скорее достичь берегов Северной Африки, он постоянно кричал на капитана и его команду.

Хуан сидел в трюме среди множества тюков с шерстью, которой была знаменита на весь мир его Кастилия, крепко привязанный канатами к мачте. Едва корабль вышел в море, как его стало укачивать. Юный маркиз испугался, что его вывернет наизнанку, так плохо ему было. К тому же работорговец в отместку за случай в порту приказал не кормить Хуана, а лишь давать ему раз в день воду. Внезапно решение пришло само собой. Хуан дождался, покуда очередные жестокие спазмы не пройдут, плотно закрыл глаза и, расслабившись, стал вызывать грезы. Его захлестнула волна волшебного видения. Волны моря омывали огромный по своей длине берег, состоящий сплошь из оранжевого песка, что наносил ветер пустыни. Вдоль кромки воды неторопливо шли на тонких ногах, таких длинных, словно это были и не ноги вовсе, а ходули, странные животные с множеством горбов на спине. Горбов было по пять и десять. Между ними сидели черные быки с человеческими руками и каплей крови прямо посреди лба. Их золоченые рога сверкали в ярком солнце, а в руках быки держали высокие хрупкие кресты. Странные горбатые животные взмахивали огромными шелковыми ресницами и выпячивали нижнюю губу. Зрелище было настолько необыкновенным, что завороженный дон Хуан мысленным взором проследовал за процессией. Вскоре на горизонте показался белоснежный купол минарета, на котором вместо богомерзкого полумесяца возвышался золотой крест. Быки устремили туда горбатых животных. Хуан обогнал процессию и взлетел на купол минарета. Оттуда он воскликнул, провозглашая прибытие быков.

Очнувшись, Хуан обнаружил, что уже далеко за полночь. Корабль стоял, мерно покачиваясь на волнах. Вдалеке были слышны удивительные крики. То кричали какие-то громогласные животные и птицы, что находились на берегу. Юноша догадался, что они прибыли к берегу Африки. Он попытался выглянуть и посмотреть, что же происходит снаружи, но крепкие канаты, коими Мустафа велел привязать юношу к мачте, не позволяли этого сделать. Хуану был виден лишь кусок ночного неба, в котором сверкали бесчисленные яркие звезды.

Вдруг прямо над головой у юноши раздался незнакомый голос, явно принадлежащий итальянцу:

– Мой дорогой Мустафа, если ты хочешь получить за своего красавца настоящие деньги, то мой тебе совет – езжай в Басру. Только там ты сможешь выгодно продать этого юного испанского лорда. Ваш эмир, имеющий те же наклонности, что и мы с тобой, заинтересуется этим превосходным экземпляром. У него уже имеется гарем из юношей.

Итальянец рассмеялся и звонко поцеловал Мустафу в губы.

– Там же в Басре ты продашь и мои тюки с шерстью.

Незнакомец сошел на берег, а корабль, отчалив, взял курс на восток. Хуан обреченно откинул голову. Его охватило желание умереть. И ради чего ему жить? Ради того, чтобы стать новой игрушкой эмира? Маркиз огляделся в поисках возможного способа самоубийства. Взгляд его упал на свесившийся с потолка канат, на котором обычно матросы сушили намокшие после бури товары. Если дотянуться до него головой, подумал маркиз, то можно попытаться удушить себя. Хуан стал медленно подбирать ноги. Затем он осторожно приподнялся, все время подталкивая руками связывающую их веревку. Скользкий столб мачты не был помехой, однако веревка зацепилась где-то внизу, за спиной у юноши и не давала ему подняться на нужную высоту. Как ни старался Хуан, он не мог дотянуться до каната.

Тут в трюм спустился один из рабов Мустафы, неся в руках большую краюху хлеба и глиняную миску с водой. Хуан едва успел сесть и подобрать под себя ноги. Раб подошел к юноше, поставил перед ним миску с водой и хлеб и направился было обратно, но, вспомнив, тут же вернулся. Он пошарил где-то за спиной у юного маркиза де Карабаса. Хуан внимательно следил за действиями негра, надеясь, что как только тот освободит ему руки, Хуан тотчас бросится вон из трюма и прыгнет в открытое море. Лучше утонуть, чем повеситься, думал юноша, ожидая освобождения. Но и чернокожий раб оказался не так прост, как казалось. Он достал из-за спины маркиза большие кандалы и скрепил ими ноги, продев предварительно цепь в кольцо, что было втиснуто в мачту. Только после этого, осыпаемый многочисленными проклятиями, раб освободил руки другого раба, чтобы тот смог поесть.

Удивительное дело, но едва негр удалился, как дон Хуан набросился на еду. Он удивлялся самому себе, ведь у него были свободны руки, чтобы встать и покончить с жизнью. А вместо этого юноша уплетал простой хлеб, казавшийся ему после стольких голодных дней слаще самых изысканных яств, запивая его тухлой водой, что была вкуснее лучшего вина.

Наевшись и утолив жажду, Хуан улегся на пол трюма и, прислушиваясь к мерному скрипу, раздававшемуся то тут, то там на корабле, задумался, что ему дальше делать. Умирать юноше уже не хотелось. Однако ничего иного он придумать не мог, а потому, отдав свою судьбу в руки Господа, дон Хуан перекрестился и медленно поднялся на ноги, глядя на качающийся над головой канат. Взявшись за канат, юноша с силой потянул его на себя. Когда петля оказалась чуть ниже лица, Хуан сильно обмотал канат вокруг шеи и стал истово молиться. Он знал, что поступает дурно, что Господь не любит самоубийц, но и отдаваться в руки грязных мавров он не хотел. Прочитав молитву, дон Хуан де Карабас негромко произнес «аминь» и с силой согнул ноги в коленях. Канат крепко врезался ему в шею, не давая дышать. Держась руками за канат и изо всех сил борясь с желанием вскочить на ноги, Хуан повис в петле. Его язык вылез изо рта, с которого стекала обильная слюна. Глаза, казалось, должны будут лопнуть от напряжения.

Вдруг где-то над головой в ночной тишине раздался душераздирающий крик, понятный на всех языках:

– Пираты!

Пираты, проваливаясь в туман, подумал юный маркиз, как кстати.

По палубе затопали взад и вперед люди, а невдалеке внезапно появился небольшой боевой корабль. На корабле не было никаких флагов и других опознавательных знаков. Он быстро приближался к доверху нагруженному торговому паруснику Мустафы. Сам хозяин, его капитан и команда со страхом ожидали, когда начнется бой. Все знали, что пираты не знают пощады к торговцам.

Дон Хуан уже потерял сознание, когда корабль Мустафы был взят на абордаж пиратами. Битва была короткой, но чрезвычайно кровавой. Пираты, оказавшиеся исключительно испанцами, с удовольствием вырезали почти всю команду и всех рабов, оставив в живых только хозяина. Один из пиратов, спустившись в трюм, громко закричал, призывая остальных: