Паразиты сознания

Так что в каком-то, пусть скромном, масштабе люди владели телекинезом всегда. То, что я мог при концентрации выдавать более мощный энергетический импульс, было просто следствием занятий феноменологией: диапазон возможностей моего мозга резко расширился.

Ум Райха возреял подобно ястребу в горном полете. Он стал предрекать, что наступит день, когда мы без помощи какой бы то ни было техники сумеем поднять наверх руины Кадата, и что человеку для того, чтобы отправиться на Марс, не надо будет никакого усилия. Волнение Райха передалось и мне. Я видел, что он говорил верно: мое открытие можно назвать пока самым крупным нашим шагом вперед, и в теоретическом и в практическом плане.

Ведь до сих пор научный прогресс человека был в некотором смысле прогрессом не в том направлении. Взять раскопки на Каратепе. Мы бились над этой проблемой, отыскивая чисто технократическое ее решение — как поднять город, высвободив его из-под миллиарда тонн грунта, — при этом полагаясь исключительно на помощь машин и совершенно не учитывая при производстве работ ум человека как неотъемлемую часть. И чем больше этот ум изобретает облегчающих труд механизмов, тем он сильнее умаляет свои собственные достоинства, отводя себе пассивную роль «мыслящего придатка» машины. Последние два столетия научные достижения человеческой мысли только и работали на то, чтоб человек все глубже и глубже утверждался в мнении, что он — существо пассивное.

Я предостерег Райха, что такое сильное умственное возбуждение может привлечь внимание паразитов. При этих словах он принудил себя успокоиться. Я изорвал на мелкие клочки кусок папиросной бумаги и продемонстрировал, как они у меня порхают по столу. При этом я шутливо заметил, что единственное, в чем я преуспеваю — это передвигать с места на место пару граммов бумаги. Так что уж если докапываться до Кадата, то лучше иметь при себе не ум, а кирку с лопатой. Тут Райх сам попытался привести бумажные клочки в движение, но у него ничего не вышло. Я попытался на словах довести до него «фокус» включения ума «на передачу», но он не смог ничего уяснить. Райх изнурял себя этим занятием полчаса, но так и не сумел сдвинуть даже самого крохотного клочка. Я давно уже не видел его таким удрученным, как в тот вечер, когда он от меня уходил. Я попытался его ободрить, сказав, что главное — уловить, в чем здесь «закавыка», а это может произойти по наитию, в любой момент. Брат у меня, например, научился плавать в три года, а мне, пока до меня дошло наконец, как это делается, исполнилось уже одиннадцать.

И в самом деле, через какую-то неделю Райх эту «закавыку» усвоил. Он поднял меня среди ночи звонком, чтобы сообщить об этом. Произошло это с ним, когда он, сидя в постели, читал книгу по детской психологии. Размышляя, как это некоторые дети умудряются накликать на себя все подряд несчастья (то влезут куда-нибудь, то что-нибудь себе расшибут), Райх подумал, в какой все же значительной степени каждый такой случай зависит от ума самого ребенка. И думая как раз о тех внутренних силах, над ключом к управлению которыми мы столь усердно ломаем голову, он вдруг понял, что точно так же, как ребенок, с которым «сплошное несчастье», он сам удерживает в себе способности к овладению навыками телекинеза. Райх сосредоточил все свое внимание на книжной странице (тонкая лощеная бумага), и та перевернулась у него сама собой.

Как я наутро узнал, Райх в ту ночь вообще не думал засыпать; вплоть до самого утра он просидел, упражняясь в телекинезе. Ему пришла в голову мысль, что идеальным материалом для подобных опытов мог бы послужить пепел от папиросной бумаги. Его частицы настолько невесомы, что малейшего умственного усилия достаточно, чтобы привести их в движение. Более того, стоит чуть дунуть, как они тотчас вихрясь взлетают и ум может использовать энергию этих частиц, подхватывая их в полете.

После этого навыки телекинеза у Райха пошли развиваться неизмеримо быстрее, чем у меня: он обладает более мощным мозгом, если иметь в виду простой церебральный разряд. Через неделю я удосужился видеть в исполнении Райха невероятный «трюк»: он принудил отклониться в полете птицу и заставил ее дважды описать круг возле своей головы. Последствия этой выходки были весьма забавны. Кто-то из служащих видел происходящее через окно и вскоре сообщил об увиденном в прессу. Когда Райха изловил корреспондент и стал расспрашивать, что там за «знамение» в виде большого черного орла дважды очертило ему возле головы круг (рассказ к тому времени оброс «деталями» до неузнаваемости), тот ответил, что у них в семье всегда любили пернатых, а он, чтобы подманить птицу, использовал особый, необычайно высокой частоты свист. После чуть не целый месяц секретарь Райха только тем и занимался, что отвечал на письма орнитологических обществ, наперебой зазывающих Райха приехать к ним с лекциями. Вот уж тогда Райх позаботился, чтобы о занятиях телекинезом не было известно никому, кроме стен его комнаты.

Откровенно говоря, меня в тот период не очень занимало, есть у меня способности к телекинезу или нет — я не видел в них возможности практического применения. Переправить через комнату обыкновенный лист бумаги стоило мне таких трудов, что проще было встать и принести его самому. Так что дочитывая «Назад к Мафусаилу» Бернарда Шоу, где «древние» у него по собственной прихоти отращивают дополнительные конечности, я не без сарказма думал, что уж здесь драматург явно хватил через край.

Составление «территориальной карты» сознания казалось мне занятием во всех отношениях более интересным и благодарным, оно давало куда более волнующее ощущение власти над умом. Люди так свыклись со своей умственной ограниченностью, что воспринимают ее как должное. Это напоминает поведение больного, забывшего, что значит быть здоровым. Мой мозг мог производить теперь операции такого масштаба, какие мне раньше и не снились. Я, например, всегда был никудышным математиком.

Теперь же я буквально с лета овладел теорией функций, многомерной геометрией, квантовой механикой, теорией игр и групп. На сон грядущий я взялся читать многотомник Бурбаки и прочел пятьдесят его томов, причем местами перепрыгивал через целые страницы — настолько очевидной мне казалась там логика.

Занятия математикой я нашел для себя ценными во многих отношениях. Обращаясь мыслями к своей «первой любви», истории, я теперь с такой легкостью «узнавал» тот или иной ее период, с такой четкостью охватывал всю совокупность его черт и оттенков, силой воображения превращая их в реальность, что просто не мог сдерживать одолевающих меня чувств. Поэтому я предпочел целиком переключиться на математику как занятие более безопасное. Здесь ум у меня мог крутить интеллектуальные кульбиты и носиться пулей из конца в конец математической галактики, оставаясь при этом эмоционально сдержанным.

Мой рассказ о происшедшем в библиотеке случае с секретаршей вызвал у Райха такой интерес, что он решил сам продолжить наблюдения в этой области. Выяснилось, что около пятидесяти процентов женщин и тридцати пяти процентов мужчин-служащих Компании являются «сексуально перезаряженными». Безусловно, это можно было в какой-то степени мотивировать жарой и недостаточно развитыми условиями быта. Казалось бы, при такой интенсивности сексуальных эмоций уровень преступности на предприятиях Компании должен быть низким. Нет, ничего подобного; он был исключительно высок. И когда мы с Райхом сообща над этим подумали, нам открылось, в чем здесь причина. Сексуальная взвинченность и высокий уровень самоубийств оказались связаны друг с другом напрямую.., и сопряжены, конечно же, с деятельностью паразитов. Секс — один из глубочайших источников внутреннего удовлетворения человека, половая и эволюционная активность меж собой неразрывно связаны. Нарушить каким-нибудь образом эту глубинную взаимосвязь — и неизрасходованная энергия, постепенно скопившись, хлынет через край, изыскивая себе возможность удовлетворения любыми средствами, чаще всего самыми неудобоваримыми. Один из них — неразборчивость в половых связях, "чему примеров в Компании существовало множество. И здесь суть все в той же «сфокусированности» эмоций. Мужчина полагает, что такая-то женщина доставит ему сексуальное удовлетворение, и в конце концов добивается, что она делит с ним ложе. Но вмешиваются паразиты сознания, и он теряет способность «сфокусировать» свою энергию на половом акте. Это неприятно ошеломляет: казалось бы, женщина «отдалась» в прямом смысле слова, но ощущения удовлетворенности не наступает. Возникает двойственное чувство, такое же, как, скажем, очень плотно поесть и одновременно с тем чувствовать голод.