История ленивой собаки

Негр поднял голову со скрещенных на столе рук, он снова был в черных очках:

– Сэмми, ты знаешь, я не могу пить.

– После такого полета, как этот, ты еще как можешь выпить! – взревел Райдербейт.

– Перестань, Сэмми. Я устал.

Райдербейт нахмурился и плеснул себе еще бурбона.

– А вы пьете? – спросил он, поворачиваясь к Мюррею и Жаки Конквест, которые сидели в тени и баюкали свои стаканы. – Давайте, их надо освежить, – добавил Райдербейт и потянулся за бутылкой.

– Нам и так хорошо, – сказал Мюррей, ему совсем не хотелось смотреть на родезийца.

Бравада и веселость, которые он демонстрировал в USAID, по мере уменьшения бурбона переходили в раздражение и дурное настроение. Все, кроме Райдербейта, предпочитали молчать.

– Расскажи нам о Конго, – вяло сказал Мюррей, его волновало больше всего то, что и Райдербейт стал пить молча.

– Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать о Конго, Мюррей, мой мальчик, но позже. Сначала я хочу услышать, что делала на моем самолете эта миленькая маленькая миссис Конквест. Ты шпионила за мной, дорогуша? Собралась бежать к своему мистеру недоношенному Максвеллу Конквесту и донести ему, что этот Сэмюэль Райдербейт сунул свой нос на несколько миль за границу Северного Вьетнама, а потом посадил самолет на рисовое поле, и все потому, что он пару раз нюхнул фляжку с бренди! Так, дорогуша?

– Успокойся, – пробормотал Нет-Входа с другого края стола.

– Я спокоен и мил, Нет-Входа, – улыбнулся Райдербейт. – Просто хочу знать, что этой сладкой замужней леди было нужно на моем самолете.

– Вы сами знаете, – натянуто сказала Жаклин. – У меня было официальное разрешение, такое же, как у мастера Уайлда. Я фотографировала.

– Фотографировала чертовы облака или горы Северного Вьетнама? Как много снимков ты сделала?

– Это не ваше дело! – ее темные глаза засверкали, подчеркивая резкую белизну щек. – То, что вы спасли мне жизнь, еще не означает, что вы можете обращаться со мной, как со служанкой! – выкрикнула она. – Я сама могу позаботиться о себе, можете не волноваться, мистер Райдербейт!

Райдербейт криво ухмыльнулся в сторону пруда:

– Естественно, вы можете позаботиться о себе, миссис Конквест. Муж-цээрушник дает вам некоторое преимущество перед нами. Что касается меня, я готов умереть в любой день недели, – он скатал еще один комочек хлеба, окунул его в бурбон и на этот раз съел сам. – Я просто хочу знать, что вы делали на борту моего самолета, вот и все.

– Я вам уже сказала. Я записалась к вам на борт, чтобы фотографировать сброс риса. И вообще, какое вам до этого дело?

– Мне есть до этого дело, миссис Конквест. Потому что я – главный пилот, я один отвечаю за самолет – и мне есть дело до того, кто садится ко мне на борт и зачем.

– Я вам все объяснила.

– Остынь, Сэмми, – снова подал голос Джонс.

Мюррей напрягся, наблюдая за Райдербейтом и понимая, что родезиец нарывается на неприятности. Стакан Райдербейта был пуст. Он потянулся к бутылке и снова наполнил его, потом, рискованно откинувшись назад вместе со стулом, достал из портсигара, обтянутого свиной кожей, сигару, достал зажигалку и при ее пламени улыбнулся Жаки, как змея птичке:

– Ну так что ты собираешься рассказать своему ублюдочному муженьку, когда вернешься?

– Он даже не знает, что я с вами полетела.

– Ах, он даже не знает! – Райдербейт с грохотом опустился вместе со стулом на пол, он был сильно удивлен. – Почему, черт возьми?

– Оставь, – вмешался Мюррей. – Она тебе все объяснила. Хотела пофотографировать, развлечься скучным утром. Давай на этом закончим.

Райдербейт повернулся к нему и загадочно улыбнулся:

– Хорошо, солдат. Хорошо! Если ты так считаешь, я не буду спорить. Твой бизнес – мой бизнес. Если тебя не волнует присутствие жены цээрушника, меня оно тоже не волнует. Но, – он снова качнулся в сторону Жаки и направил на нее, как пистолет, свою горящую сигару, – если ты выдохнешь хоть одно слово, противоречащее рапорту мальчика Веджвуда, если хоть слово скажешь о Северном Вьетнаме, я сниму с тебя штанишки и задам твоей раскрасивой заднице такую порку, что ты неделю будешь кушать стоя!

Жаклин густо покраснела, а Мюррей сжал кулаки. Но не успел никто из них сказать ни слова, как Райдербейт вдруг рассмеялся, откинулся снова на стуле и выпустил в серый квадрат неба струю дыма.

– Хочешь послушать про Конго? Я расскажу тебе. В этой стране я провел лучшие дни своей жизни.

«Все, что угодно, – думал Мюррей, – лишь бы убить время, пока не прилетел вертолет и не забрал их в Луангпхабанг». От воспоминаний Райдербейт смягчился. Он рассказывал о том, как летал на легком «Пайпер Каманче», как симба, воя, как собаки, убегали в своих львиных головных уборах, а он расстреливал их из пулемета, иногда почти разрезая пополам, а иногда позволял одному из них пробежать около мили и выжидал, когда он попытается укрыться в зарослях, после чего укладывал беглеца одной короткой очередью.

Некоторые из историй родезийца были достоверны до ужаса, казалось, он насмехается над слушателями, ожидая от них бурной реакции, хотя ее так и не последовало. Даже постоянное упоминание мантов и кафров оставляли Джонса без движения, негр спал, положив голову на руки, словно уже не раз все это слышал, Жаки очень прямо сидела на стуле, она была бледна и курила, попивая из стакана, лицо ее не выражало ничего, кроме скуки.

Когда бутылка опустела наполовину, Райдербейт, казалось, подустал от историй о пытках, насилии и каннибализме и перешел к длинной диссертации на тему «Наемники в Конго», Мюррей почти не слушал, он довольствовался бурбоном, тихим жарким днем и думал о том, что худшее, что можно было ожидать от Райдербейта, позади, возможно, это была просто вспышка раздражительности после аварии. А потом произошло нечто странное.

Райдербейт признался, что недолюбливает бельгийцев: они самодовольные и толстые, и слишком быстро бегают, когда начинает пахнуть жареным. В Конго было также несколько британцев, в основном бедняги белые, сбежавшие из Кении и Новой Зеландии, и парочка образованных мальчиков, которые хотели стать героями, и толку от них было, как от двух левых бутс на одноногом манте. Ребята из Южной Африки и Родезии тоже были не ахти – безработные отбросы, желающие заработать легкие деньги, убивая черных. Нет, кем он восхищался больше всего, так это французами, теми, кто прибыл из Алжира.

– Особенно Легион. Эти ребята из Легиона дьявольски хороши! – Райдербейт сидел, откинувшись на стуле, пил бурбон, и в голосе его слышались почти слезные ностальгические нотки. – Жестокие, но отличные ребята. Среди них, конечно, было много настоящих негодяев! Но хорошие солдаты. С этими ребятами не могло быть и речи ни о какой розовой чепухе типа Женевской конвенции. Они действительно знали, что такое воевать.

И вдруг Райдербейт замолчал. Жаки Конквест плакала. Это был сдержанный плач: две слезы скатились на френч до того, как она успела их смахнуть. Затем Жаклин тут же взяла себя в руки, она выглядела такой же смущенной и разозлившейся, как и в самолете, когда ее вырвало. На какую-то секунду Райдербейт растерялся. Потом он склонился вперед и тронул ее за руку.

– В чем дело, дорогая? – голос его звучал почти нежно.

– Ни в чем. Ни в чем! – Жаки резко тряхнула головой и потянулась за носовым платком.

– Это из-за того, что я сказал? – спросил он. – Из-за того, что я сказал про Легион?

– La Legion, – повторила она деревянным голосом. – Мой отец двадцать два года командовал Легионом. Он покончил с собой в 1961 году после восстания в Алжире. Отец предпочел умереть, чем пережить позор и продаться этому длинноносому предателю де Голлю! – Жаки оглядела сидевших за столом, глаза ее вдруг стали сухими и очень яркими. – Понимаете, я из Алжира. Родилась в Оране, то, что мы называем «piednoir» – «черноногая», – она хрипло рассмеялась, глаза ее сверкали, и Мюррей подумал, что, может, она слегка захмелела, а может, сказался запоздалый шок от аварии. – Вы можете мне ничего не рассказывать о Легионе! – продолжала Жаки, и Райдербейт наполнил ее стакан, он был слегка смущен.