Страница 61 из 70
— Голубчик, прошу к столу. Пора отужинать да отдохнуть с дороги. Что требовалось, вы уже сделали.
— Спасибо. Девочки, наверное, тоже проголодались?
— Увы, им надо сначала муляжи приготовить.
— Какие муляжи?
— Да копии свои, альтер эго. Латынь-то помните?
— Смутно.
— Не беда, сударь, не беда. Сосуды к утру прочистятся. Глядишь, и память покрепче сделается.
Андрей едва не ляпнул, что против склероза лекарств нет, но вовремя вспомнил о возрасте собеседницы.
— Присаживайтесь, Андрей свет Васильевич. Времени у меня совсем мало осталось. Хочется напоследок с человеком поговорить.
— Что вы, Ксения Кирилловна, времени у вас много, это я вам как врач говорю.
— Смотря где, милостивый государь, смотря где. Здесь, на бренной, — ровно пустячок какой.
Старушка резала хлеб по-деревенски, крупными ломтями. Буханку при этом прижимала к груди. В ней удивительно сочетались простонародные привычки и салонные манеры начала двадцатого века. Человеку, успевшему пожить в СССР, такая смесь о многом говорила. Андрей не мог не почувствовать сострадания к этой частице старой России, чудом перенесшей лихолетье советской власти, а потом еще диковатую реставрацию капитализма. Он не то чтобы перестал замечать странности ее речей, но начал воспринимать их как нечто объяснимое. Подтверждая его мысли, Ксения Кирилловна продолжала:
— Что только не перенесла от людей. Сама, можно сказать, человеком стала. Как вы быстро стареете… Долго, ох долго вам еще идти. И ума вроде хватает, а пользоваться не хотите. И то сказать, мало поколений после обезьян-то… Знаете?
— Знаю, — сказал Андрей. — Читал.
Он совсем не знал, чего ожидать в ближайшую минуту. Было слышно, что в соседней комнате по полу протащили тяжелый предмет. Затем — еще один.
— Муляжи? — спросил он.
Ксения Кирилловна поставила на стол бронзовое блюдо с помидорами.
— Не мучьтесь, голубчик. Всему свое время. Скоро поймете. Утро вечера мудренее, как люди говорят. Ешьте пока. Вот пельмени, маслята. Хлеб свой, домашний, сама пеку. Извольте отведать.
Андрей принялся за угощение.
— Налила бы стопочку, да ехать вам скоро. О поджелудочной железе и говорить нечего.
— Редкий вы человек, — сказала Ксения Кирилловна примерно через полчаса.
— Уф, простите. Столько есть неприлично. Но все такое вкусное.
— Я не о том. С вами девочек оставить было бы не страшно.
— Спасибо. Неужели им что-то угрожает?
— Теперь уж ничего не угрожает. Да-с, теперь. Сыты ли вы, батюшка?
— Еще как!
— Ну, тогда не обессудьте. Прощайте, дорогой.
Ксения Кирилловна взглянула на него с неожиданной жесткостью. Мысли Андрея сделались вялыми. Приятная теплота волнами поднялась от желудка и покатилась к голове. Объелся-таки, подумал он.
— Объявляется стартовый отсчет времени, — сурово произнес мужской голос.
Андрей печально повернулся. В углу, на массивном телевизоре, сидел Бубо с открытым клювом. Одну из лап он держал в розетке. Или показалось?
Глазищи филина грозно горели, в перьях вспыхивали Разряды. А по экрану телевизора бегали разноцветные линии и ползали чудные знаки, вроде жуков.
Из тумана вышла Марина и погладила его холодной ладонью.
— Иди спать, несчастный гуманоид. Прощаю вам все.
Под руки, как раненого, Андрея увели в соседнюю спаленку.
— С вами по-хорошему… эх вы… — пробурчал он.
И уткнулся в хрусткую наволочку. Из форточки слышался отдаленный вертолетный гул. Ксения Кирилловна с беспокойством покачала головой. Марина прикатила хирургический столик на колесиках.
— Помочь? — спросила она.
— Управлюсь, чего тут сложного. Иди отдохни. Наташа плачет?
— Плачет.
— Надо же. Кто бы мог подумать.
— Слишком тщательно перевоплотилась.
— Слишком недавно. Поначалу все воспринимается чересчур остро. Земные страсти захлестывают.
Марина задержалась на пороге, глядя на спящего Андрея.
— Все-таки я ожидала, что ученые у них более догадливы.
Ксения Кирилловна усмехнулась.
Лунный свет отпечатал на полу оконный переплет. Он был изменчив, этот лунный свет. То усиливался, то ослабевал, будто снаружи прохаживался некто огромный, бесшумный и полупрозрачный. При этих переменах крупицы инея, покрывающего бок голландской печи, то начинали искриться, то угасали.
Иней лежал на столике с хирургическими инструментами, букете сибирской вечерницы, на спинке старой железной кровати и даже на голой, лишенной абажура лампочке под потолком.
Колкий холод проникал под ватное одеяло к свернувшемуся в клубок Андрею. Пробуждающееся сознание неохотно освобождалось от образов странного, сумбурного сна — на доевшей лестницы, космической пустоты с вкраплениями звезд, от капитана Шестакова, за что-то ударившего Андрея ножом в живот. От спиральной молекулы ДНК с недобро багровеющим фрагментом, от таинственной улыбки Бубо. От всех прочих фантасмагорий, старых и новых.
Подташнивало. Беспокоила скребущая боль в левом подреберье. И все же он встал. Покачиваясь от непонятной слабости, кое-как оделся. Глубоко втянул в себя воздух, потом задержал дыхание. Тошнота отступила, но накатилась волна озноба. Андрей набросил на плечи одеяло и попрыгал, чтобы хоть немного согреться. Потом опасливо выглянул в горницу.
Там было еще холоднее. Картошка и помидоры на не-прибранном с вечера столе заледенели. Рядом находился еще один кусок льда, в форме бутылки. Вокруг него валялись осколки стекла.
Морозные узоры украшали окно. Пышная бахрома снега окаймляла дверь, ведущую во вторую половину дома. Оттуда слышались крупнопузырчатое бульканье и сухие металлические щелчки, похожие на стук метронома. Еще что-то шипело.
Андрей вынул сигареты. Закурить, однако, не привелось, Исчезла зажигалка. Водительское удостоверение, паспорт, ключи от машины, бумажник, носовой платок — все обнаружилось в привычных карманах, а вот зажигалка пропала.
Среди ночи просить спички, конечно, не стоило. Но его всерьез беспокоил невероятный и необъяснимый холод в доме. Андрей постучал в заснеженную дверь. Выждал, постучал еще, наконец громко спросил:
— Ксения Кирилловна! Простите, что происходит?
Ответа не последовало. Тогда он толкнул дверь и остановился на пороге.
В нос ударил сильный запах озона. Потянуло совсем уж свирепым холодищем. Позади, в горнице, с пугающим треском лопнула и повалилась набок промороженная бочка. Деревянно стуча, по полу раскатились кочаны капусты.
А впереди, в просторной, освещенной неверным лунным светом спальне, клубился туман. Он поднимался из круглого бассейна с интенсивно парящей жидкостью. По периметру этот бассейн был окружен корабельными леерами на аккуратных стойках.
Струя более теплого воздуха дунула из двери. Туман колыхнулся. Из его блеклой пелены проступили очертания стола, за которым, уронив голову на руки, сидела Ксения Кирилловна. Потом стала заметной широкая кровать. Андрей увидел там обеих девушек. Они лежали в спокойных естественных позах сна, но совершенно неподвижно.
Андрей пощупал ледяную руку Марины. Пульс отсутствовал, дыхание — тоже. На ее лице застыла леонардовская полуулыбка. Приподнять твердое веко он не смог.
Наташа казалась грустной. Прикоснуться к ней Андрей не решился. Скомкал бесполезную пачку сигарет и отвернулся. Потом подошел к бассейну.
Туман слабо подсвечивался снизу. Жидкость в бассейне бурлила. Всплывающие на поверхность пузыри громко лопались. В глубину, широко раскинув руки, погружалась женщина с мертвенной серо-зеленой кожей и шевелящимися седыми волосами. Под ней, на фоне уже знакомых созвездий, рождались гроздья пузырей. Пузыри стремительно неслись к поверхности. Задевая тело, они фосфорически вспыхивали. В этих вспышках Андрей узнал еще одну Ксению Кирилловну.
От режущих испарений дьявольского колодца слезились глаза. Отодрав руки от стоек, он выпрямился и отступил на пару шагов. Происходившее могло быть сном, галлюцинацией, сценой из фильма ужасов — всем чем угодно, только не реальностью.