Пламя грядущего

Он наклонился к ней совсем близко, обвив рукой ее гибкий стан. Его губы касались ее ушка.

– Согрей меня лучами своих глаз, – попросил он. Она повернула к нему лицо, их губы встретились.

– О Боже, – прошептала она, – никто никогда не говорил так со мной прежде. – И с восторгом упала в его объятия.

Как раз в самом разгаре страстного поцелуя Дени осенило, что он вполне может жениться на ней. Лорд поместья Фитцлерой, вассал Хотеривов, друг Уильяма Маршала… Раньше эта идея ему не приходила в голову, но сейчас она вдруг показалась вполне осуществимой.

Он отстранился. Она медленно открыла глаза и томно спросила:

– Что случилось?

– Ничего, моя возлюбленная, кроме моего изумления, что мне может быть уготовано такое счастье. – И он вновь принялся ее целовать, хотя и несколько рассеянно.

Дневник Дени из Куртбарба. Отрывок 3-й.

Мысль, пришедшая мне в голову, что я мог бы жениться на леди Мод, не давала мне покоя, хотя я и решительно отверг ее. Я уподобился некоему ростовщику, получившему в заклад драгоценный камень. Он то любуется им с величайшей осторожностью, то хочет с выгодой продать его, то вынимает, чтобы насладиться его красотой при свете дня, а то спешит убрать с глаз долой, дабы не впадать в искушение.

Так и я размышлял об ее прекрасных угодьях, тучных полях, сочных лугах, о большом стаде и многочисленных работниках, мысленно прикидывая, каков может быть годовой доход, включая налог на пользование лесом и водой, и насколько ее ленное владение обеспечивает рыцарю достойный образ жизни. Иначе же я никогда не смогу вздохнуть свободно. Но потом я спрашивал себя, неужели приличествует истинной любви думать о выгоде? Что за нужда труверу жениться, или как я могу обосноваться в этом дальнем сельском захолустье, будучи в Англии чужестранным подданным? Жениться? Да, но на моих условиях: когда я стану хозяином собственных земель, тогда и наступит время составить приличную и выгодную партию; такой брак был бы честным и уместным. Кроме того, избрал я леди Мод своею Бель-Вэзер, сиречь возлюбленной, а как наставляют Предписания любви: «Между мужем и женой истинной любви не бывает». Но вслед за тем меня вновь посещала мысль, как приятно было бы сделаться соседом Артура, мы бы стали неразлучны, как в стародавние времена Дамон и Пифиас, о которых сказано в Священном Писании или где-то еще. И вновь этот вопрос неотступно точил мой мозг, словно червь сердцевину цветка, и я спрашивал себя, действительно ли она – моя истинная любовь, или я еще раз обманулся? А если она не та, кого я ищу, то все прочие доводы не имеют смысла.

Но ее общество приятно, ибо она весьма красивая и любезная дама, хотя, возможно, и говорит слишком много о рыцарских подвигах и рыцарском долге. Впрочем, этот небольшой недостаток следствие того, что она забивала себе голову рыцарскими романами и, как я недавно узнал, заставляла своего секретаря едва ли не каждый вечер читать ей отрывки из книг подобного рода или читала сама, поскольку была обучена грамоте, что, честное слово, является большой редкостью для англичанки.

Так прошло около двух недель, причем я не столько предавался размышлениям, сколько участвовал в увеселениях и празднествах: мы выезжали на соколиную охоту, прогуливались среди полей, пировали и танцевали под пронзительную музыку, какую только и могли сыграть музыканты Артура или его соседей, заводили разговоры с крестьянами, работавшими на полях, – ибо именно так Артур обычно делал, по его словам, во исполнение обязанностей, возложенных на него как на их лорда, – и время от времени наносили визиты то одним знакомым, то другим. Большой компанией мы ездили в город под названием Петуорт, где семья Перси (близкие друзья леди Мод, чей сеньор, Уильям Хотерив, породнился с ними, женившись на Агнес Перси) владела прекрасным домом. Однажды Артур отвез меня и в известный монастырь ордена бенедиктинцев в Хардхеме, до которого я не добрался, сбившись с пути по дороге из Чичестера; и на стенах монастырского собора я увидел воистину дивные фрески, безыскусные, как сама жизнь, изображавшие сцены Судного дня и души грешников, которые корчились в страшных муках, повергая в трепет зрителей, а также много других восхитительных картин.

За это время я еще больше привязался к Артуру, и хотя во многом не мог с ним вполне согласиться, его здоровый дух и цельная натура внушали уважение, ибо в наши дни эти качества встречаются редко. Немало есть людей, препоясанных мечом и удостоенных рыцарского звания, кои не следуют рыцарскому кодексу чести. Он принадлежал к числу тех, кому бы вы с радостью доверили охранять свою спину в бою, тех, кто, однажды подарив вам дружбу, ни при каких обстоятельствах не откажутся от нее. Я знал – пока он жив, мне не грозят голод и лишения. Ему очень нравилось слушать мои песни, и в награду, помимо своей дружбы, он дал мне новую одежду, новую сбрую для коня, небольшую котомку для моих пожитков и в качестве подарка два фунта анжуйских денег в преддверии того дня, когда мне придется отправиться в Лондон.

Как-то раз, когда мы с Артуром прогуливались вместе, наслаждаясь теплой и ясной погодой, он повел меня вдоль реки к тому месту, где были посажены ивы, и рассказал мне, как правильно срезать с них прутья и как искусно их сплетают потом работники, чтобы сделать рыболовные сети, корзины и прочие изделия. Мы вышли на открытое место, где находился пруд, на берегу которого играли дети, кучка взъерошенных, чумазых, пронзительно визжавших оборванцев. Я увидел, что двое из тех, кто постарше, навалились на маленького и лупят его, связав ему запястья веревкой, сплетенной из ивовой коры. Признаюсь, я не могу смотреть на такое: во мне сразу всплывают дурные воспоминания о тех днях, когда я служил пажем в замке монсеньора Раймона де Бопро. Надо мной насмехались мальчишки старше возрастом и так мучили меня, что я не поставил бы и медяка на жизнь против смерти. Я ринулся вперед, но Артур обогнал меня и оттащил старших детей от младшего.

Он объявил им, что в высшей степени бесчестно двоим нападать на одного, и спросил, в какую игру они играют. Один их них, с милой, жизнерадостной мордочкой, усыпанной веснушками, и с широкой, щербатой улыбкой – у него недоставало передних зубов, охотно признался, что они играли «в рыцаря и крестьянина». Тогда Артур, погладив его по голове, сказал им, что это дурная игра, поскольку рыцарю отнюдь не подобает столь жестоко обращаться с крестьянами, ведь рыцарство основано на кодексе чести, который предписывает защищать низших по званию и заботиться о слабых. Далее он поведал им о рыцарском ордене Тамплиеров, члены которого, подобно монахам, подчиняются строгой дисциплине, и о рыцарях Госпиталя св. Иоанна[89], взявших на себя попечение о больных и раненых, и подтвердил, что сам он, сколько бы ни было ему отпущено Господом лет жизни, никогда не поднимет руки на крестьянина, неважно – свободного или крепостного. Я поначалу ничего не понял из их разговора, но видел, как смягчилось его лицо, когда мальчик ответил ему, и с глубоким вздохом он отпустил их, погладив по голове. Я спросил, о чем шла речь, и он объяснил мне. Я сказал: «Вы хорошо поступили, именно так, как я и ожидал, ибо немногие рыцари настолько заботятся о благополучии своих вассалов, чтобы обращать внимание даже на поведение их детей». – «Да, – согласился он, – но что мне с ними делать? Они так невежественны, и я не знаю, какую пользу приносит им моя забота о них. Ибо когда я закончил речь, ребенок сказал невинно: «Но, милорд, мы были крестьянами, а тот, которого мы били, был рыцарем».

Я смеялся над этим происшествием до тех пор, пока слезы не заструились по моим щекам, но он лишь покачал головой. Впрочем, через некоторое время он тоже начал смеяться, а затем сказал, что его несчастье в том, что он слишком серьезен, и ему даже стоит поучиться у меня легкому отношению к жизни. Я бы с радостью помог ему в этом, но прекрасно понимал, что он никогда не сможет проявить легкомыслие в том, что касается вопросов чести и долга. Да и я не хотел бы видеть его иным.

89

Тамплиеры, рыцари Госпиталя Св. Иоанна – члены античных духовно-рыцарских орденов, основанных в королевствах крестоносцев; более подробно о них сказано во вступительной статье.