Космический психолог

– Это верно, – кивнул О'Мара, – но мы оба отлично понимаем, что сейчас мной сильнее владеет вовсе не проблема мнемограммы Маррасарах и что на самом деле ты просто стараешься сменить тему разговора.

– Естественно, – отозвался Приликла. Его тельце слегка завибрировало. – Поскольку чувствую, что ты по-прежнему боишься сказать мне то, что, на твой взгляд, мне может не понравиться. Будь прям, как твоя кельгианская партнерша по разуму, и скажи мне все, как есть.

– Хорошо, – сказал О'Мара. – Но прежде чем поговорить с тобой, маленький друг, мне хотелось бы поговорить о тебе. Вспомни то время, когда ты впервые оказался здесь, как тебе был назначен испытательный срок, поскольку никто из нас не верил, что эмпат с твоим уровнем чувствительности сумеет здесь долго выдержать. В Главном Госпитале Сектора столько страданий, столько травм, страхов и неуверенности, типичных для жизни большой больницы. Для существа, чувствительного к эмоциям, все это было да и остается, наверное, сущим адом. На первых порах я мог оказать тебе самую минимальную психотерапевтическую помощь. Но невзирая на все прогнозы, ты выдержал испытания. Мало того, ты взял на себя дополнительную хирургическую нагрузку и сохранял профессионализм и психическую устойчивость в работе с сотнями раненых в ходе Этланской войны. Когда ты стал Старшим врачом и возглавил бригаду «Ргабвара», твоя высокочувствительная эмпатия стала неоценимой при спасении пострадавших при космических авариях, поскольку ты всегда мог отличить умирающих от умерших внутри скафандров, и очень часто именно это спасало им жизнь. Теперь же тебе не нужно прибегать ни к телепатии, ни к эмпатии – тебе не понадобится ровным счетом ничего, кроме твоих крошечных ушных прорезей, для того, чтобы узнать о том, что... – О'Мара на миг умолк и тут же продолжил:

– Пока в госпитале только ходят слухи о том, что тебя того и гляди повысят в звании и ты станешь диагностом, но я могу неофициально подтвердить эти слухи.

Трубчатые лапки эмпата едва заметно задрожали. Он сказал:

– Друг О'Мара, ты выражаешь мне высокую профессиональную похвалу, и я знаю, что она совершенно искренна. Но почему ты излучаешь такое волнение?

О'Мара покачал головой и проговорил:

– Прежде чем ответить на этот вопрос, мне бы хотелось поговорить о себе – вкратце, что должно тебя порадовать. С тех пор как я начал работать в госпитале более тридцати лет назад, не имея формального медицинского образования, я намеренно воздерживался от любых проявлений дружелюбия. Большинство сотрудников думают, что им ясна причина такого поведения: меня считают эгоистичным, мрачным и безжалостным типом, который приберегает сочувствие только для самых тяжелых пациентов. Но только ты, маленький друг, за счет свой треклятой эмпатии, сумел понять всю правду обо мне.

Согласно установившейся в госпитале традиции, – продолжал О'Мара, – Главный психолог должен являть собой несговорчивого, сурового, язвительного, абсолютно недипломатичного и никем не любимого типа. Однако эта традиция – не нерушимый закон природы. Мы можем поразмыслить о назначении на этот пост существа с диаметрально противоположным типом личности – существа воспитанного, тактичного, дипломатичного, всегда говорящего правильные вещи, чутко относящегося к чужим чувствам, но при необходимости способного проявить твердость, не выходя из рамок вежливости. Короче говоря, речь идет о том, кого все любят, а не ненавидят. Такой сотрудник был бы идеален как в роли администратора, так и на посту Главного психолога. Ты согласен со мной?

Приликла снова задрожал.

– Где же, помимо собственных подчиненных, – сказал он, – ты отыщешь такой идеал?

– Вполне возможно, я его вижу перед собой, – ответил О'Мара.

Эмпата забила такая жуткая дрожь, что он того и гляди мог свалиться со своего экзотичного сиденья.

– Теперь мне понятна причина твоего волнения, друг О'Мара. Ты ждал, что я отвечу тебе отказом, что я и делаю. Я не психолог. Я врач, которому вскоре, судя по твоим словам, суждено стать диагностом и носителем нескольких мнемограмм особей других видов. Это введет меня в такое замешательство, что добрую половину времени я не буду знать, кто я такой. Боюсь оскорбить тебя, друг О'Мара, но по-моему, ты сошел с ума. Мой ответ – нет.

О'Мара улыбнулся:

– Новое назначение предусматривает и новые требования. Теперь эти должности должен совмещать сотрудник с медицинским образованием. Разве может администратор обладать лучшим опытом, чем опыт диагноста, знающего о том, как работает сознание представителей множества видов, разве из кого-то может получиться лучший Главный психолог, чем из эмпата, который способен выявлять самые глубинные эмоциональные проблемы, из-за которых страдают его пациенты? Вот почему мне хотелось предложить тебе, чтобы ты подумал о себе в роли кандидата. Лично я считаю, что «администратор и Главный диагност Отделения Психологии Приликла» звучит совсем неплохо. Прекрати дрожать и слушай.

Любой из моих нынешних сотрудников неплохо справится с работой, – продолжал O'Mapa. – Мог бы недурственно справиться с ней и Сердаль, о котором многие высокого мнения, в том числе и он сам. Если откажешься ты, должность получит кто-то из них. Но они скорее исполнители, чем лидеры – способные, но боящиеся окончательной ответственности. Они – идеальные подчиненные, которые будут только рады лишить тебя повседневной рутины, чтобы у тебя было как можно больше времени на административную работу и помощь пациентам, которые действительно нуждаются в помощи. Никто из них не станет к тебе хуже относиться – ну, разве что Сердаль, если пожелает остаться в госпитале, – потому что они тебя по-настоящему любят. Расслабься, успокойся, ты не обязан отвечать мне прямо сейчас.

Приликла слетел с сиденья.

– Я готов ответить тебе прямо сейчас. Мой ответ – нет.

– Прошу тебя, маленький друг, – сказал O'Mapa. – Подумай, не торопись.

Эмпат прошествовал по полу кабинета на подрагивающих лапках, но у двери остановился и издал негромкую трель.

– Не забудь сказать мне на прощание какую-нибудь пакость, друг O'Mapa, – чтобы не выходить из образа.

Глава 27

Лейтенант Брейтвейт не отрывал взгляда от тарелки, где еще недавно красовалась огромная порция синтетического бифштекса, жареной картошки и грибов, и мысленно благодарил за ДНК, унаследованную им от родителей и помогающую ему предаваться прелестям обжорства без риска растолстеть. В тарелку с жалкими остатками еды он вперил взор исключительно для того, чтобы не испортить удовольствие созерцанием того, что поедал Сердаль. В столовой было так шумно, что им обоим приходилось разговаривать громко, однако этому в немалой степени способствовало и то, что они относились друг к другу, мягко говоря, недоброжелательно.

– Доктор Сердаль, мы с вами – кандидаты на одно место, – сказал Брейтвейт после очередной злобной паузы. – Но это вовсе не означает, что мы обязаны друг друга ненавидеть. Ведь не исключено, что эта работа не достанется ни мне, ни вам. Тем не менее в последнее время вы относитесь ко мне все с большей враждебностью. Почему?

– Не только к вам, – буркнул Сердаль, не взглянув на Брейтвейта, – но вы меня раздражаете особенно своими непрестанными советами, которые не представляют собой ничего иного, как тонко завуалированную критику. Вы поручили мне пациента, внешность которого отталкивающая, поведение враждебно. Теперь он и вовсе отказывается со мной разговаривать. Туннекис невозможен, просто невозможен. Я возле него сутками дежурил после операции. Вы дали мне задание, заранее понимая, что я с ним не справлюсь, не сумею провести психотерапию упрямого, несговорчивого пациента и произвести на О'Мару впечатление сотрудника, годного на высокий пост. Вы и все остальные показали мне, что чужаков тут у вас не жалуют.

– Это не правда, – заметил Брейтвейт. – Мы все тут – чужаки, по крайней мере до тех пор, пока не узнаем друг друга получше. Лиорен, Ча Трат или я сам могли бы взяться за этого пациента, но вы сами сказали, что ни разу не лечили телепата и что вам это интересно. Вы сами попросили, чтобы вам поручили лечение этого пациента, вот я вам и поручил.