Звездный врач

Конвей включил проекционные экраны и пустил видеозапись тех первых, невероятно бурных родов, при которых ему довелось присутствовать. К этой жуткой картине его воображение подрисовывало сверхчувственное измерение – длившийся несколько минут телепатический контакт с Нерожденным, который должен был вот-вот родиться.

Конвей непроизвольно сжал кулаки. Краем глаза он видел, как стоявшая рядом с ним Мерчисон побледнела, глядя на экран. Буйствующий Защитник как бы снова рвался к ним, пытаясь пролезть через не до конца задраенную крышку переходного люка. Щель была пять-шесть дюймов шириной. Этого патофизиологу, раненому капитану «Ргабвара» и Конвею хватило для того, чтобы увидеть, услышать и заснять все происходившее. Однако положение их было далеко не безопасное. Костистыми окончаниями щупалец Защитник уже успел хорошенько разворотить шлюзовую камеру – оторвал стальные панели внутренней обшивки и принялся за изоляционный материал. Внутренний люк камеры был не так уж и прочен.

Их спасало только то, что в шлюзовой камере царила невесомость и Защитник большей частью отлетал от стен и прочих препятствий. Правда, из-за этого он только сильнее распалялся и атаковал помещение со всё большей злостью. Это мешало наблюдать за родами. Однако постепенно ярость Защитника пошла на убыль. Невесомость, травмы, полученные им в драке с членами экипажа, которых он в конце концов убил, выход из строя системы жизнеобеспечения корабля – все это значительно ослабило Защитника, и у него почти не осталось сил на роды. А роды начались и шли полным ходом. Родитель медленно вращался в невесомости, и время от времени можно было отчетливо наблюдать появление на свет его отпрыска.

Конвей вспоминал о том, чего не могла показать видеозапись, – о последних мгновениях перед рождением юного Защитника, когда тот вошел с ним в телепатическую связь, а потом родился и превратился в злобное, жестокое, совершенно неразумное существо. Воспоминания о контакте были настолько яркими, что Конвей на некоторое время лишился дара речи.

Видимо, его замешательство не укрылось от Торннастора. Тралтан прошёл мимо Конвея и нажал на пульте клавишу стоп-кадра. В своей излюбленной манере лектора он напыщенно проговорил:

– Вы видите, что из родового канала появилась голова и большая часть панциря, но конечности неподвижны. Это объясняется тем, что пока ещё не выделился секрет, ликвидирующий дородовую парализацию плода и одновременно нивелирующий всю мозговую деятельность, не связанную с инстинктом выживания. До этого момента изгнание плода целиком и полностью зависит от его родителя, Защитника.

С характерной кельгианской прямолинейностью одна из медсестер поинтересовалась:

– Можно ли пожертвовать неразумным родителем?

Торннастор повернул один глаз в сторону Конвея, а тот не мог думать ни о чем, кроме тех первых родов, свидетелем которых ему довелось стать.

– Наши намерения не таковы, – ответил тралтан кельгианке, поняв, что от Конвея ответа не дождётся. – Родитель-Защитник некогда был разумным Нерожденным и способен зачать ещё до трех разумных Нерожденных. Если придется выбирать, осуществить ли родовспоможение с целью принятия разумного младенца ценой жизни неразумного родителя, или предпочесть естественное течение родов, решать это будет Главный хирург.

Если будет избрано последнее решение, – продолжал Торннастор, не спуская одного глаза с Конвея, – его можно будет обосновать тем, что, имея в итоге двух Защитников, молодого и старого, которые в своё время зачнут телепатических зародышей, мы получим больше шансов для решения проблемы в будущем. Однако тем самым мы обречём двоих ФСОЖ на проведение длительного периода вынашивания плодов в условиях искусственной системы жизнеобеспечения. Это может пагубно сказаться на состоянии здоровья новых эмбрионов и всего-навсего отсрочит решение проблемы. Так или иначе, процедуру принятия родов придется повторить, и тогда ответственность ляжет на другого Главного хирурга.

Мерчисон встревоженно смотрела на Конвея. В последних словах Торннастора содержался не просто ответ на вопрос медсестры: в них прозвучало нечто вроде профессионального предупреждения. Тралтан напомнил Конвею о том, что тот проходит испытательный срок и что ответственность за принятие решения лежит именно на нём, а не на Главном диагносте Отделения Патофизиологии. А Конвей всё молчал как рыба.

– Вы видите, что щупальца Нерожденного начали двигаться, но пока вяло, медленно, – продолжал Торннастор. – Но вот он начинает выбираться из родового хода…

Тогда, на «Ргабваре», именно в это мгновение телепатический голос Нерожденного в сознании Конвея утратил отчетливость. Он излучал боль, смятение и сильнейшее волнение. Эти чувства заглушали телепатический сигнал, словно радиопомехи, и все же последние мысли Нерожденного были очень просты.

«Родиться – значит умереть, друзья», – произнес безмолвный голос. – «Мой разум и мой телепатический дар гибнут, и я превращаюсь в Защитника, носящего внутри себя нового Нерожденного, которого призван защищать, покуда он растет, мыслит и пытается войти с вами в контакт. Пожалуйста, позаботьтесь о нем.»

«Чем ужасно телепатическое общение, – с горечью думал Конвей, – так это тем, что оно не допускает ни лжи, ни дипломатии, возможных при устной речи». Телепатически данное обещание нельзя было нарушить, не перестав себя при этом уважать.

И вот теперь его пациентом стал превратившийся в Защитника Нерожденный, с которым у него была телепатическая связь и которому он пообещал заботу и уход в сложном и чужеродном мире Главного Госпиталя Сектора. Конвей до сих пор сомневался в том, как ему быть – а точнее, какое из зол признать наименьшим.

Не обращаясь ни к кому конкретно, он проговорил:

– Мы ведь даже не знаем, нормально ли развился плод в больничных условиях. Вероятно, нам не удалось адекватно воспроизвести окружающую среду. Не исключено, что у Нерожденного не зародился разум, тем более – способность к телепатии. Пока не было признаков…

Он не договорил. От потолка у него над головой донеслись мелодичные трели и пощелкивания, а из трансляторов послышались слова: