Страница 62 из 114
— Позволь нам пойти с тобой! — попросил Архан.
— Зачем? — изогнул бровь урмай-гохон.
Он был грозен и прекрасен. Крылатый венец преломлял дневной свет диковинным образом, бросая отблеск золота на глаза и губы своего господина, придавая ему совершенно неземной вид. Меч Джаханнам нетерпеливо выл в ожидании предстоящей схватки. Вот он-то и мог отнять жизнь даже у скелета, потому что и та малость, что еще теплилась во враге, была ему жизненно необходима. За тысячелетия, проведенные в пещере, где смерть и то была редкой гостьей, Джаханнам изголодался. Громадный варвар, мускулистый великан, который укротил его, был истинным сыном Ишбаала, хотя и не подозревал об этом сам. Ему предстоит пройти еще очень долгий путь, а Джаханнам и Граветта помогут ему преодолеть все препятствия, но для начала их надо вдоволь напоить кровью и накормить чужими жизнями…
— Мы не хотим стоять в стороне, — подтвердил гохон Хоу-и.
— Я запомню это, — сказал Самаэль. — Но теперь езжайте назад, успокойте людей. И скажите им, что я сам оторву трусливые уши тому, кто услышит что-либо страшное в звуке рога или грохоте барабанов, и сам вырву те трусливые глаза, которые сейчас видят то, что их пугает!
— Да хранит тебя твой отец! — сказал Архан, поворачивая коня.
Самаэль коротко взглянул ему вслед, — дорого бы он дал, чтобы знать, кто же на самом деле является его отцом…
Странное зрелище может предстать глазам всякого, кто в этот день странствовал на самом севере Варда, в Предгорьях Онодонги.
Тысяча всадников, одетых как северные варвары, растерянно жмутся к скалам. Кони их напуганы и издают тревожное громкое ржание, да и сами люди заметно нервничают и шарахаются от любой тени.
Вечереет. Закатное солнце устало валится по другую сторону хребта, окрашивая небо в невыносимо алые и пурпурные оттенки. Красными каплями горят верхушки деревьев, красно-черные птицы мечутся в воспаленном небе, которое разглядывает землю уставшими, налитыми кровью глазами. И несутся по нему с невероятной скоростью облака.
Неширокая полоса леса, спускающаяся с горы, обрывается как-то сразу, четкой и ровной линией, за ней начинается степь. И в степи выстроилось второе войско. В отличие от сбившихся в кучу, смешавшихся, толкающихся варваров, эта небольшая армия отлично организована. Возможно, числом она и уступает людской, но зато порядка в ней значительно больше.
Грозными рядами стоят рыцари-скелеты, кости которых солнце по своей прихоти тоже замазало кровью. Остатки панцирей и лат, обрубки плюмажей, полуистлевшие плащи, заржавевшее оружие, полусгнившие знамена… Жалкое и безнадежное зрелище.
Но люди так явно не думают.
Между двумя армиями осталось пустое пространство, никем не занятое. Вот на него и съезжаются с двух сторон два примечательных всадника — даже нельзя сказать, кто из них больше бросается в глаза.
Первый — явно человек, громадная гора мускулов и мышц. Он по пояс обнажен, но зато на голове у него полыхает, разбрызгивая снопы алых и золотых всполохов, невероятной работы венец. И, окрашенный закатным солнцем, горит в нем кровавым пламенем глаз драгоценного камня. В правой руке гигант сжимает длинный прямой меч, который (или это только чудится в воздухе, застывшем от напряжения) протяжно кричит, требуя крови, жизни, соприкосновения с другой сталью. Гигант сидит верхом на злобной черной твари. Исполинский конь — а только такой и в состоянии вынести на своей спине великана — скалит ослепительно белые зубы, роет землю копытами и шумно фыркает. При этом видно, как из ноздрей у него валит пар.
В степи становится холодно, как только опускается солнце.
Противником человека является мертвец. Выбеленный временем скелет в богато украшенных доспехах. Он столь же огромен и могуч, и скелет его коня не уступает размерами коню человека. Рыцарь вооружен длинным копьем и шипастой булавой, череп его венчает рогатый шлем со стальным плетеным забралом, за которым злобно глядят на врага мертвые провалы глазниц. Обрывки плаща крыльями нетопыря развеваются за его плечами. Он выставляет свое копье как жало и понукает мертвого скакуна.
Битва начинается.
Странное это сражение, в котором человеческая воля практически ничего не значит. Один из поединщиков давно уже не человек, и из могилы его поднял приказ властителя не этого мира. В давние времена он продал душу и теперь не волен распоряжаться даже собственной смертью. Живой ли, мертвый ли — он раб… Это заставляет его ненавидеть всех не-рабов, а рабов и пуще того, потому что они явно показывают ему его собственное положение. И тех и других он с наслаждением уничтожал еще при жизни и не видит причин, по которым после его смерти что-либо должно было измениться.
В его враге смешаны два начала: с одной стороны, это абсолютно свободный человек, действующий по своей воле, который не только никогда не был рабом, но и не может им стать по своей неукротимой природе. Он похож на ставшего нынче редким хищника — урроха, который плену предпочитает смерть. Но с другой стороны, железная рука незримого господина направляет это свободное существо, и воин-мертвец чувствует недоумение — как же так? Впрочем, он недолго задается этим неразрешимым вопросом: его дело — уничтожить человека, а затем повести свою армию в бой и стереть с лица земли жалких и нахальных смертных, попытавшихся нарушить покой сокровищ Джаганнатхи.
Демон Мэлор очень бы смеялся, если бы узнал, что вверенные ему сокровища охраняет не только он — слуга победивших богов, но и армия мертвецов — слуг побежденного…
Два великана шпорят своих коней. Они летят навстречу друг другу: один выставив впереди копье с широким листовидным наконечником, второй — размахивая мечом. Самаэль не отдает себе отчета в том, как легко и умело управляется он с тяжелым и длинным клинком. Он не знает и не помнит, сражался ли когда-нибудь подобным оружием, но все его существо наполняется ликованием в предвкушении поединка. Вот чего не хватало ему! Вот о чем он так тосковал: ведь те побоища, которые он устраивал с беспомощными, жалкими дикарями, не к лицу истинному рыцарю. Самаэль ощущает себя в своей стихии, и ему этого достаточно… Пока что.
Враги сталкиваются со звоном и грохотом, и этому звуку вторят вопли рога и рокот барабанов. Люди с ужасом смотрят на своего предводителя, не устрашившегося мертвой армии, и постепенно боевой дух овладевает ими. Они выравниваются и с интересом следят за поединком. Архан, Хоу-и и Айон пытаются привести их в относительный порядок, выстроить рядами и приободрить перед возможным сражением.
Самаэль сражается увлеченно и восторженно, как мальчишка, которому наконец доверили настоящее взрослое оружие. Он ликует, и ликует его меч, и ликует венец, распростерший над его головой драконьи крылья. Если бы у скелета были глаза, то они бы сейчас выражали предельное отчаяние.
Мертвец понимает, что ему не одолеть человека. И хочет понять, может ли человек одолеть его. С одной стороны, он приставлен охранять сокровища Джаганнатхи, но ни его владыки, ни хозяина меча и венца нет на этой планете столько тысячелетий, что даже самая память о них осталась только благодаря избранным. Жалкие обрывки подлинных историй, предположения и намеки — вот все, чем владеют сейчас нынешние правители Арнемвенда. Их знания подобны его истлевшему плащу, некогда богатому и драгоценному, а ныне не стоящему упоминания. Зачем же ему вечно быть беспокойным? Ведь меч Джаганнатхи может дать ему то, чего лишил его господин… Мертвец хочет умереть окончательно. Ему не за что сражаться, если рассудить здраво.
А у Самаэля впереди жизнь, бесконечные победы, слава и власть. И еще невероятная жажда узнать, кто же он на самом деле, откуда пришел и куда направлялся и что с ним случилось в этом долгом пути. Для этого он готов победить не одного мертвеца, не тысячный отряд скелетов, не жалких варваров, но весь этот мир. И он чувствует себя достаточно сильным, чтобы сделать это.
Урмай-гохон заносит над головой меч Джаханнам и изо всех сил обрушивает его на костлявую руку, сжимающую копье. Мертвый рыцарь издает леденящий душу вой, в то время как его рука падает на землю, а скелет коня уже проносит его мимо. Левой рукой он вытаскивает шипастую булаву, вращая ее в горизонтальной плоскости. Когда кони снова сшибаются, положение Самаэля незавидно — у него нет ни щита, ни лат. И любое попадание врага грозит ему серьезньм увечьем. Но гигант все еще не ощущает опасности, опьяненный радостью битвы. Он легко уклоняется от наносимых скелетом ударов, некоторые из них отражает мечом просто чтобы проверить его крепость и свои новообретенные способности. Наконец эта игра немного надоедает ему.