Флори

Епископ чуть было не задохнулся от возмущения.

— Но это именно та собака! — неистово воскликнул он.

Но королева уже повернула к нему свое покрасневшее от гнева лицо.

— Я не согласна с вами! — воскликнула она. — Это хорошая собака, но это не моя собака. Я больше скажу, милорд, — продолжала она с таким же неистовством. — Я буду рада, если вы объясните, как нашли эту собаку. Эта собака очень похожа на мою — но все же это не моя собака — и ее нельзя было просто найти на улице, не проявив при этом некоторой изобретательности!

— Здесь нет никакой хитрости, — сказал епископ.

— Ерунда! — воскликнула королева.

Лица большинства присутствующих стали серьезными. Я бы сказал, что в основном приемная была заполнена сторонниками епископа.

— Я ничего не знаю об этом, — воскликнул он, оборачиваясь ко мне. — Я объявил о вознаграждении, а этот негодяй нашел собаку.

Он почти что заикался от гнева и смущения.

— Я полагаю, что это один из слуг милорда, — сказал кардинал.

— О! — воскликнула королева и взглянула на меня так, что я задрожал. — Это правда, парень? — спросила она, — Ты действительно слуга милорда?

Я задрожал и утвердительно кивнул головой.

— Тогда я не желаю больше ничего слушать, — почти закричала она. — Нет, милорд! Довольно! Я не знаю: или вы величайший грешник, или величайший дурак, которого может обвести вокруг пальца любой негодяй! Заберите это животное. Теперь я уверена, что не первый раз обманута. Но как бы то ни было благодарна его преосвященству за помощь… и за проницательность.

Она сделала особенное ударение на последних словах и после них наступила мертвая тишина. Епископ, бледный и дрожащий, все еще пытался извиниться. Но королева, к которой вернулась ее обычная самоуверенность, — хотя она и ничего не узнала о своем пропавшем любимце, — повернулась к кардиналу и попросила представить офицеров, которые привезли знамена.

Даже нельзя описать словами ужас, охвативший меня при мысли, что гнев епископа обрушится на меня. По крайней мере дюжина подхалимов, лебезивших этим утром перед епископом, переметнулась на сторону кардинала; королева повернулась к нему спиной, а ее придворные дамы сделали вид, что не замечают его. Наблюдая все эти признаки, я понял, что за поражение епископа я заплачу собственной жизнью. Охваченный паникой, боясь, как бы он не вспомнил обо мне раньше времени, я начал пробираться через толпу.

Я уже добрался до двери и даже выбрался на верхнюю ступеньку лестницы, но тут на мое плечо легла чья-то рука и я увидел бледное от гнева лицо дворецкого.

— Не так быстро! — прошипел он мне на ухо. — Ты хочешь покинуть нас, но твоя шея еще не заплатила за все это: если тебя не отстегают плетьми за первый раз и не повесят за второй, — тогда я испанец! Если для этого понадобится…

— По приказу королевы, — раздался голос с другой стороны, и чья-то рука легла на мое другое плечо.

Дворецкий взглянул на соперника.

— Он слуга епископа! — воскликнул он и снова схватился за меня.

— А епископ — слуга королевы! — раздался энергичный ответ и незнакомец, в котором я узнал человека, передававшего мне собачью попонку, спокойно отстранил его. — Ее величество попросила кардинала узнать всю правду об этой истории и о том, кто за ней стоит. А пока, если вы хотите на что-то пожаловаться, обращайтесь к его преосвященству.

Дворецкий, расстроенный и чуть было не лопающийся от гнева, отступил, и незнакомец, жестом приказав мне следовать за собой, пересек двор и вышел на улицу Сент-Оноре. Я поспешил вслед за ним, раздираемый противоречивыми чувствами: я боялся идти за ним, но и не имел ни малейшего желания остаться. Наконец, выйдя в маленький переулок, ведущий к реке, мой провожатый остановился.

— Здесь двадцать крон, — резко сказал он и сунул монеты мне в руку. — Возьми и сделай так, как я скажу, и тогда все будет в порядке. Возле Нотр-Дам отыщи лодку, отплывающую в Рюэн, и отправляйся на ней. В этом городе на улице Святой Элоизы ты найдешь свою жену и сотню крон. Поселишься там и через месяц попросишь работу в местном суде. Остальное зависит от тебя. Я знаю человека, — продолжал он с загадочной улыбкой, — который начал свою карьеру за конторкой в суде, но будучи чрезвычайно молчаливым человеком, способным сохранить любой секрет, со временем занял большую должность.

Я принялся было благодарить его.

— В этом нет необходимости, потому что ты сделал большое дело — восстановил справедливость. Но для своего же блага ты должен побыстрее забыть обо всем.

И сейчас, когда я пишу эти строки, занимая одну из важнейших государственных должностей, я полностью согласен с ним.

Потому что, если монсеньер де Конде победил при Рокруа на поле боя, то кардинал одержал в этот день не менее важную победу при дворе, победу, ограничившую влияние епископа.

И это было только начало. Прошло чуть меньше месяца и уже вся Франция знала, что мантия Ришелье вместе с изрядной долей королевской благосклонности, легла на плечи Мазарини. Мне стало известно, что его преосвященство выждал немного и передал настоящего Флори в руки ее величества.