Страница 66 из 95
– Простите, ваше величество! – начал я торопливо, но самым почтительным тоном. – Прежде всего я решаюсь просить вас дозволить мне рассказать вам, что я видел. Не считая Брюля, там шесть человек, которые, полагаю, составляют его свиту. Все это – негодяи, способные на любое преступление: умоляю ваше величество лучше согласиться на кратковременный арест…
Здесь я должен был умолкнуть, пораженный внезапным гневом, сверкнувшим в глазах короля: своими неудачными выражениями я только разжег его ярость, как бы дал ей толчок проявиться наружу. Предрасположенный к подозрению многочисленными изменами и обманами особенно за последнее время, он забыл обо всех опасностях, угрожавших ему извне, при мысли, что я сам хочу погубить его и для этой цели завлек его сюда. Он огляделся взором, полным злобы и страха, и еле слышно пролепетал дрожащими губами:
– Арест?..
К довершению несчастья, пустая случайность вовлекла его в еще большее смятение, доведя до полной невменяемости. Кто-то начал ломиться в дверь снаружи. Дама, услышав это, испустила громкий крик ужаса – и король окончательно потерял самообладание. Вскочив с места, он яростно закричал мне, чтобы я немедленно отворил дверь, у которой я все еще стоял. Но я все-таки решил подождать и простер к нему руки с умоляющим видом, как бы с последней просьбой. Генрих отступил на шаг, выхватил меч и приставил острие к моей груди. Я всегда был убежден, что он вообще неспособен нанести удар; но само прикосновение к рукояти меча пробуждало мужество, которым он, несомненно, обладал и которое не покидало его в самые опасные минуты. Однако на этот раз такого не случилось: пока лезвие его меча дрожало у самой моей груди, а я стоял неподвижно, употребляя нечеловеческие усилия, чтобы оставаться спокойным, мадемуазель бросилась к королю и с громким криком ухватила его сзади за локоть. Ошеломленный Генрих, не видя, кто схватил его, поднял руку и концом меча задел висячую лампу: она разлетелась вдребезги, и в комнате воцарилась полная темнота. Женские крики и сознание, что среди нас находится сумасшедший, наполняли мрак всякими ужасами.
Боясь прежде всего за мадемуазель, я собрался с духом и, добравшись кое-как дотлевших у очага угольев и не обращая внимания на неясно сверкавший меч короля, отыскал полуобожженную палку, на конце которой мне удалось раздуть огонь. При помощи этой палки я зажег свечу, замеченную мною раньше неподалеку от очага, и только тогда решился оглядеться. Мадемуазель стояла в углу, наполовину взбешенная, наполовину перепуганная. Лицо ее было багрово-красно. Одна рука ее была обернута носовым платком, запачканным кровью: очевидно король, в безумной ярости размахивая мечом, слегка поранил ее. Фаншетта стояла перед своей госпожой, с волосами взъерошенными, точно шерсть дикой кошки; квадратное лицо ее и вся фигура выражали недоверие и злобу. Неподалеку от них стояли, прислонясь к стене, госпожа Брюль и Симон. Король сидел на стуле с видом растерянности и изнеможения; острие его меча упиралось в пол, и он с трудом удерживал в дрожащей руке рукоятку. Я тотчас сообразил, что мне делать. Молча подойдя к королю, я положил на стул около него свой меч, свои пистолеты и кинжал, затем преклонил колени и сказал:
– Дверь здесь, ваше величество. Вы можете отворить, когда вам угодно. Вручаю вам также свое оружие: отныне я ваш пленник. Старшина-маршал за дверями: вы одним словом можете предать меня ему… Но, государь, – продолжал я серьезным тоном, – позвольте просить вас об одном – не допускать и мысли, чтобы я думал хоть на одно мгновение оказать особе вашего величества неуважение или каким бы то ни было образом оскорбить вас.
Король поглядел на меня тупым, бессмысленным взором; лицо его было бледно, в глазах было какое-то рыбье выражение.
– Святители! – пробормотал он довольно невнятно. – Зачем же вы подняли ваши руки?
– Только затем, чтобы умолять ваше величество обождать минутку, – ответил я, наблюдая в то же время как лицо его мало-помалу принимало осмысленное выражение. – Если вы удостоите выслушать меня, я объясню вашему величеству все в немногих словах. У Брюля шесть-семь человек, у старшины восемь или девять. Но люди Брюля отчаяннее и смелее: если он найдет ваше величество в моей квартире и припишет вам свою неудачу, то может решиться на отчаянный поступок. Едва ли можно рассчитывать, что особа вашего величества будет в безопасности, отправившись в сопровождении Брюля по улицам. Кроме того, – продолжал я, с радостью замечая, что король слушал со вниманием и постепенно приходил в естественное состояние, – здесь есть еще другое обстоятельство, а именно тайна, которую вашему величеству угодно было повелеть сохранить до тех пор, пока дело не подвинется значительно. Рони дал мне строжайший наказ на этот счет, опасаясь, что в случае, если бы ваш план сделался известным в Блуа, могло бы вспыхнуть восстание.
– Это вполне справедливо, – воскликнул король, к которому вернулась прежняя бодрость, хотя он и избегал еще глядеть на мадемуазель. – Да, он в состоянии напасть на меня. Но что же прикажете мне делать, сударь? – продолжал он жалобным тоном. – Не могу же я оставаться здесь. Мое отсутствие будет замечено. Я ведь не какой-нибудь бродяга, которого никто не знает и который никому не надобен.
– Готовы ли вы, ваше величество, довериться мне? – спросил я тихо, робким голосом.
– Довериться вам? – раздраженно воскликнул король, поднимая руку и разглядывая свои ногти, о красоте и белизне которых он заботился не менее любой женщины. – Разве же я не доверял вам? Иначе как бы я очутился здесь? Да ведь если бы вы не были гугенотом – Господи, прости меня за эти слова! – я скорее согласился бы встретиться с вами в аду, чем придти сюда.
Признаюсь, я с гордостью выслушал такую похвалу моей религии. Я забыл даже на мгновение и грозную опасность, и мрачную комнату, скудно освещенную свечкой, и перепуганные лица у задней стены, и даже взволнованное лицо короля, на котором выражение надменности боролось со смятением. Затем я сказал, что не сомневаюсь, что мне удастся вывести его отсюда, не открывая тайны его присутствия.
– В таком случае, пожалуйста, сделайте так, ради Бога! – быстро ответил король. – Делайте, что хотите, но только отведите меня в замок, и больше ни одному гугеноту не удастся вывести меня оттуда! Я Уже достаточно стар для подобных приключений.
Новый стук в дверь в эту минуту побудил меня не теряя времени объяснить мой план, который он одобрил, упрекнув меня, однако, за то, что я поставил ему такую задачу. Боясь, что дверь не выдержит, несмотря на устроенные мною засовы, и побуждаемый видом госпожи Брюль, выражавшим живейший ужас, я взял свечу и проводил короля во внутреннюю комнату. Здесь я положил возле него свои пистолеты и молча взял меч и кинжал. Затем я возвратился к женщинам и, отворив дверь, знаком пригласил их войти. Мадемуазель, на перевязанную руку которой я не мог глядеть без волнения, хотя присутствие короля и не позволяло мне выговорить ни слова, прошла вперед до самых дверей, у которых я стоял. Но здесь, оглянувшись и увидев, что следом за ней идет госпожа Брюль, она вдруг остановилась и, окинув меня высокомерным взглядом, тихо спросила:
– А эта дама? Разве нас велено запереть вместе?
– Мадемуазель! – быстро ответил я также тихо. – Разве я когда-нибудь требовал от вас чего-нибудь позорного?
Она ответила легким покачиванием головы.
– Я и теперь не требую ничего подобного, – продолжал я серьезным тоном. – Я поручаю вашим заботам даму, которая из-за нас подверглась большой опасности; остальное предоставляю вашему собственному усмотрению.
Вместо ответа, она взглянула мне прямо в лицо смелым взглядом и прошла дальше. Госпожа Брюль и Фаншетта последовали за ней. Я затворил дверь и обратился к Симону, который тем временем раздувал тлевшие уголья, пытаясь хоть немного осветить комнату, в которой оставались теперь только он да я. Мне показалось, что он избегает моего взгляда, и видно было, что и от всего виденного, и от усиливавшегося стука в дверь тревога его возрастала с каждой минутой. Но я не сомневался в его преданности барышне; а мои приказания ему были довольно просты.