Страница 34 из 112
Последний, опять поймавшись на удочку, заговорил полушепотом:
– Нечего сокрушаться! Место потерял? Эка важность! Да если мы с тобой отсюда выберемся, так будь покоен – на обоих хватит; ты только помогай мне до конца, а в начете не будешь!
– Мели, Емеля, – твоя неделя! Не будешь с тобой в начете!
Второй раз из-за тебя вляпываюсь: то в трактире шпики проследили, то на засаду у старухи нарвался! Нет, под несчастной планидой я родился!
Бойцов долго еще утешал Леонтьева. Вскоре я вызвал последнего якобы на допрос.
После допроса Леонтьев вернулся в камеру значительно успокоенным.
– Ну, слава Те Христос, кажись, втер им очки здоровые! Сказал, что к тетке твоей попал по ошибке, а направлялся в квартеру – казначея, куда, действительно, поступила в горничные одна моя знакомая девушка. Кажись, поверили. Обещались проверить и, если окажется правда, то сказали, – беспрепятственно выпустят. Пускай их проверяют: барышня моя, действительно, поступивши, я и фамилию ейную им назвал.
Когда, дня через три, я освобождал опять Леонтьева, то Бойцов пристал к нему:
– Сходи да сходи на Чернышевский переулок. Там в доме № 10 живет швейцаром мой дядя. Скажи ему, что, мол, Андрей арестован и просит хорошенько припрятать оставленное мной пальто.
А то сидеть – неизвестно еще сколько, кабы моль не съела.
Леонтьев на это сердито послал его к черту.
– Тебе что еще, мало моих мук? Нет, брат, ты сиди, а с меня будет! Довольно находился я по твоим сродничкам, не желаю больше!
Я с агентами лично направился на Чернышевский переулок в указанный дом и спросил молодцеватого швейцара:
– Где Андрей Бойцов?
– Не могу знать, ваше высокородие, – отвечал швейцар, приподнимая фуражку.
– Где пальто, что он тебе оставил?
– Пальто он, действительно, оставил, оно туто, я еще сегодня на ночь подкладывал его под голову.
– Подавай его скорее!
– Извольте. Вот оно-с.
Подпоров подкладку, мы обнаружили слой пятисотрублевых бумажек.
По подсчету их оказалось на 250 000 рублей. Швейцар как увидел, даже побледнел от неожиданности.
– Эвона, какая музыка! – сказал он протяжно, почесывая затылок.
Едва успели мы вернуться в полицию, как неожиданно докладывают о приходе кухарки-старухи.
– Ваше высокородие, господин начальник, уж вы простите меня, дуру. Мой барин так разжалобил своими речами, что я пришла покаяться. Не желаю перед смертью брать греха на душу! Я принесла вам Андрюшкин узелок, извольте получить!…
В узле, к великому удивлению, оказалось не 50, а 58 тысяч.
Впоследствии выяснилось, что в казначействе просчитались и выдали 308 тысяч, вместо 300.
Пригласив к себе в кабинет мирового судью Р., прокурора окружного суда Брюна де Сент-Ипполит, я разложил 58 тысяч на письменном столе, прикрыв их развернутой газетой, и, усевшись за стол, положил в ноги пальто с «начинкой». После сего я вызвал Бойцова.
Он появился, как всегда, с крайне развязным видом и тотчас же осведомился о звании присутствующего, ему незнакомого, Брюна.
– Это прокурор суда, – ответил я ему.
– Господин прокурор, я прошу вашего вмешательства! Вот уже неделя, как я ни за что арестован и содержусь под замком. Это непорядок, таких законов нет! уголовное уложение говорит…
– А это видел? – и я снял газету с денег.
Он не смутился:
– Тоже, подумаешь! Разложили казенные деньги и думаете поймать!
– А это видел? – и я поднял высоко пальто.
Бойцов побагровел и произнес:
– Ну, это другое дело! Это настоящее, юридическое, вещественное доказательство! – и, опустив голову, он угрюмо замолчал.
По Высочайшему повелению было отпущено 10 тысяч рублей в награду чинам сыскной полиции, поработавшим над этим довольно незаурядным делом.
РУССКАЯ ЗАБЛУДШАЯ ДУША
(Васька Белоус)
Не без волнения приступаю я к описанию преступных похождений Васьки Белоуса, закончившего свою бурную одиссею виселицей.
Тысячи преступников различнейших оттенков прошли передо мной за многолетнюю мою служебную практику, но эта мятежная жизнь, эта заблудшая душа стоит особняком в мрачной галерее моих горе-героев. Все в этом человеке было незаурядно: начиная от своеобразной, какой-то, если можно только так выразиться, преступной этики до редко мужественного восприятия смерти.
Но не буду забегать вперед и расскажу все как было.
В 1911 году в подмосковном районе вспыхнула эпидемия вооруженных грабежей. Характерной стороной их была своего рода гуманность, проявляемая грабителями. Жертвы хотя и обирались дочиста, иногда связывались, иногда запирались в чуланах, уборных и прочих укромных местах ограбляемых помещений, но никогда не убивались и даже не хранились. Словно орудовавшие грабители питали отвращение к пролитию человеческой крови. Таких краж и своеобразных грабежей последовало несколько десятков, но розыски уездной полиции не приводили ни к чему.
Московская сыскная полиция охраняла лишь городскую территорию, но, ввиду неуспеха уездной полиции, московский губернатор, генерал Джунковский, обратился и ко мне, прося помочь ему, нашими силами.
Наши старания вначале были не более удачны: грабители успешно скрывались и никакие облавы не приводили к поимке как самой шайки, так и ее атамана. Впрочем, пружиной всего дела являлся сам атаман, не обладавший, видимо, определенным числом сообщников. Вывожу я это из разнообразного числа участников в каждом отдельном случае.
При задержании как-то одного замешкавшегося грабителя, да и по общему говору, ходящему по окрестным деревням, удалось выяснить, что главарем банды является некий Василий Белоусов, по прозванию – Васька Белоус.
Отзывы о нем были оригинальны: бедняков он не трогал (впрочем, с них и взять нечего), направляя свои усилия лишь на зажиточных людей. Свершив удачно грабеж, он принимался за кутежи и щедрой, не знавшей меры и удержа рукой расшвыривал награбленные деньги тут же, по деревням, угощая и спаивая всех и каждого, осыпая подарками как своих односельчан, так и соседей земляков, – словом, каждого, кто подвертывался под его щедрую руку. Этим, конечно, и объяснялась долгая неуловимость Васьки: крестьяне его охотно покрывали и давали приют этому носителю приятной и доходной для них статьи.
Биография Белоуса была такова: подкидыш без роду и племени, он был подобран и выращен какой-то сердобольной старухой. С детства отличался кротким нравом и трудолюбием. Был сначала пастухом в деревне, затем отменным работником. Наконец, отбыв солдатчину, вернулся обратно на родину и нанялся в услужение к одному из местных богатеев. К этому времени относится его знакомство с Василием Рябым, односельчанином, местным кузнецом, величайшей и всеми ненавидимой дрянью и пьяницей. Надо думать, что влияние этого кузнеца оказалось для Белоусова роковым.
Не прошло и полгода, как кузнец уговорил Василия ограбить хозяина, причем кузнец в момент грабежа настаивал на убийстве последнего, и лишь настоянием Белоусова хозяин избежал смерти.
Запуганный хозяин хотя и молчал, но дело раскрылось, и кузнец был приговорен к 4-м, а Белоус – к полутора годам арестантских рот. Время, проведенное Белоусом в заключении, не прошло для него праздно: зачатки грамотности, полученные им в солдатчине, он развил, научившись бойко читать и калиграфно писать, причем случайным, по-видимому, подбором книг развил в себе, как это будет видно из дальнейшего изложения, своего рода романтичность, впрочем, очевидно, присущую ему от рождения. Эта односторонне развитая фантазия да тлетворное влияние тюрьмы, всегда сказывающееся на сколько-нибудь впечатлительных натурах, кинули окончательно Белоуса на путь преступных авантюр, и, отбыв положенный срок заключения, Васька пустился во все тяжкое, что и вызвало мое вмешательство.
Бескровные грабежи следовали один за другим; кое-кто попадался на месте, иные при сбыте похищенного; но Васька Белоус был неуловим. Несколько раз при облавах в него стреляли, но всегда безуспешно, и Васька, пользуясь покровительством крестьян, бесследно скрывался. Его поимка осложнялась еще тем, что лишь один надзиратель из всех моих служащих – Муратов – знал Ваську в лицо, будучи с ним родом из одной деревни.