Чрезвычайные происшествия

Следующие три часа Конвей провел в своей комнате и работал над лекциями, которые ему предстояло читать на следующей неделе. Мнемограмма несказанно помогла ему в работе Нагруженный обширными познаниями в физиологии ЭЛНТ и практическим опытом донора, Конвей всего лишь бегло просмотрел теоретические аспекты лекций — и все. Это вызвало у него необычайную гордость, хотя он и понимал, что в таких обстоятельствах любой бы на его месте мыслил почти как гений. Вот он, Идеал — действующий синтез знаний и опыта давным‑давно умершего существа и живого, оригинального мышления здравствующего практического врача.

Конвей приготовил материалы для лекций на ближайшие три дня и остановился на этом. Дальше он в подготовке идти не мог, поскольку прежде должен был уяснить, насколько быстро его слушатели поглотят эти знания. Затем он ощутил усталость и решил как можно скорее уснуть, поскольку ЭЛНТ, поселившийся у него в сознании, начинал бесчинствовать именно тогда, когда Конвей отвлекался от профессиональных раздумий. Он решил, что чем скорее погрузится в естественное бессознательное состояние, тем лучше будет и для него, и для донора мнемограммы.

Увы, эта идея не принесла никаких плодов.

Ворочаясь в постели, Конвей неустанно твердил себе, что существо, с которым он вынужден теперь делить свой разум, всего лишь запись, и что оно уж никак не может интересоваться чем‑то материальным. «Хозяин положения — я, — думал Конвей, — и я должен и могу, в ментальном смысле, топнуть ногой! Этот мельфианин у меня в мозгу не имеет никакого отношения к объективной реальности, и его потребности — это всего‑навсего жалкие тени желаний!»

«Угу, — думал он некоторое время спустя, — вот только почему‑то они совсем не смахивают ни на какие тени!» А дело было в том, что ЭЛНТ стал донором мнемограммы на пике своей профессиональной карьеры, будучи, что называется, «в самом соку», и потому от всей убежденности Конвея в том, что этот мельфианин давным‑давно мертв и покоится в мире, толку не было никакого: в его сознании ЭЛНТ вел себя еще как живой. Мельфиане были существами теплокровными, и их обмен веществ не столь уж разительно отличался от человеческого. Вернее даже было бы определить их как существ «горячекровных», поскольку они отличались бурными эмоциями и страстями. Теперь Конвей это точно знал. А треклятый донор мнемограммы вдобавок оказался жутким бабником.

В конце концов Конвей все‑таки уснул. Сны ему снились такие, какие приснились бы подростку, которого впервые серьезно взволновала представительница противоположного пола. Вот только снилась Конвею… шестилапая разумная крабиха по имени Сенрет.

Он очнулся от собственного испуганного крика. Через несколько минут, когда его сердце забилось ровнее, Конвей попытался трезво обдумать приснившийся ему кошмар. Он испытал жуткий, первобытный страх, сильнейшее головокружение и ощущение полнейшей беззащитности. Конвей снова улегся, закрыл глаза… а уже через пять минут снова проснулся в холодном поту и рывком сел.

Как правило, сны Конвею не снились, и уж тем более — кошмары. Он понимал, что испытанное им во сне чувство страха относится не к нему самому — значит, в комнате должно было находиться что‑то такое, что воздействовало на мельфианскую половину его сознания. Конвей снова улегся и принялся копаться в памяти ЭЛНТ, пытаясь выяснить, что могло так напугать его «гостя». Раздумья получились долгими, поскольку причиной страха было нечто настолько простое, примитивное, о чем ЭЛНТ не думали сознательно. Конвей перевернулся на живот. Последняя мысль перед тем, как он сладко заснул, у него была такая: «Ну конечно же, любое существо с тяжелым панцирем напугалось бы до смерти, если бы ему пришлось спать, лежа на спине!»

Конвей проснулся от страшной какофонии — звучали оглушительные взрывы, завывали сигнальные сирены. Он всегда спал очень крепко, и разбудить его мог только такой будильник. Некоторые его коллеги просыпались под негромкую приятную музыку, но для Конвея это было — мертвому припарки. Пытаясь нащупать кнопку отключения будильника, он проснулся окончательно и подумал, что полчасика перед завтраком было бы неплохо поползать по дну личного озерца. В принципе он был не против того, чтобы, размявшись как следует, слопать парочку разноцветных рыбешек — уж больно они в последнее время разжирели и обленились. Конвей стоял на четвереньках и уже вознамерился открыть скользящую дверь комнаты головой, когда наконец сообразил, что происходит: ЭЛНТ улучил удобное время, когда он был спросонья, и завладел его сознанием.

Хорошо еще, что он не забыл одеться. Мельфиане одеждой вообще не пользовались.

Завтрак, как и ужин, представлял собой некий компромисс. За столиком рядом с Конвеем сидел еще один врач‑землянин, со столь же явным отсутствием энтузиазма поедавший странное ассорти блюд. Они обменялись кислыми ухмылками, и вскоре Конвей отправился на двести третий уровень.

В тот день все было плохо, а на следующий — еще хуже. Занятия вступили в фазу активных дискуссий и тянулись по три часа с утра и после полудня. Разговоры плавно накладывались на время обеда, и Конвей был вынужден разговаривать на профессиональные темы, обедая с ЭЛНТ. Не так его удручал процесс поглощения пищи, как то, что ему приходилось находиться в обществе мельфиан по восемь часов кряду каждый день. Удрученности его попросту не было предела. Он не в силах был столько времени страдать о Сенрет, лично созерцая ее.

В одном из коридоров, где оказалось особенно много народу, Конвей резко отступил в сторону, дав дорогу слоноподобному ФГЛИ. При этом он налетел на Сенрет и, чтобы удержаться на ногах, ухватился за одну из ее левых лап. От этого прикосновения Конвея словно током ударило, хотя человеческая половина его сознания говорила ему, что на ощупь конечность мельфианихи похожа на теплое, чуть сырое бревно. Конвей поспешно отстранился. Его щеки пылали стыдливым румянцем.

– Примите мои извинения, — прозвучал из динамика транслятора перевод голоса Сенрет, лишенный, естественно, каких бы то ни было эмоций. — Мы, мельфиане, такие неуклюжие.

– О нет, я сам виноват, — промямлил Конвей и горячо добавил: — Напротив, вы весьма изящны и красивы…

Он спохватился и умолк, побоявшись того, что другие двое мельфиан решат, что он осыпает комплиментами не всю мельфианскую расу, а конкретно Сенрет. Вот так Конвей впервые завел с дамой‑мельфианкой разговор не на чисто профессиональную тему. Руки у него мелко дрожали.

В это мгновение он решил, что ему пора повидаться с О'Марой. С завтрашнего дня мельфиане должны были приступить к занятиям с муляжами, и Конвей никак не мог позволить, чтобы при этом у него дрожали руки.

Но О'Мары на месте не оказалось.

– Он приболел, — сообщил Каррингтон, молодой круглолицый психолог, сидевший за письменным столом О'Мары. — Похоже, его трубопроводы засорены холестерином или еще чем‑то в этом роде. Короче говоря, Отделение Патофизиологии решило покопаться в нем с недельку. Могу ли я чем‑то вам помочь?

Конвей на этот вопрос ответил утвердительно, после чего описал свои ментальные неурядицы в несколько отредактированном виде. Затем он попросил разрешения записать еще одну мельфианскую мнемограмму, донор которой отличался бы холодностью и безэмоциональностью. Конвей надеялся на то, что новая мнемограмма заглушит любвеобильность первого донора и что тогда на первый план выступят его собственные, человеческие эмоции и он сможет игнорировать Сенрет.

Каррингтон немного подумал и сказал:

– С одной стороны, при таком раскладе вы можете ощутить еще большее смятение чувств, но с другой — может, что и получится. То есть если бы я согласился помочь вам, а я не соглашусь.

– Но почему?! — возмущенно воскликнул Конвей.

– Потому что таково распоряжение О'Мары, — как ни в чем не бывало, ответил Каррингтон. — Он насчет вас оставил четкие инструкции. Никакой помощи, никаких уколов, никаких лекарств — короче говоря, никакой помощи в преодолении трудностей. Испытываемое вами смятение понятно, я вам искренне сочувствую, но помогать вам на данном этапе — нет, это не самая удачная мысль. Вы должны сами придумать, как приспособиться к создавшейся ситуации. Через это проходят все новоиспеченные Старшие врачи. Если вам сейчас будет оказана психологическая поддержка — значит, вы не обойдетесь без нее впредь, и тогда вам нечего надеяться на успехи в дальнейшем.