Страница 113 из 116
— Святой Боже, сюда идет Курэн, он снова начнет читать мне лекцию о войне! Быстрее! Пошли отсюда!
Он взял Фрэнсис под руку и, хотя она сначала сопротивлялась, увлек ее в сторону, провел через дверь, которую закрыл за собой. Комната, где они оказались, освещалась лишь лунным светом отраженным от воды в реке, но Карл уверенно повел Фрэнсис дальше, в другую.
— Сюда! — произнес он, закрывая дверь. — Он не осмелится идти за нами!
— Но он такой милый человек. Почему вы не желаете побеседовать с ним?
— Да что толку? Я тысячу раз объяснял ему, что Англия и Голландия в состоянии войны, и больше не о чем говорить. Флот уже в море, ведь не могу же я отозвать корабли ради всех милых человечков Франции. Идите же сюда…
Фрэнсис с сомнением взглянула на Карла, ибо всякий раз, когда они оказывались наедине, повторялось одно и то же. Но после минутного колебания она подошла к окну и остановилась возле короля. В ранних весенних сумерках по реке, у самого берега, плыли белые лебеди, а тростник был таким высоким, что его верхушки доходили до окна. Вода казалась темной и холодной, порывистый ветер нагонял волну. Карл обнял Фрэнсис одной рукой, некоторое время они стояли молча, глядя на реку. Потом он медленно повернулся, прижал к себе девушку сильнее и поцеловал в губы.
Фрэнсис уступила, но не ответила на поцелуй. Ее руки легко лежали на его плечах, тело оставалось напряженным, губы холодными и пассивными. Он обнял Фрэнсис крепче, раздвинул ее губы своими, казалось, кровь в его жилах порывисто пульсирует от неудержимой страсти. Карл был уверен, что на этот раз ему удастся оживить ее, пробудить в ней ответное желание.
— Фрэнсис, Фрэнсис, — бормотал он с какой-то просящей яростью в голосе. — Ну поцелуйте же меня. Перестаньте думать… перестаньте говорить себе, что это якобы грешно. Забудьте все… забудьте себя и дайте мне показать, что такое счастье…
— Сир!
Она начала отталкивать его, несколько испуганно, изгибая спину, стараясь отстраниться от него. Но тело Карла наклонялось над ней, его руки и губы искали все настойчивее.
— О, Фрэнсис, я не могу ждать вечно… я люблю вас, Фрэнсис, клянусь, люблю! Я не обижу вас, дорогая, ну, пожалуйста, пожалуйста…
Он действительно был влюблен в нее. Он был влюблен в ее красоту, в ее женственность, в то, что обещало полное осуществление мечтаний и, казалось, исходило от псе. Но он любил ее не больше, чем прежде любил других женщин. Он считал, что ее демонстрация благочестия — упрямый каприз, придуманный нарочно, чтобы получить то, чего она хочет. Эгоистичный во всем. Карл в отношениях с женщинами доходил до цинизма.
— Сир! — вскричала она снова, теперь уже напуганная всерьез, ибо никогда раньше не подозревала насколько он физически силен и как легко мог бы совершить насилие.
Но Карл не услышал мольбы Фрэнсис. Он сдернул с ее плеч платье с низким декольте и крепко прижал к себе, будто желая поглотить своим телом. Она никогда прежде не видела Карла таким слепо возбужденным и ужаснулась: ее чувства не отвечали его страсти, наоборот, она впала в другую крайность — ею овладели страх и отвращение. Да, она сразу же возненавидела его.
Фрэнсис, скрестив руки на груди, оттолкнула Карла и при этом отчаянно крикнула:
— Ваше величество, отпустите меня! — и разрыдалась.
Карл мгновенно замер и отстранился от девушки так быстро, что она чуть не потеряла равновесие. Он молча стоял в темноте рядом с ней, столь тихо и неподвижно, что она могла подумать, будто находится здесь одна, если бы не звук его дыхания. Фрэнсис отвернулась, продолжая плакать, не тихо лить слезы, а рыдать громко, исступленно, чтобы он слышал и сожалел о том, что сделал. И еще чтобы он понял — она обижена больше, чем он. Фрэнсис боялась, что Карл рассердится.
Обоим показалось, что прошло много времени. Наконец он заговорил:
— Простите меня, Фрэнсис. Ведь я не знал, что вызываю у вас отвращение.
Она быстро обернулась.
— О, сир! Не надо так думать! Это вовсе не так! Но если я когда-нибудь отдамся вам, я потеряю единственное, что имеет для меня ценность. Женщина не заслуживает прощения в большей степени, когда отдается королю, чем когда она отдается другому мужчине. Вы знаете, так говорит ваша собственная матушка.
— Моя матушка и я не всегда думаем одинаково, тем более по такому вопросу. Ответьте мне честно, Фрэнсис. Чего вы хотите? Я говорил прежде и повторю сейчас: я дам вам все, что у меня есть. Я дам вам что угодно, кроме брака, я и это предложил бы, если бы мог.
Ответ Фрэнсис прозвучал твердо и решительно:
— В таком случае, сир, вы никогда не получите меня. Я никогда не отдамся мужчине ни при каких условиях, кроме брака.
Карл стоял спиной к окну, его лицо оставалось в тени, и она не видела, как бешеный гнев исказил его черты.
— Когда-нибудь, — произнес он тихо, — вы состаритесь и станете уродливой, тогда вы никому не будете нужны, как бы вам ни хотелось.
Он повернулся и быстро вышел из комнаты.
Глава тридцать вторая
Эмбер не нравилось затворничество в черной комнате, это наводило на нее тоску. Но поскольку считалось, что она в трауре, то гости не досаждали ей своими визитами, иначе дом наводнили бы друзья, знакомые и родственники многочисленного семейства. Ее ребенок, девочка, родилась через несколько дней после смерти Сэмюэля. Эмбер собиралась устроить прием по этому поводу, а потом еще и крестины.
Она принимала поздравления только от близких родственников и друзей, хотя многие другие прислали подарки. Эмбер сидела на постели, обложенная подушками, очень бледная и беззащитная, окруженная траурной чернотой. Она только улыбалась посетителям, иногда выдавливала из себя пару слезинок или, по крайней мере, издавала страдальческий вздох, любовно глядя на младенца, когда кто-нибудь говорил, что девочка чрезвычайно похожа на Сэмюэля, ну просто вылитый отец. Эмбер оставалась вежливой и терпеливой, ибо чувствовала себя обязанной соблюсти приличия, хотя бы в благодарность за большое состояние, оставленное ей Сэмюэлем.
Она редко видела домочадцев. Каждый по отдельности навестил ее, но Эмбер знала, что эта внешняя благопристойность объяснялась только уважением к памяти отца, и понимала, что теперь, после его смерти, они ожидали, чтобы она, как только оправится после родов, уехала из дома. Да она и сама не собиралась задерживаться здесь дольше, чем было необходимо.
Но только Джемайма высказала вслух то, о чем думали все остальные.
— Ну, теперь, когда вы получили деньги отца, я полагаю, вы купите себе титул и станете жить, как благородная леди?
Эмбер насмешливо и дерзко улыбнулась:
— Может быть.
— Да, вы в состоянии купить себе титул, — сказала Джемайма, — но вам не купить то воспитание, которое ему сопутствует. — Эту сентенцию Эмбер уже слышала где-то, но следующие слова были собственными мыслями Джемаймы: — И еще кое-что вы не сможете купить ни за какие деньги. Вы никогда не купите лорда Карлтона.
Ревность Эмбер к Джемайме несколько поутихла после того, как удалось надежно упрятать падчерицу в западню брака. Теперь ее можно было не бояться. Поэтому Эмбер вызывающе взглянула на Джемайму и ответила:
— Очень тронута твоим беспокойством за меня, Джемайма, но я как-нибудь сама справлюсь со своими делами, и если ты пришла только, чтобы сказать мне это, то можешь уйти.
— Хорошо, я ухожу, — согласилась Джемайма, но продолжила тихим напряженным тоном, потому что безразличие и надменность Эмбер взбесили ее, — ухожу и надеюсь никогда впредь не видеть вас. Но я вот что должна сказать: когда-нибудь ваша судьба будет такой, какую вы заслуживаете. Господь Бог не допустит, чтобы вы, порождающая зло и грех, долго процветали в этом мире.
Чувство превосходства вызвало у Эмбер вспышку циничного смеха:
— Ей богу, Джемайма, ты стала такой же фанатичкой, как и все остальные. Если бы у тебя хватило здравого смысла, ты бы поняла, что в нашем мире только зло и может процветать. А теперь убирайся отсюда, бессовестная дрянь, и не смей больше докучать мне.