Живи с молнией

– Пойдете вы или нет? – спокойно спросил Хэвиленд. – К черту опыт. Я думал, что стипендия для вас – вопрос первостепенной важности.

– Но…

Хэвиленд повысил голос:

– Не заставляйте Фокса ждать!

Эрик ничего не ответил. Он повернулся и вышел, смущенный и раздосадованный неожиданной резкостью Хэвиленда. Суббота и воскресенье прошли для него и Сабины в атмосфере радостного блаженства. За эти два дня они вкусили счастье в полной мере. После этого всю остальную жизнь они могли бы жить одними воспоминаниями.

Эрик понял, что Хэвиленд уже не ощущает радостного подъема. Где-то на протяжении этих двух дней он утратил воспоминание о пятнице. Хэвиленд снова стал чужим.

Профессор Фокс был явно раздражен – вторая неожиданность за это утро. Он заговорил без всякого вступления:

– Горин, вы, однако, проявляете удивительную беспечность. Прием заявлений о стипендиях закончен уже две недели назад. Комиссия заседала в прошлую пятницу и фактически уже вынесла решение о распределении стипендий, но о вашей просьбе никто ничего не знал.

– Тут какое-то недоразумение, профессор Фокс. О том, что мне нужна стипендия, я говорил доктору Хэвиленду полтора месяца назад.

Фокс бросил на Эрика быстрый взгляд и покачал головой.

– Очевидно, это действительно недоразумение. Хэвиленд до вчерашнего утра не говорил об этом ни слова. Обычно просьбы, поступившие так поздно, я оставляю без внимания. Но вы – наш аспирант, и мы несем за вас ответственность.

Почему же, думал Эрик, полтора месяца назад, когда эта стипендия казалась ему такой необходимой, Хэвиленд не позаботился о том, чтобы передать его заявление. Тут что-то неладно. Он ждал объяснений от Фокса, но в нем накипала злоба против Хэвиленда.

– Вот бланк заявления, – сказал Фокс, взглянув на ручные часы. – Заполните тут же, подпишите, и я лично передам ваше заявление комиссии.

– Сначала я попрошу вас кое-что объяснить мне, – сказал Эрик, быстро пробегая глазами печатный бланк заявления. – Предположим, что мы закончим опыт в ближайшие месяцы или к осени. Должен ли я в таком случае оставаться до конца года в Колумбийском университете или могу искать место штатного преподавателя где-нибудь еще?

Фокс недовольно сдвинул брови, но не обиделся.

– Само собой, вы всегда можете перейти на более интересную работу, если найдете таковую и окажетесь пригодным для нее. В таком случае ваша годовая стипендия будет соответственно сокращена. Что вас тревожит, Горин? – спросил он вдруг мягко, но настойчиво.

Над рекой по-прежнему сиял чудесный, манящий июньский день. Сидя перед чистым бланком, Эрик смотрел в окно.

– Я и сам не знаю что, – задумчиво сказал он. – Мне страшно хочется поскорее закончить опыт, и мне казалось, что мы успеем провести его за лето. По крайней мере, вчера я был в этом уверен.

– Я же говорил вам, что это будет не так-то легко. Творческий труд никогда не укладывается и не может уложиться в какие-либо заранее установленные сроки. Возможно, что к будущему году вам удастся закончить опыт. При существующих условиях вы вряд ли сможете сделать это раньше.

– Почему? – Эрик повернулся к нему. – Почему не сможем?

– К чему такая спешка? – спросил Фокс. – Куда вы торопитесь? К какой бы цели вы ни стремились, чем скорее вы ее достигнете, тем будет хуже для вас.

– Шутки в сторону, – сказал Эрик. – Для меня это слишком серьезно.

Фокс устало и раздраженно мотнул головой.

– Вы считаете меня шутником? Для вас это слишком серьезно! Боже мой, это самое жестокое, что вы могли сказать. Слишком серьезно! Ну хорошо, я попытаюсь говорить так, чтоб вам было понятно. Разве вы не видите, что время против вас? Во-первых, на каникулах лаборатория будет закрыта.

– Какие там каникулы? Я не собираюсь брать отпуск!

– Но Хэвиленд собирается, он всегда уезжает в отпуск. Здесь у нас почти все так делают. Конечно, те, кто занят исследованиями, уезжают всего на одну-две недели, но они имеют право отдыхать все лето, если пожелают. А Хэвиленд у нас – исключение.

– Пожалуй, неделя или дней десять – еще куда ни шло, – сказал Эрик.

Он осекся и взглянул на декана. Фокс смотрел на него серьезным, сочувственным взглядом. Он словно наблюдал, как на чьем-то чужом небе меркнет яркая звезда, и чувствовал, что ничем не может помочь.

– Лучше заполните бланк, Горин, – спокойно посоветовал он. – Сейчас я тороплюсь, но обещаю вам сделать все, что от меня зависит. А тем временем я бы на вашем месте переговорил с Хэвилендом. В конце концов он ваш начальник. Вы в его руках. В очень хороших руках, между прочим, – прибавил он другим тоном. – Только они иногда немеют и теряют нормальную чувствительность. Но он имеет полное право распоряжаться лабораторией по своему усмотрению. Вы это знали, когда согласились с ним работать. Так что, к сожалению, ничем не могу помочь – придется вам обсудить это с ним.

Заполнив бланк, Эрик тотчас же вернулся в лабораторию. Хэвиленд все еще разглядывал чертеж.

– Ну, все в порядке? – приветливо спросил Хэвиленд. Он, видимо, ожидал благодарности и готовился любезно отклонить ее, но Эрик неподвижно стоял у двери.

– Чем объяснить, что вы передали мою просьбу о стипендии только вчера, через два дня после первого испытания? Почему не два месяца назад?

– Не все ли равно, раз вы ее получите, – медленно произнес Хэвиленд, пристально глядя на Эрика.

– Нет, это далеко не все равно. Два месяца тому назад было совсем иное положение, и тогда мне было необходимо заручиться стипендией! Но в пятницу, после первой пробы, мне показалось, что я обойдусь и так. Что случилось с вами в субботу, почему вы вдруг передумали?

Хэвиленд нахмурился и сжал губы. Щеки его чуть-чуть порозовели, и от этого лицо стало казаться тоньше. Резкий тон Эрика поразил Хэвиленда – это было что-то новое. Эрик говорил с ним, как равный с равным, как человек, недовольный своим партнером. Но особенно задело его то, что Эрик спросил о субботе. В этот день Лили пришла к нему, как обещала. И с тех пор Хэвиленд то и дело невольно сравнивал пережитое им в тот день с тем, что он видел между Сабиной и Эриком, поэтому сейчас он почувствовал себя глубоко уязвленным.

– В субботу ничего не случилось, – сказал он. – Не знаю, как вы истолковали пробу, которую мы провели в пятницу, но она вовсе не означает, что работа закончена.

– Не сегодня-завтра мы уже сможем приступить к опыту.

– Вы хотите сказать, что прибор уже готов? Пожалуй, но нам нужно еще сделать миллион дел. Я же вас предупреждал, что все предусмотреть немыслимо. Поэтому я не могу назначить определенный срок. Одним словом, там будет видно.

Он говорил тоном, не допускающим возражений, и Эрик понял, что Хэвиленд пользуется правом начальника. Говорить было больше нечего. Не мог же Эрик заявить, что ему нужно поскорее закончить опыт, так как он хочет жениться или потому, что он устал от такой жизни. Все его доводы были обречены на неудачу. Любые возражения сейчас прозвучали бы как жалоба.

– Фокс говорил что-то о вашем отпуске. Когда вы можете его получить?

– В любое время, начиная с будущего месяца, – ответил Хэвиленд. Видимо, этот вопрос его удивил, но в то же время и успокоил. – Мне действительно нужно отдохнуть. Я хочу уехать на лето.

– На лето? – растерянно повторил Эрик. – На все лето?

«Это называется – немного отдохнуть! – подумал он. – Твой небольшой отдых – для меня целая жизнь!» Наконец ему стало все понятно. Он молчал, охваченный гневом, чувствуя, что все его планы рушатся. Значит, нет ни малейшей надежды устроиться осенью на приличную работу. Осенью они только приступят к опыту. Он еще раз взглянул на прибор. Через три месяца они не подвинутся ни на шаг по сравнению с сегодняшним днем. А эти три месяца были для него равносильны году.

– А мне что же делать целое лето? – Голос Эрика звучал так ровно и твердо, что Хэвиленд и не догадывался о бушевавшей в нем ярости.

– Что хотите, – ответил Хэвиленд. – Занимайтесь со студентами летнего университета. Заработайте немного денег. Я рассчитывал совсем запереть лабораторию, но если вы пожелаете время от времени приходить сюда, чтобы немножко покопаться, – пожалуйста.