Пламя грядущего

Он лежал с закрытыми глазами, и перед его мысленным взором мелькали отчетливые картинки сражения. Он вспомнил, как споткнулся среди камней и рядом с ним промелькнул чей-то меч, защищая его. Это мог быть Хью. Он с содроганием вспомнил объятого пламенем человека, упавшего вниз неподалеку от него. Неужели это тоже мог быть Хью? И как он потерял из виду Артура? И как он мог не знать, что Хью был рядом с ним, или сзади него, или подле него? В памяти осталось лишь воспоминание об ужасной неразберихе, возникшей во время сражения; но гораздо хуже было уныние, охватившее его, когда он осознал, что потерял меч Артура, а также потерял Хью. А сам он лежит, раненный стрелой, выпущенной из лука христианина: можно сказать, получил дружеское послание.

Все это было безумием, таким же сумасшествием, как и разговоры Гираута о дьяволах и об адском воинстве. Какая тема для героической баллады! В его голове кружились образы, слова переплетались со звуками арфы, а потом он заснул.

Проснувшись, он увидел Артура, сидевшего подле него.

– А, наконец-то вам лучше, – радостно воскликнул Артур. – Как приятно видеть такую перемену – вы опять стали похожи на себя, честное слово. Гираут рассказал мне… я едва поверил ему… Он сказал, что врач был весьма доволен, что вы выпили бокал вина и что заснули нормальным сном.

Дени стиснул его запястье. Артур похудел, и кости проступали под кожей.

– Это вы, – слабым голосом промолвил Дени. – Я думал, вы умерли.

– Только не я. Умер? Какое-то время я хотел, чтобы это было так. – Артур покачал головой. Он выглядел изможденным и очень бледным, с темными кругами под глазами. – У меня было вывихнуто колено. Вы знаете? Я лежал внизу, слышал крики на стене и знал, что люди храбро умирают там, хотя почти ничего не видел на таком расстоянии. Я недостаточно хорошо видел дорогу к месту сражения, даже если бы я смог вскарабкаться по камням, – с горечью закончил он. – Даже если бы меня не скрутили судороги.

– Не говорите так, – сказал Дени. – Вы вели себя мужественно. Вы могли бы лежать там сейчас, обратившись в пепел, погибнуть, как бедняга Хью…

Голос его прервался. Артур в смятении посмотрел на него.

– Гираут рассказал вам! – воскликнул он. – Я изобью этого дурака. У него ума не больше, чем у собаки, даже меньше, чем у любой из тех, каких мне приходилось видеть. – Он гневно хлопнул себя по бокам. – Ну да ладно, он, конечно, преданно ухаживал за вами. Наверное, мне не стоит быть слишком суровым с ним.

– Он совершенно ни при чем, – сказал Дени. – Я сам догадался, а потом вытянул из него подробности. А кроме того, какая разница? Я все равно узнал бы рано или поздно. Бедняга Хью. Невозможно представить, что мы его больше не увидим. И это навсегда. Понимаете? Я никогда не думал, что Хью может погибнуть. Он казался…

– Самым стойким из всех нас. Да, я понимаю. Мне его тоже не хватает, Дени. Я привык полагаться на него.

Дени вытер глаза рукой.

– К черту, какой в этом прок? – сказал он. – Если бы Богу было угодно, чтобы мы победили, он помогал бы нам вместо того, чтобы убивать лучших из нас, как вы думаете? Короче говоря, мы никогда не возьмем Акру… Сколько времени я пролежал здесь? – вдруг спросил он, пораженный внезапной мыслью.

– Сегодня уже восьмой день, – со вздохом ответил Артур.

Дени обессиленно уронил голову на свернутый плащ, служивший ему подушкой.

– Я ничего не помню, – потрясенно пробормотал он. – Как могут выпасть из памяти целых восемь дней?

– Большую часть времени вы были без памяти, – пояснил Артур. – И горели в лихорадке какое-то время. Когда Балдуин принес вас, вы были без чувств из-за потери крови. А знаете, Балдуин в большой милости у короля. Он сразу же пошел, прямо как был, обожженный и окровавленный, и попросил, чтобы Амброджио ди Салерно занялся вами. Он замечательный врач, всегда такой спокойный, очень уверенный в себе, преисполненный сочувствия. И когда он работает, не перестает читать наставления двум своим ученикам.

– Знаю. Я их видел, – сказал Дени.

– Да, ну так вот, вы пришли в сознание, а он сказал, что ему придется вырезать наконечник стрелы, и он бы не хотел, чтобы вы корчились от боли и мешали ему. Балдуин услужливо сказал, что охотно стукнет вас по голове, ибо он видел, будто именно таким образом всегда поступают, когда хотят, чтобы пациент лежал спокойно. Амброджио разразился лекцией по поводу примитивных методов в медицине и дал вам какой-то напиток – опиум и мандрагору, кажется, он так это назвал, – и вы крепко заснули. Представляете? Балдуин сказал, что встречал нечто подобное у мавров, в Испании. Ну а затем он вырезал наконечник из тела и зашил вас, и вы проспали почти два дня. Потом началась горячка, а рана приобрела весьма неважный вид. В течение нескольких дней мы думали, что вы наверняка умрете. Вы бредили и пели – помню, вы непрестанно распевали какие-то стихи о ком-то по имени Журден.

– Правда? А какие?

– Я не сумел их как следует разобрать. В основном это была одна тарабарщина. Я расслышал имя Журдена и еще что-то о Фромоне, подлом предателе, но все остальное совершенно не имело смысла. Это одна из песен, которые вы сочинили?

– Нет. Не совсем так. Неважно, продолжайте.

– Помимо прочего, я был болен – полагаю, Гираут и об этом вам рассказал. Похоже, он вообще не способен не проболтаться. Он сидел около вас и менял влажные тряпицы, чтобы уменьшить жар. Врач приходил каждый день и внимательно вас осматривал. Наконец вчера остался очень доволен и сказал, что, по его мнению, худшее позади.

Дени лежал неподвижно, стараясь не упустить ни слова из повествования Артура. Напрягая память, он, как ему показалось, припоминал – весьма смутно – боль в плече, бредовые видения, пробуждение лицом вниз на грубом одеяле, чьи-то голоса, раздававшиеся рядом с ним, разговоры, крики и пение.

– Восемь дней, – вымолвил он наконец. – И все это время Хью был уже мертв, он погиб не вчера. Сколько еще погибших? Ради Бога, что тут происходило?

– Я все вам расскажу. Вы не голодны?

– Когда вы упомянули об этом, я понял, что да. Вы получили от короля деньги?

Артур рассмеялся.

– Да, получил. Дайте мне только разыскать этого болтливого менестреля и позаботиться, чтобы он вас накормил. А потом, когда вы насытитесь, я посвящу вас во все подробности.

После штурма, в котором участвовал Дени, несколько пизанских воинов, жаждавших славы, попытались повторить восхождение на обрушенную стену и пробились к бреши. Но они выбрали неподходящее время, когда все остальное войско отправилось к походным котлам обедать, и их нелепая атака захлебнулась. Позднее, в тот же самый день, вся армия Саладина двинулась в наступление на лагерь крестоносцев. Сражение развернулось вдоль всей линии укреплений, схватка была жаркой и отчаянной, с большими потерями с обеих сторон, но к вечеру турки были отброшены назад.

А потом по лагерю разнеслись слухи, сначала показавшиеся дикими и несуразными, – о том, что между неверными и двумя королями ведутся тайные переговоры, которые длятся уже некоторое время.

Более того, накануне сражения у башни Ричард направил к Саладину посланника с просьбой о встрече. Целью встречи, по его замыслу, должны были стать пробные переговоры. Султан, однако, ответил, что по обычаю королям следует достигнуть сначала предварительных договоренностей и выбрать переводчика, заслуживающего доверия. «Ибо если они однажды вступили в беседу, – сказал он, – и обменялись знаками взаимного доверия, что вполне естественно при подобных обстоятельствах, то не подобает им продолжать войну против друг друга». Вскоре после того посланник Ричарда вновь отправился к Саладину, дабы известить, что король болен, и обменяться подарками. Также был продолжен разговор о встрече на вершине холма Тель эль-Айадийа, где Саладин разбил свои шатры и расположил главную ставку. И снова султан отверг саму мысль о подобной встрече, но послал Ричарду немного снега, основательно упакованного в кожи, чтобы не растаял, и цитрусовых фруктов, которые, по утверждению доктора Амброджио, являлись превосходным лекарством от цинги. Этот обмен любезностями и предварительный торг сопровождался нескончаемым обстрелом крепостных стен из всех осадных машин, как французских, так и английских. Однако войскам пока не отдавали новых приказов штурмовать город.