Шпион по призванию

– Вы обнаруживаете хорошее логическое мышление, месье Брюк, и мы еще сделаем из вас юриста.

– Благодарю вас, месье, – ответил Роджер, – но боюсь, что это займет много времени, поскольку опыта, приобретенного мною в качестве латинского переписчика, явно недостаточно.

– Я думал о том, чтобы поручить вам нечто более интересное, – промолвил мэтр Леже, – но привлекать к составлению документов человека, не прошедшего должного обучения, обычно означает дополнительную работу для кого-то еще.

Брошар язвительно усмехнулся:

– Мне было бы нетрудно обучать месье Брюка начаткам дела по вечерам, но я уверен, что он слишком занят шатанием по городу с друзьями, чтобы согласиться на это.

– Напротив, месье, – быстро возразил Роджер. – Если бы вы согласились оказать мне такую любезность, я бы предоставил в ваше распоряжение весь мой досуг.

В глазах Брошара мелькнул интерес.

– Ну что ж, – отозвался он, пожав широкими плечами, – двух вечеров в неделю будет достаточно. Скажем, по вторникам и четвергам после обеда мы можем отправляться в кабинет старика Фюзье. Эта комната меньше и теплее других, и я буду поддерживать в печи огонь после ухода Фюзье.

Занятия юриспруденцией, начавшиеся в результате этого разговора, не слишком помешали досугу Роджера и дали ему надежду на более интересную работу, чем утомительная переписка документов. Он также обнаружил, что за молчаливой суровостью месье Эмиля Брошара скрывается обаятельная и энергичная личность.

Брошар был родом из Бордо и в значительной мере унаследовал склонность к проанглийским обычаям и симпатиям этого великого города, бывшего в течение многих столетий ленным владением английской короны. Он был страстным поклонником всего британского, в основном благодаря ошибочному убеждению, что движущая сила всех поступков англичан – разум, который являлся для него, вольнодумца, верховным божеством. Подобно большинству образованных людей во Франции того времени, Брошар не сомневался, что его страна на грани гибели и что только дарование королем либеральной конституции вкупе с отменой дворянских привилегий способно ее спасти. Снова и снова он показывал Роджеру судебные дела, где вердикт выносился в пользу аристократа исключительно на основании его происхождения, в то время как по английским законам выигравшим оказался бы человек из народа, причем не потому, что он простолюдин, а потому, что на его стороне были справедливость и разум.

Роджер оказался настолько благодарным и внимательным слушателем, что у них вошло в привычку подолгу беседовать о подобных делах по окончании вечерних уроков.

Однажды, в конце февраля, Брошар заметил, что англичане настолько разумны, что даже явные неудачи оборачивают себе на пользу – примером может служить быстрая переориентация их политики в отношении Соединенных Штатов. Проиграв войну, они не тратили время на уныние и злобу, а сразу же приступили к устранению острой нехватки промышленных товаров, возникшей вследствие пятилетней блокады Америки. Еще до эвакуации британской армии сотни английских торговцев пересекали Атлантику, предлагая руку дружбы американцам, не располагавшим собственной промышленностью, и теперь Британия наслаждалась выгодами торгового бума.

– Может, это и так, – с сомнением произнес Роджер, – но когда я был в Англии в прошлом году, то слышал мнение многих людей, что страна проявляет серьезные признаки упадка и практически близка к полному изнеможению. Англичане считают, что, хотя им и удалось с величайшим трудом заключить более или менее пристойный мир, американская война стоила королевству слишком много денег и престижа, а многочисленные победы континентальных союзников Америки с лихвой окупили поражения, понесенные Францией во время Семилетней войны.

– Вы слушали болтовню дураков, – фыркнул Брошар. – В войне 56-63 годов мы потеряли наше влияние в Индии и были с позором изгнаны из Канады. Никакие приобретения в более поздних конфликтах не стоят и одной десятой этих потерь. А Британия по-прежнему контролирует моря в ущерб нашей коммерции. Что касается упадка Англии, то я удивлен, что среди ее жителей есть такие пессимисты. Упадок происходит в странах, управляемых стариками, а с прошлого декабря премьер-министром Британии является мистер Питт, которому еще нет двадцати пяти лет. Какое лучшее доказательство энергии и желания развивать новые идеи может продемонстрировать любая страна?

Роджер впервые услышал о назначении столь молодого человека, как Билли Питт, на высший государственный пост королевства. Его мать писала ему регулярно, но сообщала главным образом местные новости и никогда не упоминала о политике.

Покуда свирепые морозы стискивали землю, Роджер катался на коньках каждое воскресенье. В феврале и марте он еще дважды видел Атенаис на ее бело-золотых санках в форме лебедя, но каждый раз ее сопровождали несколько человек, и ему не удавалось приблизиться к ней.

Холода продолжались до апреля, так что люди почти перестали верить, что зима когда-нибудь кончится, а во многих областях страны начался голод. Париж замерзал, и говорили, что ситуация там поистине отчаянная. Король щедро жертвовал деньги из собственного кошелька, чтобы помочь тысячам голодающих, и распорядился вырубить на дрова множество акров королевских лесов. Он также запретил пользоваться на улицах столицы личными экипажами, так как кабриолеты молодых аристократов сотнями давили бедняков, не успевших вовремя отскочить в сторону на покрытых льдом дорогах. Но эти меры не могли облегчить положение и уменьшить растущую враждебность масс по отношению к сытым и тепло одетым высшим сословиям.

Брошар утверждал, что худшее зло заключено в позорном пакте, по которому группа нечистых на руку финансистов и аристократов контролировала поставку зерна по всей стране и отпускала его в небольших количествах только в голодные времена, подобные нынешним, с целью извлечь колоссальные прибыли. По словам Брошара, старый король Людовик XV лично руководил этой несправедливой торговлей, приведшей к трехлетнему голоду 1767-1769 годов, и что хотя Людовик XVI делал все, что мог, дабы исправить положение, монополисты оказались слишком сильны для него и продолжали наживать состояния на людских страданиях и смертях. Роджер пришел в ужас и согласился, что лишение привилегий этих высокопоставленных преступников было бы чересчур мягким наказанием за подобную бесчеловечность.

С наступлением мая в доме Леже произошли некоторые изменения. Наконец появился новый ученик, избавив Кола от его тяжких обязанностей, а Юто покинул дом, став адвокатом в Динане, о чем никто не сожалел. Через неделю мэтр Леже нанял младшего латинского переписчика, и Роджеру, к его величайшей радости, наконец поручили составление документов под наблюдением Брошара с повышением жалованья до восемнадцати луидоров в год.

Теперь, когда у него появилась возможность использовать свои мозги, Роджер обрел интерес к юриспруденции, но его любовные дела пребывали в наихудшем состоянии. За последние два месяца он даже издали не видел Атенаис и, случайно узнав у мэтра Леже, что семейство де Рошамбо всегда проводит лето в их сельском имении, потерял всякую надежду на встречу с ней в следующие пять месяцев.

Роджер уже устал от беззаботного веселья Тонтон Йери и пытался утешиться с высокой и серьезной блондинкой по имени Луиза Ферле. По воскресеньям, когда позволяла погода, они отправлялись на пикник и читали вместе стихи, но, лежа на траве рядом с Луизой, он не мог избавиться от желания, чтобы вместо ее светловолосой головы на его плече покоилась головка Атенаис.

В августе их пикники подошли к концу из-за плохой погоды и шквального ветра. Спустя несколько дней после сильных бурь весь Рен был взбудоражен визитом маркиза де Кастри – маршала Франции и военно-морского министра, который провел в городе ночь по пути в Шербур, где собирался лично обследовать повреждения, нанесенные штормами новым сооружениям бретонского порта.

Из разговоров Роджер узнал, что эта великолепная природная гавань находилась в процессе превращения в мощную военно-морскую базу. Мол был сооружен из восьмидесяти массивных конических контейнеров, набитых камнями, близко прилегающих друг к другу и стоящих по двенадцать тысяч луидоров каждый. По завершении строительства, планировавшемся через восемь лет, мол должен был укрывать не менее сотни линейных кораблей. Впоследствии предполагалось соорудить на возвышенности за портом огромную наблюдательную вышку, откуда в подзорную трубу можно будет разглядывать побережье Англии, а в ясную погоду – держать под наблюдением британские эскадры, прибывающие или покидающие портсмутские рейды. Ясно, что подобные затраты могли быть предприняты только с одной целью – намерением Франции полностью контролировать Ла-Манш.