Страница 64 из 165
Позвонил Павлов. Он договорился с Конотопом, что тот завтра примет Вадима. Письма из «Известий» и Союза журналистов уже лежат на столе Председателя Мосгорисполкома, но теперь нужно личное заявление Вадима.
Николай Николаевич предупредил:
– Вадим Михайлович, тут вот какая штука. Мои журналюги рассказали про один конотоповский финт. Примет он вас, разумеется, весьма приветливо, будет сама любезность и сердечность. Но это все – пустое. Значение имеет резолюция, которую он напишет на вашем обращении. Однако и в этом фишка, главное в резолюции – не текст, а цвет карандаша. Что бы он ни написал черным или синим, подчиненные знают – «отказать». Если зеленым – «сами решайте, по обстоятельствам». Резолюция красным – «читай и делай то, что написано».
– Простите за тупость, Николай Иванович, но я не понял.
– Вы не тупой, вы – порядочный. Объясню иначе. Если черным карандашом написано – «Поддерживаю, помочь!», это означает – «Посылайте куда подальше». Если красным – «Прошу оказать содействие» – значит, «Делайте, что хотите, крутитесь, как угодно, но проблему заявителя решите положительно!»
– Гениально! Мне бы и в голову не пришло!
– Так потому вы и адвокат, а не чиновник. – Николай Иванович задорно рассмеялся.
В приемной Конотопа Вадим просидел не больше 10 минут. Когда его впустили в кабинет, отделявшийся от приемной дверями метра в три высотой, Конотоп вскочил из-за стола и бросился навстречу Вадиму с протянутой рукой. Казалось будто он неделю ждет не дождется, когда Осипов удостоит его своим посещением.
Поговорили. Весело, без напряга. Второй, после Гришина, человек в Москве посмотрел, наконец, заявление Вадима и протянул руку к стаканчику с карандашами.
Вадим быстро произнес:
– Только, пожалуйста, красным цветом. У меня примета такая.
Рука Конотопа зависла в воздухе и два глаза-буравчика вперились в Вадима. Конотоп явно соображал – действительно примета, или тот знает.
Наглое выражение лица Осипова сомнений не оставляло – знает!
– А вы хорошо подготовились, молодой человек! – голос звучал уже не так приветливо.
– Так что ж вы хотите? – Вадим не упускал из виду, что рука собеседника продолжает висеть над букетом разноцветных карандашей. – Сочетание адвокатского опыта с журналистским плюс инструктаж, полученный от тестя, спецкора «Правды»! – Знал бы Владимир Ильич, как его только что запродал любимый зять, – удавил бы!
Конотоп явственно представил себе фельетон на третьей полосе «Правды», посвященный бюрократическим хитростям, направленным исключительно на обман советского трудового человека, и уверенно взял в руки красный карандаш.
– Примета так примета. На сей раз сработала, – и размашисто начертал: «Прошу оказать содействие. Положительное решение представляется обоснованным!»
Все! Теперь только время. С такой резолюцией Конотопа не поспоришь! «Ай да Павлов, ай да молодец!» – вопреки обыкновению, на сей раз Вадим похвалил не себя, а другого…
Судебное заседание откладывалось уже три раза. И каждый раз почти на месяц. То Глеб Правдин уезжал в командировку, то Рыскин представлял справку о занятости в другом процессе, то брал больничный. При этом Глеб постоянно названивал Ире и уговаривал ее передумать, забрать исковое заявление. Но как только она начинала колебаться, и Вадим, и Ира-сводница, каждый по своей причине, ее отговаривали.
Встречи Вадима с «моей Ирой» стали более редкими, два-три раза в неделю, но не менее пылкими.
Дома Лена иногда смотрела на Вадима долгим задумчивым взглядом, но ни о чем не спрашивала. Вадим никак не мог понять, догадывается жена о его тайной жизни или нет. Ему очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими переживаниями, но даже ближайшему другу, Автандилу, довериться он побоялся. Мало ли как жизнь сложится, а давать кому-то такой компромат на себя казалось совсем неразумным.
Как-то раз Вадим попробовал заговорить на эту тему с отцом, но тот разговор пресек, сказав: «Потерять можешь все. Вторую такую, как Ленка, не найдешь, а что выиграешь, сказать трудно». Вадим попытался все же тему развить, но отец его оборвал: «Думай сам. Главное не то, как хорошо в постели, а то, есть ли о чем поговорить после нее!»
Как ни странно, короткая отцова отповедь запала Вадиму в душу. Он неожиданно обнаружил, что с Ирой ни о чем, кроме ее бракоразводного дела, говорить ему неинтересно. С Ленкой же они обсуждали все и всегда, и это было страшно важно, увлекательно, необходимо. Иринины представления о жизни казались ему порой банальными, как из учебника.
Но в постели она была, конечно, невыразимо прекрасна…
Наконец, почти перед самым Новым годом, к назначенной судьей дате никаких заявлений противной стороны о переносе дела не поступило. Вадим перед процессом не волновался, уверовав, что никаких особых проблем возникнуть не должно. Вывезенные Ирой-сводницей вещи Глебу было не достать. Соответственно, оставшиеся, наименее ценные, будут поделены пополам. А может, с учетом интересов ребенка и задуманной Вадимом «шутки с кольцом», удастся и вовсе долю Глеба значительно уменьшить.
Проблемным оставался только вопрос о машинах. Какую присудят Ирине и в каком размере удастся взыскать компенсацию за третью машину с Глеба?
Надо было приготовиться к тому, что если по справке оценка спорной, третьей, машины будет явно занижена, то придется быстро «перевернуться» и просить оставить машину Ирине, а Глебу присудить компенсацию. Если же, наоборот, цену «задерут», то машину – ему, а компенсацию – Ирине!
Конечно, несколько беспокоило Вадима то обстоятельство, что Рыскин был адвокатом суперкласса и мог подкинуть что-нибудь такое, чего Осипов не предусмотрел. Но с другой стороны, заготовки Вадим подготовил не тривиальные, а Рыскин особой фантазией не отличался. Брал занудством и феноменальной памятью руководящих разъяснений Верховных судов Союза и РСФСР.
Шел второй час процесса. Ирина изложила свои исковые требования, сказала, что Глеб вывез часть вещей, наиболее ценных. Вадим внимательно следил за реакцией и Правдина, и Рыскина. Глеб только осуждающе покачал головой, а Рыскин, бросив взгляд на Вадима, понимающе кивнул головой. «Ну что ж, к этому они оказались готовы, – подумал Вадим. – Хорошо держат удар. Жаль! Я рассчитывал на истерику. Не прошло», – расстроился Осипов, но тут же успокоил себя мыслью – важен результат: вещи остаются в распоряжении Ирины, это – главное.
Глеб выступал очень коротко и сдержанно. На развод согласен. На раздел имущества по предложенной схеме – тоже. Очень сожалеет о распаде семьи, причин чему не понимает. Что касается раздела машин, то об этом позже скажет адвокат. Здесь все не так просто. Вадим насторожился: «Что они задумали? Что вообще здесь можно придумать?» Но долго рассуждать было некогда, поскольку судья поинтересовался у Осипова, есть ли свидетели с их стороны.
– Да, товарищ председательствующий. – Вадим встал. – Мы просим допросить Ирину Безрукову, любовницу Глеба Николаевича Правдина, с которой он был близок три года, предшествовавшие распаду семьи.
Вадим рассчитывал, что такая формулировка вызовет взрывную реакцию Глеба. Нет, тот и бровью не повел. Рыскин же и вовсе будто отсутствовал. «Черт! А они хорошо подготовились», – успел насторожиться Вадим. И тут в зал вошла Ира-сводница. Она блестяще выполнила задание Вадима.
Если «моей Ире» Вадим велел надеть белую блузку, застегнутую под горло, и черную юбку – десять сантиметров ниже колен (классическая «училка» – так сформулировал свое задание Осипов клиентке), то Ира-сводница предстала во всей красе порока. Туфли на высоченном каблуке (специально переобулась в коридоре суда), черные колготки в сеточку (последний писк московской моды), мини-юбка, скорее даже супермини, ярко-желтая кофточка с декольте, начинавшемся чуть выше пояса юбки. Ярко-красная помада на губах довершала образ дорогой валютной проститутки, по крайней мере каким он рисовался в представлении Вадима.