Страница 99 из 165
Суть речи Иванова, продолжавшейся более пяти часов, сводилась к простому выводу – и Кузьмичев, и Булычева полностью изобличены как показаниями свидетелей, так и показаниями самой Булычевой. С учетом всех смягчающих и отягчающих вину обстоятельств, прокурор попросил Кузьмичеву назначить наказание в виде 13 лет лишения свободы.
В этот момент обе заседательницы, до того почти задремавшие, вскинулись и с удивлением и неодобрением посмотрели на своего бывшего соседа по столу. А для Булычевой – 9 лет лишения свободы. Булычева, услышав это, заголосила во все горло, забилась в истерике и затихла, упав в обморок. Володя посмотрел на нее с презрительной жалостью. «А чего ж ты ждала?» – подумал Вадим. Адвокат Булычевой даже не повернулся в сторону своей подопечной.
Горе-защитник несчастной женщины, который весь процесс просидел, разгадывая кроссворды, подробной речью ни себя, ни суд утруждать не стал. Как и его подзащитная, признавая вину в содеянном, он попросил суд при определении меры наказания учесть наличие несовершеннолетнего ребенка на иждивении, раскаяние и активную помощь следствию. В этот момент Вадим довольно громко, вроде бы сам себе, сказал: «Уже учли!» Шатунова кивнула одобрительно головой, а Зеленцова беззлобно сделала ему замечание за нарушение порядка. Адвокат Булычевой совсем сник и, скомкав, закончил свою никчемную речь.
Вадим попросил перерыв на два дня. Для подготовки выступления с учетом аргументов представителя государственного обвинения. Зеленцова объявила перерыв на один день. Когда Вадим выходил из здания суда, его догнала запыхавшаяся Шатунова.
– Успеха вам, Вадим Михайлович! Я в вас верю! У вас получится! – старалась она подбодрить Осипова.
– Спасибо! Главное, чтобы у вас получилось! – со значением отозвался Вадим.
Шатунова покраснела и вдруг с вызовом ответила:
– А мне терять нечего! Дальше моих Вялков не пошлют!
Речь Вадима заняла шесть часов. Плюс перерыв на час. Адвокат эпизод за эпизодом анализировал предъявленное обвинение. Напоминал о противоречиях, нестыковках в показаниях свидетелей. Особенно упирал на явные глупости в показаниях Булычевой. Несколько раз даже произнес слово «самооговор». Почему-то адвокат Булычевой очень неодобрительно в эти моменты смотрел на Вадима. Но Вадим никакого внимания на него не обращал, а мерно, монотонно шел дальше и дальше. В зале возникло ощущение танковой атаки. Моторы гудели ровно, но надвигающаяся мощь – не металла, а железной логики, тем более страшная своей силой, что Вадим исключил в речи всякие эмоции, – делала свое дело. Тишина стояла полнейшая. Минх и Шатунова брали ручки, склонялись к блокнотам. Зеленцова, не записавшая ни слова во время выступления Иванова, сейчас время от времени что-то помечала в своих бумагах.
В конце речи Вадим заговорил о гражданской совести. О совести тех, от кого зависит судьба человека. Вадим подчеркнул, что имеет в виду следователя, но только дурак мог не понять – это было прямое обращение к судьям. К их совести. Осипов не сомневался, что Зеленцова не даст ему договорить. Такого не позволяли никому, но Вера Ивановна молчала, слушала, отвернувшись к окну. Или не слушала, а пропускала мимо ушей. Вадим понять не мог. Но он и не на нее рассчитывал. Минх будто вдавилась в кресло и не поднимала глаз. Шатунова же, наоборот, гордо выпрямила спину, смотрела в упор на Вадима, кивала головой, вся подавшись вперед. Казалось, она сейчас вскочит с каким-нибудь боевым кличем и бросится на амбразуру. Иванов снисходительно улыбался.
Когда Вадим попросил оправдать Кузьмичева за отсутствием доказательств его причастности к инкриминируемым деяниям (для заседатедьниц Вадим уточнил простым языком – «Просто он ни в чем не виноват!»), Зеленцова спокойно объявила:
– Спасибо, товарищ адвокат. Перерыв на десять дней.
В конвойке Володя сразу спросил Вадима:
– А последнее слово? Она что, забыла?
– Нет, разумеется. – Вадим был без голоса и совсем без сил. – Так часто делают: дают последнее слово, а через час начинают оглашать приговор.
– Так она его напишет еще до последнего слова? – поразился Кузьмичев.
– Она, я думаю, его уже давно написала!
Кузьмичев грустно посмотрел на Вадима.
– Ну и работа у вас, адвокатов. Не позавидуешь. Езжайте-ка отдыхать, «товарищ адвокат», – передразнил, как смог, Кузьмичев. – Ничего! Пробьемся!
– Это ты меня подбадриваешь? – Вадим криво усмехнулся.
– Тебя, тебя! – Володя рассмеялся.
Вечером позвонил Эдуард Николаевич:
– Я коротко. Чтобы вы не сомневались в моих словах, напомню. Я говорил, что о вас мы будем судить не по результату, а по вашей работе. Уже сейчас могу сказать – вы все сделали, как обещали. Приятно было с вами познакомиться.
Еще свидимся. До свидания! – И положил трубку, не дав Вадиму ответить ни слова.
Через неделю, в субботу, неожиданно позвонил Аристархов. У Вадима сердце упало: «Неужели все-таки расстрел?» Актер попросил сегодня обязательно встретиться. Про шифр забыл начисто – прямым текстом. «Видать, совсем плохо», – подумал Вадим.
– Но консультация закрыта. Суббота! – напомнил Вадим.
– Значит, в ГУМе, у фонтана.
Что еще мог предложить коренной москвич?
– Фонтан ремонтируют, – механически заметил Осипов.
– Значит, у ремонтируемого фонтана, – уже с раздражением отозвался актер.
– Веру вызывали в КГБ. Куда-то очень высоко. Она в истерике. Не знает, что делать! – Вся пафосность Аристархова куда-то исчезла. Он не играл никакой роли. Вадим-то думал, что плохой актер все время что-то изображает, ну хотя бы самого себя. А сегодня – нет. Перед ним стоял просто очень взволнованный мужчина.
– Чего от нее хотят? – как можно спокойнее спросил Вадим.
– Она ушам своим не поверила! Ее просят вынести оправдательный приговор!
– Что-о?!! – заорал Вадим.
– Оправдательный приговор! – медленно повторил Аристархов.
– Почему? – неизвестно зачем спросил Осипов. Будто актер мог знать.
– Она не понимает. Ей сказали только одно: какая-то статья должна в четверг выйти в «Московских новостях». И приговор нужно вынести в среду.
– Но у нас перерыв до пятницы! – Глаза Вадима полезли из орбит.
– Это она перенесет, – спокойно сообщил актер.
– Как?!!
Не знаю! Какое это имеет значение?! Вопрос – что ей Делать? С Комитетом ссориться нельзя, с прокуратурой тоже. Она говорит, что оправдательных приговоров по таким делам не бывает! Что гэбэшники пытаются решить свои вопросы за ее счет. Что это – конец карьеры! – Губы актера дрожали, он даже схватил Вадима за лацканы пиджака.
– Стоп! – рявкнул Вадим, чтобы прекратить истерику. – Дайте подумать!
Вадим призвал логику. Странно, что в Комитете испугались статьи. Про них писали сейчас столько и такого, что одной статьей больше, одной меньше – разницы никакой. Вспомнили, что Кузьмичев их когда-то кормил? Нет, это точно не вариант. Во-первых, хотели бы помочь – помогли бы раньше. Во-вторых, о таких вещах стараются поскорее забыть, а уж точно не отрабатывать. Не они, по крайней мере. Боятся, что «запоет», попав на зону? Проще убрать.
– Ну а еще хоть что-нибудь ей говорили? – без особой надежды спросил Вадим.
– Что-то, я помню, про честное определение в адрес ОБХСС, – неуверенно промямлил актер.
– Не «честное», а «частное», – на автомате поправил Вадим.
Вот это меняло дело. Комитет решил нанести удар по ментам. Красиво! Об этом приговоре будут кричать все газеты. И кто по уши в дерьме? Менты! По полной программе! Красиво. Ничего не скажешь. Простенько и со вкусом. Статья Жданова – холостой выстрел для КГБ, а вот ментов «опустили», и Кузьмичев теперь комитетский должник. Умно!
– Знаешь что? – неожиданно перешел на «ты» Вадим. – Сегодня времена поменялись. Если Вера Ивановна хочет попасть в Верховный Суд, надо, чтобы ее заметили. Надо иметь репутацию независимого судьи. Лизать жопу прокуратуре уже не модно. Представь себе, она Кузьмичева посадит, а Верховный отменит? Тогда на ее карьере точно крест ставить можно. Такая вероятность, по старой дружбе скажу тебе честно, есть. И немалая! Да она и сама этого не может не понимать. А рискнет – и по совести поступит, и может куш сорвать! – Вадим говорил очень убедительно. «Профессиональный навык», – как сказала бы Лена.