Жемчужина Нила

Джоан посмотрела прямо перед собой и увидела черные мраморные ступени, ведущие на подиум, где был установлен написанный маслом портрет Омара, освещенный направленным светом. Джоан была поражена окружающей роскошью и напугана этим человеком.

Она взглянула на Омара, чьи черные глаза светились от предвкушения. Он хотел произвести на нее впечатление. Теперь его поведение казалось еще более загадочным, чем раньше. Она была всего лишь романисткой и не понимала, почему ее мнение об этом доме так важно для него. Чем больше она всматривалась в его глаза, тем сильнее укреплялась в своем убеждении: для него была очень важна ее реакция. Она почувствовала, что не имеет права обмануть его ожидания.

— У меня есть подлинный Дега, который висит в библиотеке. Когда вы приведете себя в порядок, можете пойти посмотреть картину. Вы знакомы с творчеством импрессионистов?

— Импрессионисты… Да, они великолепны. Если бы он прочитал хоть что-нибудь из написанного ею, то знал бы, что она любила импрессионистов. Без всякого сомнения, Омар пытался завоевать ее расположение, однако было непонятно, зачем ему это нужно.

— Это льстит моему самолюбию — владеть крупнейшим собранием импрессионистов за пределами Европы.

Джоан вскинула брови: интересно, купил он их или украл, как тот гобелен?

— Где находится священный сад? — спросила она.

— Священный сад? В моем воображении. Джоан заметила страсть в его глазах. Господи! Как же она сглупила, что попалась на удочку. Омар подошел к ней, взял за руку и подвел к сказочной красоты изогнутой лестнице, которая напоминала лестницу в отеле «Риц». Следовало бы убедиться, что она не украдена.

В тот момент, когда она поставила ногу на первую ступеньку, зал наполнился ужасающим, пронзительным криком, который несся из внутренних комнат дворца.

— Что это? — Нервы Джоан напряглись. Омар медлил с ответом. Он вскинул голову, ожидая повторения крика.

— Я не знаю, — произнес он наконец. Джоан посмотрела на него пристальным недобрым взглядом. Ему не следовало говорить, что это ветер, как делал ее отец, когда она просыпалась среди ночи, жалуясь на странные звуки.

— Пойдемте, — сказал Омар, поднимаясь по лестнице. — Вам нравится ковер? Его недавно постелили.

Они миновали просторный зал, стены которого были обиты камчатой тканью, и остановились у третьей двери справа.

— Надеюсь, вам здесь понравится. — Омар отворил дверь.

«Боже мой», — подумала Джоан, глядя на окружающее ее великолепие.

В отеле «Плаза» такая комната стоила бы тысячу долларов за ночь. На драпировку огромной кровати с балдахином ушло не менее сотни ярдов хлопка, но, дотронувшись до материала, она поняла, что это шелк. Покрывало, гофрированные накидки для подушек, занавеси — все было из белого шелка.

Даже в «Плазе» не найдешь подлинного «чиппендейла», а здесь эта мебель стояла. Тумбочки, приставная лестница к кровати и туалетный столик были сделаны из гондурасского красного дерева. По ее предположению, они датировались примерно концом восемнадцатого века и, вероятно, были вывезены с Багамских островов. Джоан регулярно читала журнал «Мир старины», поэтому была хорошо осведомлена в подобных вопросах. Невероятно: ведь всю жизнь она мечтала именно о такой кровати! Она посмотрела на Омара — как он догадался об этом?

В противоположном конце комнаты стоял журнальный столик времен королевы Анны, на котором громоздился компьютер. Окно выходило во двор, красиво засаженный цветами. В горшках, ящиках и на клумбах цвели розовые герани, азалии, жасмин и белые камелии. Большего и желать было нельзя.

— Да, все.., хорошо.., прекрасно.

Омар пересек комнату и подошел к столу.

— А здесь вы создадите свой шедевр.

— У меня… У меня есть вопросы.

— Писательница уже за работой? Отлично. Изучайте новый для себя мир, осваивайтесь. Вы вольны идти куда угодно, смотреть что пожелаете, беседовать, с кем сочтете нужным. Рад видеть вас здесь, Джоан. Вместе мы создадим историю.

Омар повернулся и вышел из комнаты, оставив ее одну.

Джоан окинула взглядом богато убранный покой. Это была самая роскошная камера, о какой только могла мечтать женщина. Она ощущала себя узницей, но больше всего ее напугали последние слова Омара. Ему нужно было не только ее тело; ему требовался человек, способный запечатлеть его версию истории, которая отнюдь не была правдивой. Теперь она знала наверняка, что ей не дадут написать истину. Джоан должна была создать легенду об Омаре, сделать из него героя, бога.

Джоан подбежала к двери и открыла ее. Пять телохранителей Омара вытянулись в струнку. Их оружие ярко сверкало, отчего казалось непомерно большим и устрашающим. Закрыв дверь, он подумала, что все это ей привиделось.

Джоан подошла к столу и впервые заметила с десяток или около того фотографий в рамках, висевших на стене. На всех был изображен Омар в разные периоды своей жизни. В раннем детстве он был несимпатичным ребенком; чуть постарше он напоминал маленького мальчика, которого она видела сегодня на площади: был очень худ и одет почти в лохмотья. Ее поразила третья фотография, на которой ему было лет пять. Тогда впервые стала заметна его необыкновенная красота, хотя нос был широковат, что было видно и на последних снимках, где он был запечатлен подростком и юношей. «Неужели ринопластика?» — удивилась Джоан. Изменили же нос Майклу Джексону, сделав его уже. Но внимание Джоан привлек не столько нос Омара, сколько его глаза. В них светились желание, решимость, которые уловила даже фотопленка. Такой же огонь в глазах она видела на фотографиях Корнелиуса Вандербильта, молодого Говарда Хьюза и Поля Гетти. По снимкам, она поняла, что Омар родился в бедной семье и с детства мечтал разбогатеть. Все правильно, если не считать того, что он избрал очень опасный путь к деньгам и власти.

В следующий момент комната наполнилась нежной, завораживающей мелодией. Древняя арабская флейта звучала очень печально, и это заставило Джоан подойти к окну. Она выглянула во двор, надеясь увидеть музыканта, но там не было никого, кроме садовника, обрывавшего увядшие листья с гераней. Он выпрямился и серьезно посмотрел на нее, затем прошел к дальней стене, взял шланг и начал поливать растения.

А мелодия все лилась. Джоан высунулась из окна, опершись подбородком на руки. Она поняла, что музыка доносилась из башни, расположенной на противоположной стороне. На самом ее верху, сбоку, виднелось квадратное оконце с вертикальными прутьями. Окно не было застеклено, поэтому ничто не заглушало инструмент.

Печальная мелодия нагнала на нее еще большую тоску. Она посмотрела на компьютер, обдумывая, как писать историю Омара. Он оказался умнее, чем она предполагала. Он сыграл на ее тщеславии и минутной слабости, надеясь заставить написать еще один роман, а не проводить журналистское расследование. Если она напишет правду, она не выберется отсюда живой; а какой будет ее судьба, если она выполнит заказ? Об этом оставалось только гадать.

Джоан не могла не думать о Джеке и «Анджелине». Слава Богу, что он не поехал с ней. Достаточно того, что она позволила втянуть в эту авантюру себя. Она никогда не простила бы себе, если бы Джек из-за нее подвергся опасности.

Она думала, что он, должно быть, уже отплыл из Монте-Карло и направлялся в Грецию. Ей следовало бы послушать его и остаться, но в любом случае это не спасло бы их отношений. Он дал ясно понять, что не нуждается в ней. Он, должно быть, посмеивался над ней всякий раз, когда, увидя его, она, как дурочка, замирала и чуть не падала в обморок. Он имел над Джоан огромную власть — власть любви. Она с радостью дарила ему свое чувство, а он не знал, что с ним делать. Его интересовали только незнакомые порты, а относительно нее не было никаких серьезных намерений и никаких планов на будущее. Он тратил больше времени на свое любимое пиво «Хайнекен», чем на нее.

Джоан больше не могла сдерживать слезы. Она стукнула кулаком по подоконнику, надеясь, что поселившаяся в ней боль выйдет наружу. Нет, так быстро это не пройдет.