Гора из черного стекла

— Да, кстати, а кто такой этот Патрокл? — спросила Фредерикс — Я знаю, что Ахилл — это парень с плохой пяткой, а про Патрокла мы вообще ничего не слышали.

Орландо заметил, что вопрос не очень понравился Джонасу, но он старается скрыть это.

— Я позже вам расскажу. Позвольте, я сначала закончу — достаточно трудная тема.

Фредерикс кивнула, смутившись.

— Идет.

— Кто же это такие, — спросил Джонас, — эти Сироты, может, они просто перемешаются по сим-миру и ищут подходящий образ, чтобы войти в него?

Несмотря на утомление, Орландо почувствовал, что ему становится интересно.

— Дети, такие как брат Рени?

— Вполне возможно.

— Ага, — Орландо удивленно вскинул голову. — И как те дети в Холодильнике. Это чрезвычайно странно. — Он задумался. — Но тогда и ваша леди-птица может оказаться из них?.

— Думаю, это возможно. — Но в голосе Пола слышалось сомнение — Не совсем похоже, но как можно быть уверенным в этом мире?

— Ты не вспомнил, кем она могла быть в твоей жизни? Я хочу сказать, жизни до того, как?..

— Младшая сестра? Молоденькая подруга? — Пол пожал плечами. — Нет. Но все возможно.

— Черт побери, столько всего! — посетовал Орландо. — Этот мир становится все удивительнее и удивительнее.

Джонас не успел ответить — его прервал осторожный стук в дверь. Фредерикс встала и открыла дверь, за ней стоял престарелый Фойникс, еле различимый в свете занимающейся зари. Старик не стал тратить время на приветствия.

— Господа, я пришел сказать вам, что троянцы выходят из больших Скаянских ворот, их целая армия. Они уже бегут по долине, грохочут их колесницы. Одиссей, твои люди из Итаки смущены, не знают, где ты.

— Господь всевышний, — пробормотал Пол. Его глаза заметались, будто он ищет, где б укрыться, или дверь, через которую выйти из симуляции.

— Я не буду сражаться, — заявил Орландо, — У меня глаза закрываются, я даже стоять не могу!

— Умоляю тебя, благородный Ахилл, — просил Фойникс, — забудь свою ссору с Агамемноном. На нас идут троянцы, они хотят сжечь наши корабли, чтобы мы не могли вернуться домой к своим семьям.

— Если он говорит, что не может драться, значит, не может, — резко ответил старику Джонас. Он повернулся к Орландо и Фредериксу, — Мне от этого не уйти. Иначе может произойти катастрофа.

— Ты же не собрался драться? — Орландо ужасала мысль, что они могут потерять Джонаса, которого только что нашли.

Человек, которого греки называли Одиссеем, повернулся к Фойниксу. Тот маячил в дверях, охваченный страхом.

— Иди, скажи итакцам, что я сейчас буду. Ахилл еще не может сражаться. Поспеши, ты можешь понадобиться другим. Я буду следом за тобой.

Фойникс помедлил, потом вскинул голову и заспешил прочь.

— Я очень постараюсь, чтобы меня не убили, — сказал Джонас, когда старик ушел. — Поверьте. Мне совсем не нужно, чтобы обо мне слагали песни. Но если троянцы разобьют греков, мы никогда не войдем в Трою иначе чем в качестве пленных, а мы, видимо, должны войти туда. Насколько я помню эту дурацкую поэму, силы были равны, особенно с учетом того, что Ахилл не участвует. Если войска, которые пришли с Одиссеем, разбегутся из-за того, что я не объявлюсь, равновесие нарушится — троянцы сожгут корабли за пару часов.

Орландо наблюдал, как Джонас идет к выходу. Пол рассказывал о себе, что он ничего собой не представляет, — смотритель музея, в свободное время мастерил полки и читал газеты. Но сейчас он шел на серьезную битву, рискуя своей жизнью, чтобы симуляция не развалилась раньше времени и он смог бы получить ответы на свои вопросы.

Орландо очень хотел надеяться, что этот отважный человек не встретит свою смерть.

Ольга Пирофски провела в Штатах уже больше недели, давно пересекла старую линию Мейсона-Диксона [32], но только попав в Джорджию, она почувствовала себя в другой стране.

Никакой очевидной причины тут не было. Известно, что восточная морская граница США неотличима от канадской, видимость североамериканской солидарности простиралась далеко к югу — Атланта мало отличалась от крупных городов на севере, таких как Торонто или Нью-Йорк. Только красная глина, земля цвета красной рыбы, которая виднелась среди зелени и напоминала незаживающие раны, говорила о том, что эта безликая, величественная природа ей чужда, что шумные временные поселки вдали от дорог населяли больше жители Джорджии, чем Пенсильвании или Канады.

Единственное, что было другим, так это детали — речь местных дикторов, несколько мрачноватые религиозные плакаты на стенах и досках и яркие голографические шатры, искрящиеся цветными изображениями Христа. Были и более мирские сюжеты — улыбающийся Малыш, Голодный Кот, Убийца Цен — они появлялись, как привидения, вдоль дороги ночью на фоне темных скоплений домов и очень скоро исчезали в зеркале заднего обзора.

. «Благодарил ли ты сегодня Бога?» — вопрошала красная неоновая надпись на фасаде здания, похожего на амбар. Ольга решила, что это церковь. «Пора выяснить истину» — говорила другая надпись, медленно бегущая по периметру конструкции на высоте двухсот метров над землей, как первое послание человечеству от звездолета пришельцев.

Не все цветные послания можно было прочесть в темноте, те, кто мог себе позволить лишь баллончик с краской, писали ей. На одной такой небрежной граффити было написано: «Господь уже пришел, а евреи снова его убили». Ольга предположила, что это написали приверженцы культа Кивера, застреленного в Иерусалиме лет десять назад при попытке захватить Купол Камня.

Ольга с рождения хорошо чувствовала голоса, что-то слышала в этих знаках, будто в голосе из снов.

«Это те, кто потеряли что-то важное и страдают, кто хранит тайну, — подумала она. — Кто верит в знаки».

Она вспомнила свою молодость, прошедшую среди цыган и циркачей, исповедующих старинные верования, их постоянную борьбу с мирозданием, которое упорно хранило свои секреты.

«Эти люди проиграли свою войну два века назад. Они богаты, могущественны и современны. Что же они ищут?»

Похоже, от скорби нелегко отделаться.

Она вышла с поезда в Вашингтоне, потому что ее собственные голоса ослабели. Она знала, что едет в правильном направлении, — как обгоревшая на солнце женщина знает, где находится солнце, — но голоса стали появляться реже, и она их плохо слышала, будто детей что-то пугало или отвлекало. Видение черного утеса по-прежнему посещало ее во сне, но Оно казалось лишь воспоминанием из прошлых снов. Ольга чувствовала, что радар, который сидел у нее в голове и уверенно вел ее вначале, начал давать сбои. Ей нужно побыстрее выбраться из этой скоростной металлической капсулы, которая привезла ее из Торонто. Ей хотелось дышать живым воздухом, чувствовать ветер на лице. Черная гора была где-то там, еще южнее, но ей необходимо ощущать мир, чтобы определить, где точно она находится.

Сидя за рулем взятой напрокат машины, она проезжала среди густой зелени северной Джорджии или, скромно устроившись за столиком придорожного ресторана, видела себя со стороны — пятидесяти-шестидесятилетняя женщина, которая бросила прекрасную работу, дом и даже свою страну, чтобы нестись в неизвестность, потому что голоса в ее голове так хотят. Если этот человек — она, то она сумасшедшая. Ну скажите на милость, у кого еще могут быть в голове голоса? Кто бы еще мог подумать, что дети всего мира говорят с ними во сне? Только свихнувшиеся, сумасшедшие. Как это ни странно, эта мысль Ольгу не взволновала.

«Я не боюсь сойти с ума, — однажды поняла она, сидя за столиком ресторанчика, поджидая, когда усталая официантка вспомнит, что еще не приняла ее заказ. — По крайней мере пока не пойму, что это значит. Еще значительная часть меня остается Ольгой — меня еще много».

Так непривычно жить одновременно внутри себя и снаружи, но надо признать, это и успокаивало. Умом Ольга понимала, что она поступает бессмысленно. Что на самом деле это иллюстрация для учебника по шизофрении, но сопротивляться не могла. Эти голоса могли быть плодом ее воображения, разложения мозга, но они также были частью ее самой. Большей частью и эти ощущения были невероятно глубокими и более реальными, чем все остальное. Она должна была уважительно к ним относиться — поступать иначе было равносильно самоуничтожению, а Ольга не имела склонности к самоубийству. А если бы было иначе, то она не находилась бы сейчас здесь, в плохо освещенном ресторанчике, дожидаясь бутерброда», пережив на десятки лет своего возлюбленного Александра и их ребенка.

32

Граница между штатами Пенсильвания и Мэриленд, межевание проводилось Мейсоном и Диксоном в 1763—1767 гг. Разделяла свободные и рабовладельческие штаты. — Примеч. пер.