Тварь непобедимая

Григорий вдруг увидел, как из тела пациента бесцеремонно выдергивают иглу капельницы.

– Стоп, перестаньте! – воскликнули они одновременно с Алькой. – Если не знаете – не лезьте. Мы сами его довезем, показывайте дорогу.

Парни в нерешительности переглянулись.

– Ну пусть, – сказал один. – Нам же лучше – салон кровью не пачкать.

– Алька, – проговорил Гриша, несмело посмотрев ей в глаза, – может, они правы?

– Делай как знаешь, Гриша, – ответила она. – Я тебе доверяю.

– Значит, едем. Только сделай ему интубацию, пока не тронулись.

– Один пусть будет с нами, – звонко приказала Алина. – Мне нужен помощник.

Григорий взглянул на безжизненное тело на носилках. Ему уже казалось, что он зря остановился, зря затеял разговор с этими странными незнакомцами. Видимо, надежды уже никакой. Но может, они знают, что делают?

– Поехали, – сказал он.

Снова «рафик» выехал на ночную улицу. Было слышно, как сзади Алька обучает добровольца-помощника.

– ...Вот это – подушка АМБУ для искусственной вентиляции легких. Нужно вот так нажать два раза, потом ждать, пока я качаю сердце. Потом, по команде, снова нажать...

– И все руками? – удивлялся парень. – Я думал, тут кнопочки-лампочки...

– Здесь вам не Америка...

Григорий вел машину, глядя в корму каплеобразного мини-вэна, на котором прибыли незнакомцы. Дежурство выдалось замысловатым. Сначала жуткая авария на бульваре, потом стычка с «быкообразными» на перекрестке, а теперь еще эти похитители трупов. И все в один вечер.

Они остановились возле уютного особнячка, окруженного кирпичным забором. Их уже ждали – на крыльце стоял под фонарем охранник в форме. Один из парней побежал к нему.

– Нужен Донской. Андрей Андреевич.

– Сейчас, сейчас...

На крыльце появился худощавый черноволосый мужчина примерно одного с Григорием возраста. Лицо было плохо различимо сквозь метель, Гриша заметил только, что в его чертах есть что-то южное, контрастное, тщательно прорисованное природой. Под халатом виднелась белоснежная рубашка и галстук.

Он подошел. Поглядел на «рафик», чуть нахмурился.

– А это зачем? Говорили же, без посторонних.

– Они сами напросились, – ответил кто-то из парней. – Сказали, будут по дороге откачивать.

– О, это другое дело, – почему-то усмехнулся Донской. – Врач – он всегда врач. Что вы ему делали, уважаемый?

Вопрос относился к Григорию. Тот покосился на Донского и тихо проговорил, посчитав вопрос дурацким:

– Маникюр и тонизирующий массаж.

– Я так и думал. А если серьезно? Анальгетики вводили?

– Нет, конечно.

– Это правильно.

«Сам знаю, что правильно», – подумал Гриша, выкатывая носилки.

– Забирайте, – сказал он.

– Доктора поощрили за старание? – поинтересовался Донской у сопровождающих.

– А как же!

– Надо бы еще. А ну-ка, возьмите, уважаемый...

– Перестаньте! – Григорий попытался отойти, но ему успели сунуть в карман еще одну бумажку.

– Не стесняйтесь, доктор, – с укором проговорил Донской. – Вы хорошо выполнили свою работу, вы привезли нам пациента без гипоксии. За это и платим. А еще за то, чтоб вы поменьше об этом рассказывали, хорошо?

Григорий промолчал. Он не знал, как смотреть в глаза Альке. Все походило на дурной сон, в котором тонешь, вязнешь и не можешь остановиться.

– Так, все, уважаемые! – Донской расставил руки, будто хотел огородить свое хозяйство от посторонних. – Вам пора домой. Благодарим за понимание и сговорчивость, а теперь – до свидания.

Григорий влез в кабину, рядом устроилась Алька.

– На базу, – сказал Гриша. – Голова кругом идет от этих приключений.

Несколько минут они молчали. Алька безучастно смотрела в окно. Григорий сунул руку в карман и вытащил комок купюр. Всего было двести пятьдесят долларов. Куда больше, чем зарплата врача, однако радости эти деньги не доставляли.

– Будем делиться? – предложил он Альке.

Та покачала головой.

– Не хочешь связываться?

– Оставь себе, Гриша. Меня родители без куска хлеба не оставят, а тебе еще за аварию расплачиваться. Забыл?

– Рад бы забыть...

Он сунул деньги обратно в карман. Они даже в собственном кармане оставались чужими.

– Что ты обо всем этом думаешь, Алина?

– Не знаю, – вздохнула она. – Сначала думала, влипли в неприятности. Но эти ребята... Они такие спокойные, самоуверенные. Такое чувство, будто знают что-то... Ну, чего мы не знаем.

– У меня – та же история. Но знаешь, все-таки, боюсь, придется отвечать за эту авантюру. Завтра проснусь – и буду удивляться, как меня в это втянули. Да еще деньги дали...

– Узнать бы, что у них вышло, – с надеждой проговорила Алька.

– Попробуй тут узнай... Слушай, ты ни во что не вмешивайся. Если всплывет – молчи. Скажи, меня слушалась. Отвезли человека в другую больницу, а в какую, не знаешь. Ты сегодня свое отработала, к тебе претензий не будет.

– Я думаю, ничего не будет. Ни претензий, ни разборов. Мне так кажется.

– Мне почему-то тоже, – признался Гриша. – Сам не знаю почему.

К шестидесяти годам Иван Сергеевич Луков стал вести спокойный и размеренный образ жизни. Обычно он просыпался не раньше девяти, немного лежал в постели, затем вставал и шел в ванную. Несколько минут он откашливался – давал о себе знать давний туберкулез, – затем принимал душ. Без водных процедур он не мыслил начать день.

После завтрака Иван Сергеевич обязательно, в любую погоду, выходил на прогулку. По пути покупал газеты и, если небо было ясным, просматривал их на скамейке в сквере. Если же шел дождь, он возвращался с газетами домой.

Иван Сергеевич жил довольно скромно. На любую холодную погоду имел только серое пальто. Питался он, впрочем, хорошо, но тоже без лишних изысков.

После обеда он сидел дома. В это время почти всегда к нему приходили люди. Рассказывали новости, спрашивали совета, просили разрешить споры.

А в субботу Иван Сергеевич обязательно посещал баню. Привычка к чистоплотности осталась у него с прежних времен, когда без этого ему никак было нельзя. Он считал, что никакая ванна не сможет дать той чистоты и бодрости, что дает баня.

Два-три раза в неделю он посещал пивную на своей улице, где выпивал обычно две кружки. Он пил, слушая людей, сочувствуя их бедам, возмущаясь вместе с ними тем неприятным вещам, что происходили вокруг. Здесь он узнавал о жизни порой больше, чем из газет.

В этих простых радостях он проводил дни. Ему вполне хватало этого, чтобы чувствовать себя хорошо. Соседи относились в нему приветливо, считая его тихим и порядочным стариком. Он иногда останавливался, чтобы перекинуться парой слов с одним или другим, и всегда оставлял после себя хорошее впечатление. Простота и ум Лукова заставляли всякого собеседника уважать его.

Соседи не задумывались о том, что совершенно ничего не знают о прошлом Ивана Сергеевича. Лишь встречая на лестнице его посетителей, они хмурились и пытались понять, что за странные люди вьются около добропорядочного старика.

В пивной его тоже, конечно, знали. Он первым здоровался, кивал, видя знакомые лица, но старался уклоняться от всяких бесед. Иван Сергеевич был очень разборчив в знакомствах.

Продавец, пузатый черный парень, похожий на цыгана, тоже знал Лукова в лицо. Он был жаден, но никогда не обманывал Ивана Сергеевича, непременно наливал ему полную кружку и отдавал сдачу до копеечки. Продавец понимал, что нельзя обманывать постоянных клиентов.

Он глядел на тихого, скромного старика равнодушно и не догадывался, что этот старик может в любую минуту купить всю его пивную, в прямом смысле этого слова.

Он мог бы купить также маленькую армянскую мастерскую по ремонту обуви, примыкавшую к пивной, и стоящий напротив киоск с водкой и сигаретами, и еще многое. Но он никогда бы этого не сделал по одной лишь своей прихоти. Дело в том, что Луков был вором в законе и одним из хранителей воровского общака. Товарищи называли его Лука.