Эпсилон Эридана

— Ничего не вижу, — сказала Маша. — Можно включить фары?

— Не стоит. Мы прибыли инкогнито. Но вас должны встречать. Давайте подождем.

Начался дождь. Станислава кабину не закрывала.

— Вода всасывается обивкой, — пояснила она.

Дождь был не очень сильным, но крупным. Капли звучно шлепали по листьям, земле, обшивке флигера, некоторые чувствительно били в голову и по плечам.

Шум дождя заглушал звуки. Обещанный встречающий подошел к самому борту прежде, чем Маша заметила темную фигуру. Человек откинул капюшон и наклонился, рассматривая тех, кто был в кабине. Он хорошо видел в темноте, поскольку через секунду на коленях Маши лежал тяжелый букет, источающий незнакомые ароматы.

— Не урони, — сказал подошедший.

Маша прижала цветы к груди. Две крепкие руки, которые она не могла спутать ни с чьими, подхватили ее, подняли, бережно опустили на землю. Потом осторожно погладили волосы.

— Я вернусь послезавтра, ночью, — сказала Станислава. — Примерно в это же время.

Маша повернулась. Под ногой хрустнула ветка.

— Стася… не знаю, что сказать.

— И так ясно, — рассмеялась Станислава.

— Что я могу для вас сделать? Я тоже правильно поняла?

— Совершенно правильно. Подарите своего старшего офицера, командор. Мне нравится его прическа.

— Дорогая моя сестрица! Вы же понимаете, я не распоряжаюсь его сердцем.

— Сердцем? О, его сердцем уже распоряжаюсь я! — без тени сомнения заверила Станислава. — А вот отпуском…

— А, это. Двое суток.

— Двое?

— Больше нельзя. У него сейчас масса забот с "Вихрем".

— Вот наш капитан, например, к людям очень внимателен…

— Да, я оценила! Трое суток. Земных, разумеется.

— Можно было бы и побольше, — недовольно сказала Станислава. — Но так уж и быть, сторговались. До видзенья!

Блистер над кабиной закрылся, внутри флигера послышался негромкий поющий звук. Машина приподнялась. Из-под нее вырвался сильный ветер. Флигер плавно скользнул вперед, растаял на темном фоне леса. Потом светлый, едва различимый на фоне облаков силуэт мелькнул над деревьями в самом конце поляны, после чего флигер совсем исчез. У Маши почему-то дрожали колени. Даже показалось сначала, что трясется земля.

Всю ночь они истово занимались любовью. Проснулись уже от полуденной жары. Маша с любопытством оглядела комнату с низким потолком и узким оконцем. Все здесь было сделано из естественного дерева и ничем не окрашено — пол, стены, широкая лавка, на которой они спали. Потолок опирался на толстое бревно, уложенное на стены.

Потом она долго всматривалась в лицо Рональда, находя все новые и новые морщинки. Рональд явно постарел, но был бодр и жизнерадостен. Маша очень остро поняла, каким необходимым он для нее стал. От него всегда веяло дружелюбной силой и спокойствием точного знания. Маша погладила его мускулистую руку.

— Мне так много у тебя нужно спросить, Ронни.

— Э! Времени теперь более чем достаточно.

— Кого из наших удалось разыскать?

— Из «вихревцев» — Джун, Нолана, Милдред. Но поиски продолжаются.

— И Милдред нашли?

— Ну, ее найти было проще всего. Интравизор, как-никак. Кроме того, уцелела половина экипажа «Фламинго», шестеро с «Альбасете». Думаю, еще кто-нибудь отыщется, возможностей у нас теперь куда больше.

— Гора с плеч!

— Да, все не так уж плохо, — улыбнулся Рональд.

Маша внимательно осмотрела комнату.

— Неказистый получился домишко, — сказал Рональд. — Плотницкое дело пришлось осваивать на ходу.

— Вы все делали сами? — спросила она.

— Куда там! Свиристел помог со своими мужиками.

— А кто такой Свиристел?

— Морской торговец и немножко пират. Сегодня познакомлю.

— Пират, морской торговец… Никак не привыкну. Рыкофф поделился со мной своими догадками. Но я не успела понять, зачем потребовалось ввергать несчастных кампанеллян в прошлое?

— Я тоже не уверен, что понял все. Но две правдоподобные причины могу назвать.

— Какие?

— Во-первых, те, кто создал трансцендентный канал, могли решить, что людям не мешает побороться за жизнь, чтобы лучше ее ценить. Почему это так важно, Серж, наверное, объяснял.

— Да. Весьма убедительно. А вторая причина?

— Наверное, нужно было посмотреть, насколько быстро, начав с нуля, люди вернутся к исходному уровню развития. И в материальном плане, и в социальном. Должен заметить, что темпы прогресса террян устроителей эксперимента явно разочаровали.

— Почему так думаешь?

— Да ведь канал продолжал работать. И перемещению подверглись уже не столько люди, сколько их техника. Тебе не кажется, что «Фантаск» с «Вихрем» прорвались не потому, что сумели, а потому, что им это позволили?

— Очень даже кажется. Из-за необходимости ускорить развитие колонии на Терранисе?

— По-видимому.

— М-да. Жили себе, жили. И вдруг является некто и начинает нами манипулировать.

— Какое там «вдруг»! Просто раньше мы не замечали.

— Раньше? Ты хочешь сказать, что те, кто старше нас, вмешивались в нашу жизнь и до Кампанеллы?

— Почти уверен.

— Расскажи.

— Начинать придется издалека.

— Сам говорил, что времени теперь — ого-го.

— Ладно, слушай. Начну с того, что со школьных времен я не перестаю поражаться тому, как люди находили в себе силы жить раньше, в Темный период истории. Океаны лжи, насилия, жестокости. Болезни, голод, тяжелейшие материальные условия. Поразительно, но в этих океанах всегда отыскивались светлые островки вокруг отдельных личностей, призывавших опомниться, звавших к любви, состраданию, доброте. Мы знаем, что зачатки добра, так же, как и зла, вырастают в конечном счете из биологической основы человека. Но вот что странно, так это озарения, посещавшие проповедников тех времен. Озарения объяснить одними материальными причинами не удается. Являлось в тех озарениях многое — от железных птиц и огненных дождей до типа отношений между людьми, удивительно похожих на те, что существуют сейчас.

Маша глянула в открытое окно, за которым качался ствол незнакомого дерева, змееобразно извивались лианы. Потом осторожно вставила:

— На Земле.

— А? Да, на Земле. В том-то и дело, что на Земле. Задолго до того, как мы отправились к Эпсилону, откуда-то взялся в воображении Томазо Кампанеллы его Город Солнца… Гуманистические идеи Ренессанса вообще мой конек, задерживаться на них не буду. Возьмемся за мировые религии. Но не с вопроса о Демиурге, а с точки зрения этических норм. Даже при достаточно беглом знакомстве можно видеть, что в каждую из них вложен мощный потенциал человеколюбия. Кроме конкретных рекомендаций по-доброму относиться к единоверцам, там есть и другое. Вспомним о фундаменте любого массового культа — надежде на справедливое воздаяние, самой ценной и дорогостоящей из всех надежд. Заметь, всякая религия зарождается лишь при наличии значительного числа людей, готовых в нее уверовать. Конечно, сознание формируется при сильном влиянии условий. Не случайно возникновение мировых религий приходится на времена смут и войн, когда особенно сильна потребность в надежде. Но как своевременно она появлялась! Бесконечные войны в Индии минус шестого века — Будда, страшное душевное опустошение после подавления Римом иудейских восстаний — Христос. Беспощадные войны кочевников Аравии — Мухаммед. При каждом большом и продолжительном бедствии находился Утешитель. Уже на одном этом можно строить спекуляцию о внешнем вмешательстве, тебе не кажется?

— Пока — нет. Жажда надежды для человека естественна. И появление утешителей вполне объяснимо наличием спроса.

— М-гм, хорошо сформулировано. Однако твое объяснение может быть не единственным, согласна?

— Допускаю. Но счет один-один не приносит победы.

Рональд улыбнулся. Маша глянула на него искоса.

— Послушай, ты был бы не ты, если бы главный аргумент не припас напоследок.

Рональд рассмеялся.

— Верно. Ты меня не очень забыла.