Люди и ящеры

— И даже очень, машиш.

— Я тоже так думаю. Только тебя начнут искать у перевала Хосс, через который ты пришел. А ты отправишься на юг, сделаешь петлю и выйдешь к перевалу Грор.

— Грор? — удивился Мартин. — Прости, но там же земли хачичеев.

— Верно. Племя большое, дикое, сырое мясо могут есть. Они сначала убивают и лишь потом пытаются понять, кого убили. Поэтому в первый день никому и в голову не придет искать тебя на их земле.

— Никому, кроме хачичеев, — усмехнулся Мартин. — Я там не пройду.

— Хо! Один, конечно, не пройдешь, от тебя даже шусс на охоте сбежал. Но опытный воин провести сможет. Только обратной дороги у него уже не будет. Дважды хачичеев не надуешь.

— Нельзя, чтобы он погиб.

— Нельзя. Тебе придется взять проводника с собой, и это полезно. Будет связной, если захочешь что-нибудь отправить. Мягкотелые его не растерзают?

— Нет. Мы не считаем, что схаев нужно убивать только за то, что они схаи.

Было похоже, что машиша эта информация не слишком убедила. Он помолчал, а потом сказал:

— Я дам тебе одного из лучших воинов. Мартин стукнул себя кулаком по животу.

— Он будет жив, пока я жив, машиш.

— Это крепкое слово. А ты сможешь перетащить его через льды? Наша кровь быстро стынет.

— Либо пройдем вместе, либо вместе замерзнем.

— Замерзать не надо. Вот здесь, если не будет другого выхода, разрешаю бросить проводника

— Я не смогу.

— Сможешь. От тебя зависит теперь много жизней по обе стороны хребта. Но надеюсь, что пройдете оба. Догадываешься, кто тебя поведет?

— Ума не приложу, машиш, — вздохнул Мартин. Машиш квакнул.

— И как это тебе удается, мягкотелый? Говоришь одно, а понятно совсем другое.

— Это чтоб смешнее получалось. Мягкотелые любят смеяться.

— Схаи тоже. Удивительно. Мы такие разные и такие похожие.

— И у вас, и у нас есть разум. Мы должны быть похожими.

— Хо! Разум... Ну и что? В жизни чаще всего поступают вопреки разуму.

— А почему, машиш?

— Жизнь заставляет.

— Значит, жизнь неразумна.

— Разве можно сделать разумной жизнь?

— Можно. Только очень медленно, чтобы дураки поумнели.

— Хо! Жизнь сделают разумной дураки?

— Да, поскольку их много. Но без умных они не поумнеют.

— Ты очень смешно говоришь, Мартин. Пожалуй, схаи так не умеют. Чудно. Но правильно, мне нечего возразить. Со всех сторон. Хог! Заставляешь поумнеть старого машиша, а?

— О! Разве может такое спросить... э...

— Дурак? — Машиш квакнул три раза подряд. — Ладно, я не считаю себя дураком.

— Я хочу задать вопрос, — сказал Мартин.

— Спрашивай.

— Зачем ты повесил тех двух воинов, вождь? Они не могли помешать ррогу, я видел.

— Когда ты видел — не могли. Но что они делали раньше, как допустили? Почему ты спасал моего сына, а они не спасали? Потому что себя спасали, вели себя как звери. Хог! Во всех схаях еще много звериного. И чтобы они совсем не стали зверями, нужен закон. А закон уважают, если время от времени за нарушение кого-то убивают. Тогда другие стараются вести себя достойно и не глупо. Разве у вас не так?

— Примерно. Только за нарушение закона мы убиваем редко. Плохое нам мешает делать не только страх.

— А что еще?

— Стыд и совесть.

— Что такое стыд, я знаю, — сказал машиш. — А что такое совесть?

— Это стыд не после, а до плохого поступка. Добро вообще-то делать приятно.

— Еэ, приятно, — вздохнул машиш. — Только потом долго приходится об этом жалеть.

— Это когда за добро платят злом.

— Еэ. Ты хорошо сказал. Мы многому могли бы научиться друг у друга.

— Еще научимся.

— Ну да. Когда надоест убивать друг друга. Ты сам говорил, что жизнь меняется медленно. От себя добавлю: особенно у схаев. У нас и шкура-то жесткая... Не знаю, доживу ли.

— Постарайся, машиш. Хочу видеть тебя своим гостем. Старый схай некоторое время смотрел на Мартина глазами, в которых отражался костер.

— Тебе и впрямь этого хочется?

— Очень.

— А почему?

— Большое удовольствие, когда враги становятся друзьями.

— Великий Мосос! Странно, как ты еще жив, мягкотелый. Если любишь такие удовольствия. Но я тебе уже не враг. Ты не за этим ли приходил?

— И за этим тоже.

— Что ж, у тебя получилось. Быть может, когда-нибудь сивы вспомнят о тебе с благодарностью

Машиш вдруг встал, подошел к Мартину и медленно поднял верхние лапы на уровень груди, повернув их ладонями вперед. Так ящеры прощались с близкими родственниками.

— Ты мне понравился, Мартин. Но больше мы не увидимся. Такова неразумная жизнь, которую ты хочешь изменить.

Узок мир вождя полудикого племени по сравнению с тем, что довелось повидать Мартину. Но оба, и схай, и землянин, в тот миг испытывали сходные чувства. Чувства ведь питаются ощущениями, они вырастают не из интеллекта, их характер мало зависит от количества логически накопленных знаний. В гораздо большей степени они складываются под влиянием великого подсознательного чутья на плохое и хорошее. Чутья на добро, если угодно. Чутья, присущего любому мыслящему существу, где бы оно ни возникло. Добро — это просто, как и Мосос. Добро — это то, что самому хочется получать от окружающих. Вот и все.

Мартин без колебаний вложил свои руки в сухие и прохладные ладони машиша. Триллионы световых лет преодолело это простое выражение симпатии. И огромную разницу в биологии, истории, воспитании.

— Прощай, Мартин.

— Будь здоров, Уханни. Живи долго. Постарайся!

— Охо-хо, — сказал машиш и отвернулся.

4. КАК БУДЯТ ЖЕЛЕЗЯК

За спиной Иоганна висел штуцер, через плечо — пороховница, на поясе — тесак, а на груди — фонарь. В руках он держал увесистый лом. Его карманы оттопыривались от разных полезных мелочей. Полицейский социалист на поиск клада собирался добросовестно

Иржи тоже шел не с пустыми руками. Ему достались веревка, кирка, лопата. Еще он тащил походную аптечку и добротнейшую армейскую флягу Иоганна. Подготовились, в общем.

— А днем это сделать никак нельзя? — нерешительно спросил Иржи.

— Чтобы все видели, как мы топаем с этой амуницией? — усмехнулся Иоганн. — Нет уж, слушай старших. Форвертс!

— М-да. Ладно. Нун аллес гут. Слушай, а зачем тебе нужен этот древний язык?

Иоганн удивился.

— Мне? Мне-то родители вдолбили. Хочу или не хочу — их не интересовало. А тебе вот зачем?

— Точно не знаю. Больно он выразительный. Иногда так и тянет ляпнуть что-нибудь для усиления мысли.

— Стоящие мысли усиливать не требуется.

— Это смотря кому. Зато всегда требуется подсаливать. Какую стоящую мысль ни возьми, все они такие скучные да пресные.

— Йа?

— Йа. Только со смешком и проглатываются. Что, не так? Иоганн пожал плечами.

— Возможно, вкус к безвкусным вещам вырабатывается постепенно.

— То есть с возрастом?

— С возрастом то есть. Давай дело делать, господин философ. Пока Матильда не вмешалась.

— Давай, — быстро согласился Иржи.

Но не потому, что захотел лезть под землю. А потому, что Матильда была женщиной крутой, скорой на расправу да жгучей на язык. В деревне кому только от нее не перепадало. Даже Промехе, правда, заочно.

Часа через полтора они добрались до обвала. Иоганн присвистнул

— Йа, — сказал он. — Внушительно.

Несмотря на позднее время, полная тьма не наступала. Потому что небо по ночам светилось уже которую неделю. Вершина Замковой горы отчетливо выделялась на его фоне.

Там, наверху, пробегал ветер, шевелил кроны берез. Вниз, в глухую тишину ложбины, долетал шелест молодых листьев, скрип, непонятные шорохи. Тоскливо кричала одинокая птица.

— Послушай, а в ветреную погоду привидения бывают? — спросил Иржи.

— Нет.

— Почему?

— Их сдувает.

— А в безветренную?

— В безветренную — тоже.

— Тоже сдувает?

— Йа. Сдувает.

— Это ты брось. Привидений многие видели.