Живи с молнией

– Я тебе как-то говорил, что мне нужно будет съездить в Чикаго для обсуждения кое-каких вопросов. Поедем вместе. Устроим себе каникулы.

Сабина подняла на него глаза. Занятая чтением, она не сразу сообразила о чем речь, но затем лицо ее просияло. Эрик смотрел на нее, мучимый противоречивыми чувствами. Если она поедет с ним, для него это будет огромным облегчением. Он встретится с Мэри в университете, поговорит с ней несколько часов о деле, а потом, ничем не связанный, сможет провести с Сабиной в Чикаго субботу и воскресенье; но внутренне он будет злиться и испытывать жалость к самому себе.

С другой стороны, если Сабина откажется от поездки, он сможет свободно отдаться на волю потока, в который бросит его порыв чувства.

– По-моему, это чудесная мысль, – сказала Сабина. – А мы сможем пойти куда-нибудь потанцевать?

– Да ведь в Нью-Йорке мы этого никогда не делали, – сказал он.

– Ну, тогда у нас не было денег. Впрочем, мы и теперь не очень-то развлекаемся, – засмеявшись добавила она. – Но сейчас мы уж не такие бедняки, как раньше. Я могу одолжить платье у Мэй Тэрнер.

– Разве у тебя нет своего?

Она взглянула на него с выражением полной безнадежности, какая овладевает каждой женщиной, пытающейся объяснить мужчине что-то насчет платьев.

– Ладно, не беспокойся. Платье у меня будет.

– А как же Джоди? – спросил он. – На кого мы его оставим? У Льюисов оставить его, конечно, нельзя. Да и вообще, если разобраться, неудобно навязывать ребенка на два дня кому бы то ни было.

– Ты же первый это предложил, – засмеялась Сабина и, пожав плечами, снова взялась за книгу. – Оставим это. Поезжай один.

– Не хочу я ехать один. Это неинтересно.

– Ну, оставайся дома. – Она снова подняла глаза, подсмеиваясь над ним. – Мне бы очень хотелось поехать, но я не могу. И никакой драмы тут нет. Чего ты от меня хочешь, Эрик? Тебя что-то тревожит?

– Нет. Мне просто хочется поворчать.

– Ну хорошо, – мягко сказала она. – Ты поворчи, а я пока почитаю.

На следующий день он послал в Чикагский университет на имя Мэри Картер записку, в которой писал, что рассчитывает приехать в Чикаго днем десятого марта. Ему хотелось бы поговорить с ней о некоторых работах, ведущихся в Калифорнийском технологическом институте. Не будет ли она добра сообщить ему, где он может с ней встретиться. Ответ пришел очень скоро. Она будет ждать его в два тридцать в библиотеке физического факультета. Эрик смотрел на ее четкую круглую подпись, и ему казалось, что Мэри, выводя свое имя для него одного, вкладывала в это движение ласку.

Всю дорогу до Чикаго он томился и нервничал. Как бы ни были приятны его ожидания, в нем ни на минуту не ослабевало глубокое внутреннее сопротивление.

Ему уже не хотелось ехать в Чикаго и встречаться с Мэри. Ему не хотелось сталкиваться с необходимостью окончательного решения. Ему не хотелось быть жертвой случайного порыва, выросшего в непреодолимое влечение. Черт возьми, Сабина не имеет возможности одеться как следует, а он, вместо того чтобы купить ей платье, тратит деньги на эту поездку, которая, в сущности, является для нее оскорблением! Больше того, у Джоди тоже многого не хватает. Ведь он, Эрик, зарабатывает всего сорок пять долларов в неделю. Откуда он взял, что может позволить себе роман на стороне?

И если он не может себе этого позволить из финансовых соображений, то тем более это немыслимо по соображениям моральным. Эрик сидел, уставясь в окно и механически раскачиваясь в такт движению поезда. Рядом с ним лежал чемоданчик с пижамой, бритвой и зубной щеткой. И пока он яростно обвинял себя на тысячу ладов, не находя себе никаких оправданий, ему ни разу не пришло в голову выйти на следующей остановке и с первым же поездом вернуться в Энн-Арбор.

Войдя в библиотеку, Эрик сразу окунулся в привычную атмосферу. Он был совершенно уверен, что, окажись он в библиотеке любого другого университета – Бангалорского, Киевского, Копенгагенского или Цюрихского, он везде увидел бы такие же полки, те же толстые книги и те же заглавия. И точно так же за столами сидело бы несколько аспирантов и перед каждым лежал бы ворох раскрытых книг и стопка бумаги, исписанной вычислениями.

В таких комнатах Эрик всегда ощущал тайную гордость за то, что принадлежит к единственному в своем роде сословию. Если в мире и существует какой-то общий язык, общая движущая сила, то это, конечно, не любовь, это – наука. Но здесь, возле стенда с журналами, его ждала и любовь. Мэри была в новеньком, с иголочки, сером костюме из шерстяной фланели и желтой блузке с воротником, завязанным спереди бантом. Она поднялась ему навстречу, улыбаясь и вопросительно глядя на него, а он жадно разглядывал ее милое оживленное лицо, ее волосы и фигуру, мучительно стараясь найти хоть какие-нибудь недостатки, которые могли бы быть ему неприятны. Она протянула руку с превосходно отполированными ногтями.

– Хэлло, Эрик, – тихо сказала Мэри. Она избегала глядеть ему в глаза, и на ее худощавом лице выступила краска. – Здесь есть комната для семинаров, где мы можем поговорить. – Она поправила пояс юбки, глубоко переводя дыхание. Он молча шел за нею, неся в руках небольшой чемоданчик.

В комнате для семинаров стоял длинный коричневый стол, несколько жестких стульев, три классные доски и кожаный диван. На столе лежали ее пальто и сумка. Эрик заметил, что у нее хорошие вещи, гораздо лучше, чем у Сабины. Он почувствовал к ней острую неприязнь и обрадовался этому, как избавлению.

– Ну, Мэри, что вы делали это время? Есть что-нибудь новенькое?

Она пожала плечами.

– Ничего. Я бросила расчеты линейных ускорителей, так как в Калифорнийском институте стали применять новое приспособление.

Она кратко рассказала о циклотроне, потом спросила:

– А вы что делаете?

– Все еще вожусь с нашей трубкой. Впрочем, мы думаем выкинуть ее и установить дейтрон-дейтроновое оборудование. Оно невелико и сравнительно дешево. Вы о нем что-нибудь слыхали?

Все это время Мэри стояла по другую сторону стола, прислонясь к нему так, что край его вдавливался ей в бедро. Затем она подошла к доске и начертила на ней ряд маленьких концентрических квадратиков.

– Нет, – сказала она. – Последнее время я мало читала.

Мучительное беспокойство, снедавшее Эрика все утро, овладело теперь ими обоими. Он подождал, пока уляжется волнение.

– Эта дейтроновая штука – в самом деле полезная вещь, – сказал он, наконец, холоднее, чем когда-либо. – Я вам объясню, как она работает.

Он подошел к доске и написал:

1D2 + 1D2 = 2He3 + 0n1

Мэри стояла возле него, разглядывая простую формулу, потом рассеянно стала зачеркивать кружок буквы D мелкими штрихами, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, словно ребенок, любующийся своим художеством.

– Вы завтракали в поезде? – спросила она, швырнув мел на подносик.

– Да. А вы не завтракали?

– Нет еще. Но могу позавтракать сейчас. Давайте пойдем куда-нибудь ненадолго.

Эрик смотрел на ее волосы, и ему казалось, что он давно знает их на ощупь. Как ученый, как личность, она была не только равна ему, но во многих отношениях гораздо выше. Он был жесток к ней, ибо знал, что она может его полюбить, а он никогда ее не полюбит. Он мог представить себе, как бы он жил с ней день за днем, чувствуя к ней спокойное уважение, но знал, что никогда не полюбил бы ее, как Сабину. Как бы ни сложились его отношения с Мэри, он никогда не будет всецело захвачен ею. В области чувств он был чуть-чуть сильнее ее, но это давало ему огромное преимущество.

– Идемте, – сказал Эрик. – Кстати, мне нужно кое-что купить для Сабины.

Не поднимая на него глаз, Мэри надела шляпу и очень спокойно сказала:

– Я уже знаю, что вашу жену зовут Сабиной. Очень красивое имя.

Стоя под ярким солнцем и холодным мартовским ветром, они долго колебались, куда пойти, и ни один из них не мог отважиться ни на какое решение. Они спорили, ехать ли на автобусе или на городской электричке, потом решили, что электричка намного быстрее, а потому не о чем и спорить, и все-таки сели в автобус.