Красная кокарда

Несомненно, до него уже дошли слухи о том, что вчера случилось. Не обращая внимания на его мрачный вид, я распечатал письмо. Подписи под ним не было, но я узнал почерк Луи.

«Уезжайте домой и не показывайтесь на собрании. Они хотят вызвать вас на поединок один за другим. Уезжайте из Кагора немедленно, иначе вы будете убиты.»

Вот и все. Я горько улыбнулся при виде слабости человека, который только и мог, что предупредить друга.

— Кто принес письмо? — спросил я Андрэ.

— Какой-то слуга, сударь.

— Чей?

В ответ он пробормотал, что он этого не знает. Я особенно его не расспрашивал. Андрэ помог мне переодеться и, когда я выходил из комнаты, вдруг спросил меня, в котором часу подавать лошадей.

— Для чего? — сказал я, пристально взглянув на него.

— Для отъезда, сударь.

— Но я не намерен уезжать сегодня, — произнес я тоном холодного неудовольствия. — О чем ты говоришь? Мы поедем обратно завтра вечером.

— Слушаю, сударь, — пробормотал он, продолжая возиться с моим платьем. — Но хорошо было бы уехать днем.

— Ты прочел это письмо? — с гневом закричал я. — Кто тебе сказал…

— Об этом знает весь город, — отвечал он, пожимая плечами. — Везде только и кричат: «Андрэ, убирайтесь поскорее с вашим барином!.. Андрэ, на твоего господина скоро наденут намордник!» Жиль подрался с одним из лакеев Гаринкура за то, что тот назвал вас глупцом. Ему разбили лицо. Что касается меня, то я уж устарел для драки. Стар я и для другого, — продолжал он с усмешкой.

— Для чего это другого?

— Для того, чтобы опять хоронить своего господина.

Помолчав с минуту, я спросил его:

— Неужели ты думаешь, что меня убьют?

— Так говорят все в городе.

— Послушай, Андрэ, ты ведь служил еще моему отцу. Неужто ты хочешь, чтобы я бежал отсюда?

Он в отчаянии всплеснул руками:

— Боже мой, я и сам не знаю, чего я хочу. Эти канальи погубят нас. Бог создал их только для того, чтобы они работали и ковыряли землю, иначе мы пропадем. И если вы за них заступаетесь…

— Молчи, — строго сказал я. — Ты ничего не понимаешь в этом. Ступай вниз и в другой раз будь осмотрительней. Ты рассуждаешь о канальях, а ты сам кто такой?

— Я, сударь? — воскликнул он в изумлении.

— Да, ты.

С минуту он смотрел на меня в полном остолбенении. Потом грустно покачал головой и вышел из комнаты. Несомненно, он был убежден, что я сошел с ума.

Он ушел, а я не двигался с места. Покажись я сейчас на улице, я тотчас же получил бы вызов и принужден был бы драться.

Поэтому я выжидал, когда начнется собрание; ждал в мрачной комнате наверху, терзаемый чувством одиночества. Не могу сказать, что я не ощущал искушения прибегнуть к способу, указанному Андрэ, но упорство, доставшееся мне от отца, удерживало меня на том пути, на который я встал. В четверть одиннадцатого, когда по моему расчету члены собрания уже явились на совещание, я сошел вниз. Щеки мои горели, глаза смотрели серьезно и строго. У двери стояли Андрэ и Жиль. Я приказал им следовать за мной к собору, где в доме дворянства назначено было собрание.

Впоследствии мне говорили, что если бы я был внимательнее, то я без труда заметил бы необычайное оживление на улицах. Густая толпа стояла на площади и прилегающих тротуарах. Лавки били закрыты, все дела прекращены, в переулках слышался сдержанный говор. Но я был так углублен в самого себя, что опомнился только тогда, когда, пересекая площадь, услышал, как один из стоявших там крикнул: «Да благословит вас Бог!», а другой: «Да здравствует Со!». Несколько встречных почтительно сняли передо мной шапки. Все это я заметил, но чисто механически. Через минуту я уже был на узкой улочке, ведущей от собора к дому дворянства. Она была вся заполнена лакеями, которые с трудом давали мне дорогу, посматривая на меня с любопытством и удивлением.

Проложив себе путь сквозь эту толпу, я вошел в вестибюль дома. Переход от солнечного света к тени, от оживления на улицах к безмолвию этой комнаты со сводами, поразил меня как-то особенно сильно. В тишине и сером полумраке помещения впервые предстала передо мной во всей ясности значительность шага, который я собирался сделать; и я повернул бы назад, если бы упрямство вновь не овладело моей душой. Шаги по каменным плитам уже гулко отдавались в царившей здесь тишине и отступать было поздно. Я слышал уже голоса за закрытыми дверями соседней комнаты. Сжав губы и решившись быть мужчиной, что бы меня не ожидало, я направился к этим дверям.

Я уже взялся за ручку двери, как вдруг с каменной скамейки, стоявшей У окна, кто-то быстро поднялся и остановил меня. То был Луи де Сент-Алэ. Он встал между мною и порогом.

— Остановитесь, ради Бога, — тихо и взволнованно произнес он. — Что вы можете сделать один против двухсот? Вернитесь назад… а я…

— А вы, — отвечал я с презрением, но так же тихо. Швейцар смотрел на нас с удивлением. — А вы… а вы поступите так же, как вчера.

— Не вспоминайте об этом! — серьезно сказал он и кровь прилила к его лицу. — Уходите, Со! Уходите и…

— И исчезайте?

— Да, исчезайте. Если вы это сделаете…

— Если я исчезну? — с яростью повторил я.

— Тогда все обойдется.

— Благодарю вас покорно, — медленно промолвил я, дрожа от злобы. — А сколько вам заплатят, граф, за то, что вы избавили собрание от меня?

Луи бросил на меня изумленный взгляд.

— Адриан!

Но я был беспощаден.

— Я вам больше не Адриан, граф. Я Адриан только для моих друзей.

— Стало быть, я уже не ваш друг?

Я презрительно поднял брови.

— После вчерашнего вечера? Неужели вы думаете, что вы вели себя как подобает другу? Я пришел в ваш дом как гость, а вы устроили для меня ловушку, сделали меня предметом ненависти и насмешек…

— Разве я это устроил? — воскликнул он.

— Может быть, и не вы, но вы стояли там же и видели, что происходит, не сказав ни одного слова в мою защиту.

Он остановил меня жестом, полным достоинства.

— Вы забываете одно, виконт, — гордо промолвил он.

— Скажите: что?

— Что мадемуазель де Сент-Алэ — моя сестра.

— А!

— Кто бы ни был виноват в том, что произошло вчера, вы обошлись с нею без должного почтения, и это перед двумя сотнями гостей.