Каббала

Я робко ответил в том духе, что и французский, и итальянский темпераменты представляются мне на редкость неприспособленными для республиканского строя, после чего она положила на мой рукав длинную бледную руку и пригласила в конце недели посетить ее виллу.

— Там вы познакомитесь с нашими взглядами, — сказала она, — Кардинал тоже приедет.

Я спросил, какой именно. Огорчение, выразившееся на ее лице, показало мне, что — по крайности в том кругу, в котором она вращается, — число кардиналов равняется не семи десяткам, а единице.

— Кардинал Ваини, конечно. Безликих священнослужителей в Конклаве сейчас на удивление мало, и все же единственный кардинал, которому присущи оригинальность, ученость и обаяние, это кардинал Ваини.

Мне так часто приходилось сталкиваться с оригинальностью, ученостью и обаянием (не говоря уже о благочестии) на низших ступенях церковной иерархии, что утверждение, будто наверху эти качества столь редки, меня потрясло.

— А кроме того, — прибавила она, — кто иной так дружески расположен к Франции, этой мятежной дочери Церкви? Вы еще не знакомы с Кардиналом? Какими он обладает познаниями! И вообразите, совсем не желает писать! Я не хочу показаться непочтительной, но по-моему Его Высокопреосвященство одолела, как бы это выразить? — вялость. Весь мир ожидает объяснения некоторых противоречий в писаниях Святых Отцов, он единственный, кто способен дать такие объяснения, и тем не менее он молчит. Мы молимся об этом. Ему по силам вернуть Церкви почетное место в современной литературе. Быть может, он в состоянии даже единолично добиться победы дела, которому каждый из нас предан всей душой.

Я осторожно поинтересовался, что это за дело.

Она взглянула на меня с удивлением.

— Ну как же, провозглашение божественного права королей догматом Церкви. Мы надеемся в ближайшие двадцать пять лет добиться с этой целью созыва Экуменического Совета. Я думала, вам это известно, собственно говоря, я решила, что вы один из наших соратников.

Я ответил, что я, во-первых, американец, а во-вторых, протестант, полагая, что такой ответ избавит меня от обременительного существования в качестве католика-роялиста.

— О, — сказала она, — среди нас много людей, которых на поверхностный взгляд наше движения ничем заинтересовать не может. У нас есть евреи, агностики, художники и, представьте, даже анархисты.

На этот раз я окончательно уверовал, что сижу рядом с человеком, страдающим помрачением разума. «Миллионеров в таких случаях под замок не сажают», — сказал я себе. Сама идея попытаться созвать в двадцатом веке совет, способный облечь коронованных особ сверхъестественной святостью да еще и внести веру в эту святость в свод убеждений, обязательных для всякого верующего, представлялась мне не благочестивым мечтанием, но свидетельством умственного расстройства. В тот вечер мы не имели возможности вернуться к этой теме, но я несколько раз замечал, что ее полубезумный взгляд подолгу задерживается на мне с выражением, подразумевающим знакомство куда более тесное, чем я согласился бы признать.

— В одиннадцать часов я пришлю за вами машину, — сказала она, вставая из-за стола. — Приезжайте непременно. Я собираюсь просить вас об огромной услуге.

По возвращении в гостиную я оказался рядом с Адой Бенони, дочерью известного сенатора. Выглядевшая слишком юной, чтобы появляться на вечерах, она тем не менее обладала кроткой осмотрительной умудренностью хорошо воспитанной итальянской девушки. Я почти сразу попросил ее рассказать мне о Каббале.

— О, Каббала это не более чем шутка, — ответила она. — Никакой Каббалы на самом деле не существует. Хотя я понимаю, что вы имеете в виду. — И глаза девушки тщательно оценили расстояние между нами и ближайшими к нам группами собеседников. — Под Каббалой подразумеваются люди, у которых много общего и которые всегда держатся один за другого.

— И все они богаты? — спросил я.

— Нет… — подумав, ответила девушка. — Нам не следует говорить так громко. Кардинал Ваини совсем не богат да и герцогиня д'Аквиланера тоже.

— В таком случае, все они интеллектуалы?

— Княгиня д'Эсполи далеко не интеллектуалка.

— Что же тогда у них общего?

— Собственно говоря, ничего, кроме… кроме того, что они презирают большую часть людей — вас, меня, моего отца и так далее. У них имеется нечто такое, некий великий дар, он-то их и объединяет.

— А вы верите в то, что они действуют заодно, планируя происходящие то там, то здесь беспорядки?

Лоб девушки собрался морщинами, она слегка порозовела.

— Нет, я не думаю, что их намерения таковы, — тихо сказала она.

— Но таковы результаты их деятельности? — настаивал я.

— Как вам сказать, они просто сидят у себя в Тиволи, разговаривая о нас, и иногда, сами того не ведая, что-то такое непонятным образом делают.

— Вы многих из них знаете?

— О, всех понемногу, — быстро ответила девушка. — Любой из нас знает их всех. Кроме Кардинала, конечно, с ним мало кто знаком. И они мне нравятся, каждый из них. Они становятся дурными людьми лишь когда собираются вместе, — пояснила она.

— Мадемуазель де Морфонтен пригласила меня провести конец недели на ее вилле в Тиволи. Я их там увижу?

— О да. Это их, как говорится, рассадник.

— А соваться туда не опасно? Вы можете дать мне какой-то совет, перед тем как я к ним отправлюсь?

— Нет.

— Определенно можете.

— Ну хорошо, — сдвигая брови, согласилась она. — Я советую вам быть… быть глуповатым. Это непросто. Имейте в виду, поначалу они будут вести себя очень сердечно. Они сильно увлекаются людьми, но потом устают от них и отступаются. Бывают и исключения, время от времени они находят кого-то, подобного им, и окончательно принимают этого человека, так появляется новый член Каббалы. В Риме полно людей, прошедших испытание Каббалой, но не ставших для нее своими. Мисс Грие это в особенности свойственно. Она ведь познакомилась с вами совсем недавно, правда?

— Ну, в общем, да — сегодня вечером.

— Так вот, некоторое время она не будет отпускать вас от себя ни на минуту. Вскоре она подойдет к вам и попросит, чтобы вы остались на ночной ужин. Ее ночные ужины знамениты.