Черный замок

«А зачем?» — ответили глаза Имлунда.

Действительно, зачем? Зачем подтверждать своё право власти, если на него никто не покушается? Зачем Имлунду требовать себе подчинения, если даже могущественные маги выполняют его желания? Его. По сути простого человека, который столь недавно пересёк свою первую половину века, а внешне выглядел ещё моложе — на четыре десятка, не более.

— Почему все на меня так смотрят?

— Я почувствовал вашу смерть, отец, — Феллон подошёл к Имлунду, протянул руку и… осторожно дотронулся до Ёорундо, словно боялся удостовериться в призрачной природе герцога.

— О, я тоже её почувствовал. Но рядом находился Романд, — Имлунд фыркнул. Вышло не очень натурально. — Ты же знаешь, когда дело касается твоего братца, уверенность в том, что устройство Мира сработает так, как надо, резко пропадает.

— Отец, я огласил ваше завещание.

— Отлично, — Имлунд с трудом пожал плечами. — Одной проблемой меньше. Надеюсь, Совет не против кандидатуры наследника?

— Да, — вместо сына Зелешу ответил герцог Орлеш.

«Куда они денутся, когда за дело берётесь вы, герцог!» — Эфа знал, что Имлунд его слышит, потому что вновь прочитал по его взгляду ответ. — «Верно, Эфа, никуда не денутся, — зелёные змеиные глаза Зелеша встретились с наполненными гневом, вдруг вспыхнувшими жёлтым и тоже змеиными глазами императора. Эфа открыл рот. — Молчи, мальчик! Змея не укусит змею, и вряд ли яд гюрзы причинит вред анаконде… Ты же сам говорил, что не заведёшь детей, — пришлось об этом позаботиться мне!»

— Иму! — разорвал безмолвную беседу женский крик. — Иму!

Алай, позабыв всё, кинулась обнимать своего Директора. Ей было плевать, как оно выглядит со стороны. В этот момент Керлик с ужасом подумал, что сцена ему абсолютно не нравится. Ревнуешь?

— Дозволит ли его величество и Совет мне удалиться к себе? Вместе с сыновьями? — устало спросил Имлунд.

Император не ответил. К чему? И лишь запомнил, как на миг сцепились взоры Хрона и Зелеша.

— Герцог, подождите! — Новелль, однако, имел свои планы. — Может, теперь-то вы объясните ситуацию с третьим змеёнышем?

— Да, я в курсе этого глупого пророчества, — Зелеш внимательно смотрел на мага из-за плеча Алай. — А ещё мне известно, что пророчества такая вещь, о которой узнаёшь лишь после того, как оно исполнилось. Ты ищешь третьего змеёныша? Ищи. Причём тут я?! Мой третий сын умер со своей матерью, даже не успев родиться… как и мой первый внук. Мой старший осчастливил свою жену только дочерьми и больше у него детей нет — можешь проверить. Это легко, особенно для чародея. Да и будь у меня внук по его ли линии, по линии Ёорундо — это всего лишь змеёныш. Любой мальчик рода Зелеш в праве именоваться третьим змеёнышем хотя бы потому, что все мы Змеи! Откуда вести счёт?.. Намекаешь на Романда? Он сын Эфы. Они оба змеёныши, но не более, чем я, Фел, Руно… В общем, мой тебе совет, глава Круга Старших Магической гильдии: брось заниматься глупостями!

Феллон Зелеш, дождавшись повелительного кивка, активировал амулет переноса. Маги посмотрели на пустой стол и исчезли. Остальные члены Совета немного посидели и тоже разошлись — сегодня обсуждать уже нечего, всё сказано и сделано. Пора заниматься своими делами.

Эфа остался в одиночестве. В своём вечном, безмерном одиночестве. Одиночестве служения империи. Одиночестве искупления вины, юношеской ошибки.

— Леэ, — Руника присела рядом со сломанным троном. Её маленькая ладошка легла поверх кулака ярости, в который сама собою сжалась левая рука Эфы. — Леэ.

Старшая, умная сестра ласково улыбнулась. От неё веяло грустным спокойствием, силой, отданной в подчинение брату и его империи. А ещё — влагой, солнечным летним ручейком.

— Успокой своё сердце, Леэ, — её голос был подобен журчанью воды среди камней. Сама же магиня напоминала волну на поверхности глубокого озера. — Имлунд считает себя твоим отцом. И как отец не покинет тебя, хоть ты и совершаешь ошибки и, порой, непростительные глупости. Он даже не винит тебя в гибели нашего отца…

— Романду он назывался вовсе родным отцом. Но достало одно ослушания, чтобы лишить мальчика своего имени и поддержки!

— Неужто? — теперь Руника походила на облачко или даже на грозовую тучку. Вместе с настроением менялось и одеяние магини. Поначалу она была облачена в строгое синее платье, теперь тело женщины окутывала лёгкая на вид, но на деле грозная паутинка-кольчуга. Впрочем, Эфа знал — то и другое иллюзия для младшего братишки, сестра никогда не позволяла себе одеться неподобающим принцессе образом. — По-моему, Имлунд защищал Романда. Да, жестоко, но действенно. И теперь, спустя столько лет, ты обрёл сына.

— Нет, — император нервно заёрзал на кресле, но под спокойным взглядом сестры замер. — Нет, Руни, теперь я его потерял навсегда. Если Романд назовёт меня отцом, значит, ему велел тесть. Или Имлунд.

— Леэ, Леэ. Сдаётся мне, Романд назовёт тебя отцом только тогда, когда сам захочет.

— Он не захочет.

— Скорее всего — да, — не стала спорить Руника. — Но из этого не следует, что ты не можешь быть его отцом. И уж другом стать точно получится! Ты только дай ему возможность разглядеть себя, увидеть то, на что смотрит Имлунд, что открывается мне.

— Как это сделать, Руни? — Эфа сейчас донельзя напоминал сына с его вечным наивным «А как это, госпожа Руника?» или виноватым «Я случайно!».

— Для начала познакомься с Романдом. Не бойся, но собери все свои силы — ты получишь то, что заслужил.

Керлик вернулся домой. Жутко хотелось спать, немного есть. И нестерпимо — помыться и уничтожить одежду. Аромат вернувшегося Романда, казалось, пристал к рубахе намертво.

Неспешно выполнив последнее желание, чародей со стоном лишил себя первых двух. Судьбы Мира, конечно, вещь серьёзная и изматывающая, но управлять хозяйством тоже надобно. После исчезновения Марго Керлик так и не закончил разбираться со счетами. А ведь Ратик Губошлёп как староста поднадзорной деревушки просил учинить господский суд.

Маг хмыкнул. После его вердиктов все недовольны, обзываются (нарочито громким, но всё-таки шёпотом) за спиной свихнувшимся злобным чароплётом. А чего тогда звали? Керлик с удовольствием бы обошёлся без этой своей обязанности. С другой стороны, когда в Чёрной Волне относились к господину как-то по-другому? Ведь сам таких смешных воспитал. Или они — его?