Арканум

Мадам Роуз покосилась на Тайсона и встала, оттолкнув назад кресло.

– Я ухожу.

Затрещали вспышки фоторепортеров.

– Господа, на сегодня это все, – объявил Тайсон.

Мадам Роуз начала пониматься по ступенькам. Тайсон попытался поймать ее руку, отмахиваясь от наседающих репортеров.

– Черт возьми, я же сказал – это все.

ГЛАВА 9

«Мария Селеста» прибыла в нью-йоркский порт к четырнадцатому причалу вечером, как и положено по расписанию. Двигаясь по трапу, Дойл не переставал изумляться. В последний раз он был здесь шесть лет назад и теперь не узнавал город. На Манхэттене вырос целый лес небоскребов. Сейчас мегаполис был весь залит электрическим светом.

Он сел в такси «додж».

– В отель «Пени».

– Да, сэр. Добро пожаловать в Нью-Йорк, сэр.

Дойл был настоящим фанатом автомобилей. В Англии для поездок за город он уже купил небольшую «вулси». И вот теперь специально устроился на переднем сиденье, чтобы понаблюдать, как водитель оперирует с автоматическим стартером. Их внедрили совсем недавно в новые машины, и теперь, чтобы завести двигатель, водителям не нужно вылезать и возиться с ручкой. А седан уже плавно влился в поток машин.

Мимо громыхали трамваи, похожие на механизмы пришельцев из романа Г. Уэллса. Между конными экипажами, сейчас довольно редкими, лавировали быстроходные «бриско» и «максвеллы».

На Таймс-сквер Дойла поразили гигантские рекламные щиты, обрамленные тысячами мерцающих лампочек. Сигареты «Лаки страйк» и «Фатима», «Палас-театр» Б. Ф. Кита и «Мистерия на миллион долларов». Из переполненных танцзалов доносились звуки модных фокстротов – «Я всегда гоняюсь за радугой» и «Да, сэр, это моя девушка».

Мир, с грустью размышлял Дойл, очертя голову ринулся в объятия промышленной революции. Казалось, совсем недавно преобладали паровые машины, и вот пожалуйста, улицы заполнили автомобили с бензиновыми двигателями, появились также электрические пишущие машинки, канцелярские скрепки, квантовая теория, силиконовая смола, мультипликационные фильмы, гидравлические центробежные тиски, теория относительности, витамин А, слезоточивый газ, нержавеющая сталь, танки и кондиционеры. Немудрено, что в этом водовороте у цивилизации перехватило дыхание.

Футурологи видели в этой гонке признаки грядущей эпохи всеобщего процветания. Другие же, напротив, считали ее началом конца.

Дойл относился к техническому прогрессу с некоторой осторожностью. Он знал, что научная гениальность еще не означает высокую мораль. А если великое открытие попадет в руки безумца? Сейчас, как никогда, необходимо внимательно наблюдать за происходящим в мире оккультизма, ведь наука и магия, эти вечно ссорящиеся сестры, переплелись настолько, что уже трудно определить, где завершается одна и начинается другая. Человечество все глубже забирается под покров неизвестного. Оно соскабливает что-то там с поверхности и объявляет о находке. Люди гордятся многообразием их мира, анализируют добытые ими сведения о тайнах мироздания и пытаются приспособить к своим нуждам. Они используют открытия для того, чтобы научиться управлять миром, подчинить его себе. Этим занимается наука. Но их назойливое любопытство не остается безнаказанным.

Дойл вспомнил слова одного коллеги:

Я думаю, это большое благо, что человеческое сознание не способно до конца познать самое себя. Мы существуем на безмятежном острове неведения посередине бесконечного черного океана, и нам не следует заплывать слишком далеко. Наук много, и каждая тянет в свою сторону. До настоящего времени они приносили мало вреда, но когда-нибудь, проникнув друг в друга, собрав вместе разрозненные знания, науки откроют нам столь ужасающую реальность и еще более ужасающее положение человечества в ней, что люди либо сойдут с ума от этого убийственного света, либо будут вынуждены спасаться бегством в мир уютной темноты...

Знание, к которому запрещено прикасаться, о котором запрещено даже думать, было для Г. Ф. Лавкрафта[10] и едой, и питьем, единственной причиной его существования. Больше ничего значения не имело, и, уж конечно, никакая там дружба или преданность.

Этот загадочный вундеркинд, наделенный сверх всякой меры острым, как нож, умом вкупе с совершеннейшей памятью, поражал многих. В девятнадцать лет его эрудиция приводила в смущение мастеров оккультизма, старших в четыре раза, а высокомерие и самонадеянность не знали границ. Он не имел обыкновения снисходительно относиться к людской глупости и высказывал мнения в самой резкой форме, не беспокоясь, что задевает чьи-то чувства. Ему на это было наплевать.

На самом же деле гениальный Лавкрафт (в этом и заключался его парадокс) был просто слабым юношей, пребывающим на грани безумия, полностью изолированным от мира. Дойл никогда не питал к нему особой теплоты, но теперь этот парень был ему нужен позарез.

Разглядывая массивные стены небоскреба, закутанные сумерками, Дойл вспоминал свою первую поездку в Америку, широко разрекламированное триумфальное литературное турне. Первое посещение Нового Света английским писателем после Оскара Уайльда в 1881 году. Теперь он приехал в эту страну инкогнито и надеялся, что так же незаметно ее и покинет.

На пятом пирсе, совсем недалеко от Дойла, в нескольких кварталах на юг, сержант-детектив Шонесси Маллин зажимал нос платком. Вонь стояла невозможная. В этом месте всегда неприятный запах тухлой рыбы, а тут еще человеческие останки. Крысы уже как следует поработали, но и без того вид был поистине ужасающий. На Гудзон спустился густой туман. Фонари медленно покачивались над головами двоих полицейских, которые пытались выпрямить тело. Однако оно не поддавалось, противоестественно свернутое назад.

Смерть женщины была поистине чудовищной. Ее нашли обнаженную, закрученную вокруг буя в десяти метрах от пирса. Часть лица крысы не доели, и на нем угадывался такой ужас, какого Маллину наблюдать не приходилось.

А у него был богатый опыт. В молодости ему доводилось видывать такое, что просто удивительно, как он не повредился умом. Особенно Маллину запомнился один случай. Два года назад поступил вызов. Семейный скандал в многоквартирном доме. Приехал. Оказывается, муж выстрелил из дробовика в лицо жене. Почти в упор. У Маллина и сейчас часто перед глазами возникали фрагменты черепа, разбросанные по ковру в гостиной. Красное мясо, смешанное с волосами. Глаз. Несколько зубов, впившихся в стену. Кости и язык, свешивающиеся с абажура. Вот как порой пьяные мужья поступают со своими женами.

У Маллина тоже была жена, теперь уже бывшая. И она иногда приводила его в ярость, особенно пьяного. Пару раз он даже размахивал перед ее лицом пистолетом. В общем, она от него ушла. Объяснения не нужны. Маллин не годился для семейной жизни.

Труп был изогнут подобно колесу. Каблуки почти касались затылка. Кулаки прижаты к щекам. Подобное оцепенение Маллин видел только у отравленных стрихнином. Пытаясь ее выпрямить, один из ребят рванул слишком сильно. Раздался хруст костей. Все присутствующие поморщились.

– Ладно, оставьте как есть! – хмуро бросил Маллин. Он был неприветлив и строг, а порой жесток, поскольку с детства приходилось непрерывно сражаться с судьбой, отвоевывая право на существование. Родился он в Корке, южной Ирландии, в бедной многодетной семье. В два года из-за дифтерии оглох на левое ухо. Потом была эпидемия инфлюэнцы, скосившей сестер и братьев. Выжил лишь он один. Вскоре семье удалось пересечь океан и обосноваться в Америке. Один глаз у Маллина был слегка затуманен – следствие уличной драки в ирландском квартале Бруклина. Маллин снискал славу сильного уличного бойца, компенсируя невысокий рост изобретательностью и бесстрашием. После прибытия в Америку отец умер. Мать воспитывала сына в основном тумаками, но и по сей день она оставалась чуть ли не единственным человеком, к которому Маллин относился с почтением.

10

Говард Филлипс Лавкрафт (1890-1937) – американский писатель-фантаст, один из основателей жанров триллера и ужасов.