Страница 12 из 180
Я не стану утомлять вас рассказами, как изменили меня университетские годы. Я оказалась среди молодых людей, которые не называли свою маму «сестра во Христе», которые спали в собственных кроватях в собственной комнате, и они казались мне людьми из другого мира. Конечно, я стала по-другому оценивать свое воспитание, стала более критичной к тому, чему меня учили в Убежище Гармонии, и стала меньше принимать идеи доктора Мариуса Трогота. Возможно, вам покажется странным, что после окончания университета я вернулась домой. Хотя у меня не было официальной медицинской степени, моих знаний было достаточно, чтобы стать главным медицинским авторитетом в Убежище.
Я считаю, что должна вам кое-что объяснить, иначе вы можете неправильно меня понять, как иногда бывает. Нельзя не признать, что идеи Трогота, в основном, были ерундой, и люди, которых привлекла в коммуну его доктрина, в основном, были из тех, кто не имел ни сил, ни возможностей участвовать в великой коммерческой битве за пределами Убежища. Но разве это лишало их права на жизнь? Если они были неумны, доверчивы или просто устали карабкаться по лестнице, на которой они столько раз спотыкались, разве это значит, что они ничего не стоили?
Моя мама принадлежала к таким людям. Она решила уйти от социальной борьбы, но не хотела заменять ее буржуазными ценностями. Все, чего она хотела, — это иметь постель, безопасное место, где можно воспитывать дочь, и общество людей, которые не обвиняют ее в невежестве или бесхребетности за то, что она боится выйти на улицу и швырять камни в полицию.
Люди Убежища Гармонии были моей большой семьей. Они многого боялись, но если обычно страх озлобляет, то они не дошли до этой грани. Тогда еще не дошли. Итак, после университета я занялась практикой, и хотя я больше не принимала слепо основные верования Убежища Гармонии, я не испытывала угрызений совести, помогая этим людям. И я делала их жизнь лучше, к тому же быстро. Мне повезло в университете с подругой, ее отец руководил крупной медицинской компанией, по его настоянию и к моему большому удивлению, компания пожертвовала нам кое-какое современное оборудование.
— Послушайте, — хмыкнула она. — Я что-то долго добираюсь до сути. Я начала рассказывать вам всю свою жизнь в Убежище Гармонии, потому что так вы узнаете меня лучше. Я хочу только добавить, что моя мама научилась у доктора Трогота и на собственном опыте в Мюнхене бояться современных средств связи, нереальных миров, то есть Сети. В университете я стала свободно пользоваться Сетью, но страх остался. Сеть была противоположностью тому миру, который меня учили чтить: воспринимаемому, осязаемому, живому. Когда я поняла, что иду наперекор учению Мариуса Трогота, я стала бороться со страхами, я проводила в Сети столько же времени, сколько и большинство студентов, кроме самых больших энтузиастов. Когда я вернулась в Убежище, у меня была стычка с Советом: я угрожала уйти совсем, если мне не позволят иметь хотя бы одну линию с пропускной способностью, годной не только для голоса. Я заявила, что не могу их лечить без такой линии, что было только частью правды. Мой шантаж сработал.
Таким образом, я принесла в Убежище Гармонии Сеть. Никто, кроме меня, ею не пользовался, и Совет успокоился. В конце концов все забылось, хотя мне пришлось расплачиваться за удовольствие, и недешево. Когда стало проходить чувство новизны, я стала пользоваться Сетью лишь от случая к случаю. Я поддерживала связь кое с кем из моих университетских друзей. Старалась быть в курсе последних медицинских новостей. Очень редко я просто бродила по Сети — моя работа отнимала много времени. Во многом я была оторвана от современного мира, как ты, !Ксаббу на твоей Окаванго. Мою жизнь изменили мой ребенок и мужчина по имени Анико Берг.
Моя мама погибла от несчастного случая — как и твоя, Рени. Это случилось зимой, двенадцать лет назад. Обогреватель в домике, где она жила в Убежище Гармонии с несколькими другими старушками, сломался, и все задохнулись. Это не самая страшная смерть. Но после этого случая я стала чувствовать, что коммуна — не совсем семья. Когда не стало мамы, я ощутила недостаток человеческих отношений с миром, даже с самой собой, если так можно выразиться.
Сорокалетней женщине еще можно подумать о ребенке. Тем более, если женщина — врач, обслуживающий несколько сотен людей, и может устроить себе искусственное осеменение. Я остановилась на партеногенезном клонировании своей клетки, но я не хотела получить полную копию себя, поэтому смешала донорскую сперму от нескольких мужчин, предварительно разморозив ее. — Конечно, раз зачатие было искусственным, вам может показаться странным, что я выносила мою дочь, Эйрин, полный срок. Она казалась мне невероятно красивой. Возможно, вы удивитесь тому, что женщина, выросшая и прожившая всю жизнь в коммуне, старательно оберегала своего ребенка от всех.
Поскольку мы жили в Убежище, я не могла запретить дочери посещать общие занятия, а уезжать я не хотела — ведь у меня не было другого дома. Но я позаботилась о том, чтобы тоже принимать участие в ее образовании, а не оставаться в стороне, как моя родная мать, которая была мне не намного ближе и роднее, чем остальные «сестры во Христе». Я была настоящей матерью для Эйрин. Я каждый день напоминала ей об этом. И она знала это и понимала.
Четкая речь Флоримель неожиданно оборвалась. Рени не сразу догадалась, что та старается не заплакать.
— Извините, — она явно была смущена. — Мы подходим к самой тяжелой для меня части истории, даже вспоминать больно, не то что рассказывать.
Сначала я не боялась Анико Берга. Он был худым, серьезным молодым человеком, который жил в Убежище Гармонии с детства. Когда-то у нас был роман, но ничего серьезного — ни один из нас не хотел уходить из коммуны, чтобы быть вместе. Хотя коммуна не проповедовала свободную любовь, доктор Трогот не был противником секса, его гораздо больше волновало питание и пищеварение жителей. Многие из нас позволяли себе многолетние плотские утехи. Но Анико был честолюбив, ему не нравился уклад жизни в коммуне, ему не нравилось быть как все. Он начал приобретать влияние в Совете, что не было трудно, поскольку немногие в Убежище жаждали власти. Потому мы и ушли из мира, где власть так важна. Но, возможно, из-за того, что мы превратились в мирное стадо, мы стали неодолимым искушением для хитрого хищника. А Анико Берг и был таким хищником.
Я не буду затягивать эту часть рассказа, поскольку она печальна и банальна. Те из вас, кто, как Мартина, просматривал сетевые новости, возможно, слышали о безобразном конце Убежища Гармонии: перестрелка с властями, несколько погибших, включая Берга, несколько арестованных. Меня там не было: Берг и его приспешники выжили меня и Эйрин из приюта задолго до этого. Символично, что Анико использовал мое увлечение Сетью, чтобы опорочить меня: он вопрошал, что я делала в Сети по ночам, когда все остальные спали? Тратила электроэнергию, разговаривала бог знает с кем, и, конечно, не во благо — таковы были его обвинения. Как это ни печально, но в той обстановке, которую создали он и его друзья, мои товарищи по приюту поверили всему.
Я опять рассказываю слишком подробно. Наверное, это оттого, что я так долго не могла высказаться и почти забыла о той жизни, будто это была не моя жизнь. Но теперь, когда я говорю об этом, раны снова начинают болеть.
Вся моя жизнь сейчас посвящена выяснению того, что случилось с дочерью. Как и многих других детей, как вы знаете, ее неожиданно поразила страшная и загадочная болезнь. Сначала я и понятия не имела, что она связана с Сетью, потому что думала, что Эйрин редко ею пользуется и только под моим присмотром. Конечно, я была дурой, и тот факт, что многие занятые родители попадают в такую ситуацию, меня не утешил. Эйрин была очарована Сетью и использовала каждую возможность, когда я уходила на обходы в Убежище, чтобы окунуться в виртуальный мир за стенами приюта. Я узнала много позже, когда просмотрела свои счета, как далеко она зашла. Сначала я обнаружила, что с моей дочерью случилось что-то ужасное, наподобие удара, и что врачи, намного лучше меня, ничего не могли для нее сделать.